В просторной прихожей дома Мегид Мора и Левка упражнялись в фехтовании. С милостивого разрешения хозяйки дома у пустотелых рыцарей изъяты были их тупые мечи, и теперь фехтовальщики отрабатывали выпады, преследуя друг друга на мозаичном полу. Рене сидел в кресле, симулировал арбитраж и время от времени награждал фехтовальщиков язвительными комментариями. Рене этим утром умирал от мигрени, но, как гордый потомок крестоносцев, не подавал вида. Всю вторую половину ночи Рене простоял у раскрытого окна, ожидая Мору - тот, вдохновленный благословением учителя, той же ночью вылез в окно и устремился к дому Кошицев, исправлять содеянное. Рене обо многом вспомнил и передумал, вдыхая влажную апрельскую морось, запах прошлогодних листьев и оттаявшей земли. Ледяная петербургская весна, снег за окном, крылатый всадник на лучшей в городе лошади... "jeune ´etourdi, sans esprit, mal-fait, laid ..." Кровь на губах и человек, уходящий по анфиладе комнат - прочь, навсегда. Наверное, именно за воспоминания он и расплачивался сейчас этой утренней мигренью. Мора вернулся, и Рене помог ему влезть в окно, хоть и не было в том необходимости - Мора перемещался по карнизам, как кот.

  - Вы ждали меня, Папи? - удивился Мора. Он закрыл ставни и задернул шторы.

  - Все-таки я виновник твоей эскапады, - признался Рене, забираясь, наконец, под одеяло, - герр Кошиц будет жить?

  - Должно быть, выживет. Я всыпал митридат в воду в стакан на его прикроватном столике, дед проснулся от шороха, и я даже видел, как он выпил эту воду, - Мора уселся на свою кровать и принялся раскачиваться на матрасе, - Папи, не спите. Я ведь не зря ходил. Плаксин приехал - я видел возле гостиницы его лошадь.

  - Вот именно его лошадь? - не поверил Рене.

  - Я же цыган, Папи, - напомнил Мора, - есть надежда, что завтра мы покинем этот проклятый Армагедвальд.

  И вот Мора порхал, как бабочка, демонстрируя выпады и туше, а Рене умирал. С галереи сошла Аделаиса, румяная и свежая, как богиня утренней зари, и опустилась в соседнее кресло:

  - А почему вы не фехтуете, Рене? Я мола бы вызвать Кристофа, вам в пару, или даже сама...

  - Я слишком стар для таких экзерсисов, фройляйн, - устало отозвался Рене, - и потом, я теоретик в этом деле, но не практик. В Лифляндии у меня был учитель фехтования, и я чуть не остался без глаза, как принцесса Эболи.

  - Разве Шкленарж - лифляндская фамилия? - деланно удивилась Аделаиса, и Рене отвечал ей все так же устало:

  - Вы же давно все поняли, фройляйн, оставьте в покое бедных Шкленаржей.

  - Я догадалась, что Алоис не ваш сын, - задумчиво проговорила Аделаиса, - вы немец, он француз, вы дворянин, а он - бог весть, но точно не дворянин, я же вижу как он фехтует - как пират.

  - Агрессивный кенигсбергский стиль, - оценил Рене, - по-своему хорош, ничего лишнего.

  Бесшумно приблизился Кристоф, протянул Рене записку.

  - Прошу прощения, фройляйн Мегид, - Рене распечатал записку и пробежал глазами, - наш банкир прибыл в гостиницу. Этим вечером мы должны отправиться дальше, в Вену, все вместе. Боюсь, ваш чудесный портрет так и не будет закончен.

  Фехтовальщики бросили свое занятие и стояли, вопросительно глядя на Рене.

  - Сложите оружие, - велел Рене, - и готовьте карету. Мы должны подхватить господина Плаксин у гостиницы в половине девятого. Вечера.

  Мора и Левка синхронно вложили мечи в рыцарские ножны и практически строем вышли на улицу.

  - Простите, прекрасная Аделаиса, - почти нежно извинился Рене, - но я вынужден оставить вас. Пока мальчики готовят карету - я должен уложить наши вещи.

  - Погодите, Рене, - Аделаиса взяла его за руку с такой страстью, что звякнули друг об друга драгоценные перстни, - я хотела попросить вас о помощи.

  - Я ваш должник, фройляйн, - Рене смиренно склонил голову. Аделаиса не сводила с него глаз - морщины делали лицо Рене похожим на старинный китайский фарфор, покрытый трещинами, но оттого не менее прекрасный. Аделаиса хотела бы видеть свое отражение в его глазах - и не видела, Рене опустил ресницы.

  - Мне тоже нужно в Вену, - выпалила девушка, - я переписывалась с фройляйн Керншток, портретисткой, посылала ей свои эскизы. Госпожа Керншток готова взять меня в ученицы, но только... - Аделаиса замялась.

  - Ваша семья против? - догадался Рене, - Они не отпускают вас? Рассчитывают выдать вас замуж?

  - Не замуж, - слабо улыбнулась Аделаиса, - но не отпускают.

  - Если по документам вы родились во времена процесса о ядах, - тонко улыбнулся Рене, - и вы вполне дееспособны, то что вам мешает уехать с нами? Если же вам шестнадцать или того меньше - увы, нас могут арестовать за похищение малолетней.

  - Я никогда не задумывалась, что давно уже юридически свободна, - серые глаза Аделаисы засияли, - я столько лет слушаюсь своих воспитателей - а могла бы давно перестать их слушаться! Да, по документам я не просто взрослая - я древнейшая бабка.

  - Ну и слава богу, - вздохнул Рене и наконец освободил свои пальцы из горячей Аделаисиной руки, - только вот беда, вы неверно оценили расстановку сил. Вы не того просите. Не я глава нашей маленькой группы.

  - Но вы же старший? - удивилась Аделаиса, - Они же слушались вас?

  - Это игра, моя девочка, - с мягкой горечью проговорил Рене, - я их пленник. Вы угадали, я немецкий дворянин, вернее, когда-то был им. Один мой приятель, господин влиятельный, богатый, но очень бестолковый, помог мне бежать из пожизненный ссылки. Он нанял этих двоих для осуществления своего дерзкого замысла. После побега я утратил имя, да и всего себя, и сделался заложником этой пары, полной их собственностью. Война спутала наши следы, мой спаситель потерял к нам интерес - его карты сыграли, и господина сего увлекли уже новые игры. Я остался пленником, может, почетным, но пленником - и мне некуда бежать, - Рене закрыл лицо руками, но так, чтобы не смазался грим, - впрочем, наша тюрьма - это мы сами. Далеко ли сбежишь от себя самого?