— Гарри Поттер, сэр, вы чем-то расстроены? — спросил Добби. — Я могу что-нибудь для вас сделать? Вы выглядите таким… — домовик задумался, обеспокоенно хмурясь, — подавленным, — Добби легко запрыгнул на уголок кровати волшебника и потянул к юноше худую ручку, заметив на животе того синяк и решив его вылечить.
— Не смей трогать меня, — в тот же миг ощерился Гарри, когда между его ладонью и пальчиками домовика осталось не больше сантиметра. Эльф послушно отвёл руку в сторону.
— Конечно-конечно, — не унывая, протараторил Добби, — Гарри Поттер не хочет, чтобы его тревожили. Добби всё-всё понимает, — робко, но от всего сердца улыбнулся эльф.
— Нет, — коротко ответил Гарри, — дело не в этом. Просто столь грязные твари, как ты, Добби, — брезгливо поморщился гриффиндорец, — не должны своими прикосновениями марать волшебников.
— Что? — просто удивился домовик, буквально захлебнувшись обидой. — Добби что-то не так сделал? — с лёгким вызовом спросил эльф, чувствуя, как мрак, скопившейся в каждом уголке комнатки, угнетает его всё больше и больше.
— Гадкое животное, как смеешь ты говорить без моего на то дозволения? — прошипел Гарри, буквально добив тем дрожащего от гнева Добби.
Лампочка под потолком с громким взрывом лопнула, поддавшись ярости эльфа, что уже в следующий миг быстро спрыгнул с постели Избранного и тут же растворился в воздухе, аппарировав.
***
Драко Малфой, наследник благородного рода Малфой, в последнее время чувствовал себя совсем неважно. И если бы не Выручай-комната, где слизеринец мог побыть наедине с самим собой, он бы уже, наверное, давно спрыгнул с Астрономической башни, чтобы прекратить раз и навсегда поток беспокойных мыслей, вот уже несколько месяцев мучивших его, пытавших юношу не хуже острого ножа, скользящего по коже.
«Чёртов старикан… Что же мне с тобой делать? Что?» — думал Драко.
Слизеринец с самого начала учебного года часто наведывался в это место, предпочитая сидеть в тени вороха разнообразного мусора, чем на удобных креслах перед камином в гостиной своего факультета. Он надеялся спрятать в Выручай-комнате свою печаль, волнение и животрепещущий страх. Но вместо этого нашёл здесь диадему до того пугающую, что, впервые обнаружив её, Драко запустил в неё целый ворох Ступефаев: до того парня напугал мрак, скрытый в старой безделице. Впрочем, сейчас слизеринец не жалел о находке. Она оказалась весьма полезной. И теперь Малфой надеялся лишь на то, что никогда в своей жизни больше её не увидит.
Аристократ сидел в, казалось бы, совершенно безразмерном хранилище по уши в пыли и паутине, копаясь в антикварных шкафчиках, извлекая из грязи и мусора забытые или просто выброшенные кем-то предметы. Здесь, кажется, было абсолютно всё: затвердевшая и заплесневевшая еда, волшебные и маггловские книги, предметы интерьера, весьма сомнительные на первый взгляд артефакты с самыми удивительными свойствами, одежда и украшения самых разных времён. Но Драко одинаково радовался всему. В компании ко всему безразличных безделушек ему было интересно и спокойно. Никто ничего от него не требовал и не ожидал. Время же в Выручай-комнате текло своим безмятежным чередом. За её пределами — оно стремительно утекало.
Малфой расположился на старенькой, слегка подгоревшей подушке и вчитывался в тоненькую книжку, по всей видимости, самого что ни на есть маггловского происхождения. Будь здесь кто-то ещё, юноша, конечно же, выбросил бы ту. Но сейчас рисоваться слизеринцу было не перед кем. Полностью удовлетворённый этим, Драко без всякого зазрения совести погружался в мир без магии, написанной чьей-то, откровенно говоря, не совсем искусной рукой. Сам Малфой, конечно же, описал бы события гораздо лучше, точнее, красивее, однако сюжет… Сюжет был чудовищно интересным и даже легион глупых эпитетов и речевые ошибки не портили впечатления от прочитанного. Именно поэтому Драко не смог сдержать разочарованного стона, когда вдруг, на самом интересном месте, обнаружил, что страницы в книге вырваны. Но, несмотря на это, книжку юноша всё же не выбросил, а засунул в глубокий карман школьной мантии. Затем парень тяжело вздохнул и поднялся на ноги, рассчитывая найти либо расстроившую его пропажу, либо нечто ещё более интересное.
Слизеринец успел уже с головой залезть в кипу дурно пахнущих простыней, сваленных возле груды стареньких кастрюль, как вдруг услышал чьё-то тихое блеющее хныканье, прерываемое громкими шмыганьями и высмаркиваниями. И Драко почти сразу узнал того, кому принадлежал этот горький плач. Где-то тут ревел Добби. Как часто ревел в мэноре, запершись в кладовой, на чердаке или в подвальных комнатах, посреди коридора, на кухне, в Розовом зале, в Малахитовой комнате и…
Короче говоря, это жалобное, ни с чем не сравнимое скуление Драко узнал бы из тысячи подобных. Настолько оно запало ему в душу за то время, пока эльф служил его семье. С тех пор прошло уже довольно много времени, и Драко лишь пару раз видел эльфа в Хогвартсе, счастливого и весёлого. Нет, Малфоя-младшего вовсе не волновала жизнь какого-то там домовика, ничего кроме презрения он к нему не испытывал, однако… он уже и не надеялся вновь насладиться этими такими ностальгическими хлюпаньями носа.
Бывают вещи, еда, запахи и звуки, которые сразу возвращают в прошлое. И рёв Добби можно было смело занести к ним.
На лице Драко появилось задумчивое, нежно счастливое выражение. Однако на деле ничего кроме душераздирающей грусти юноша не испытывал. Причина на то была лишь одна: время было не повернуть вспять. И Драко уже вряд ли вновь сядет на метлу и полетает над сквером вместе с отцом, вряд ли он ещё когда-нибудь послушает голос мамы, читающей ему на летней веранде. Впрочем, реветь тут на пару с домовиком слизеринец не собирался ни при каких условиях (тут стоит напомнить, что принципы слизеринцев менялись невообразимо быстро в зависимости от обстоятельств). Вместо этого юноша выбрался из своего укрытия, тихо ступая на звуки безысходного сморкания и прислушиваясь к бессвязному на первый взгляд бормотанию вконец расчувствовавшегося эльфа.
— Он бы никогда такого не сказал… — несчастно лепетал Добби. — Нет… нет… Добби не плохой… Добби свободный эльф, а не… не… — задыхаясь шептал домовик и вновь захлебнулся горькими слезами. — Уууу… уууу… — завопил пронзительно эльф, и в то же мгновенье послышался удар чего-то твёрдого об нечто не менее жёсткое. Видно, в порыве чувств Добби по привычке продолжал себя истязать. — Гарри Поттер просто не мог такого сказать!
«Гарри Поттер?» — подумал Драко, а перед его глазами слишком чётко предстало лицо гриффиндорского выскочки, который вот уже почти месяц не появлялся ни на завтраках, ни на обедах, ни на ужинах или, для разнообразия, на всё тех же уроках. Ходили слухи, что Избранный лежит у Помфри с каким-то там магическим клюшем или коклюшем. Но только слепой не заметил бы на лице Рона Уизли слишком опасную для его эмоционального и психического здоровья озабоченность и тревогу. А также Минерву, которая ни разу не навестила своего, как видно, смертельно больного студента в медкрыле… Что уж говорить про авроров, рыскающих близ Хогсмида, как приятное приложение ко всему выше перечисленному? Гарри Поттер пропал. Или сбежал. Драко понял это ещё до того, как Милорд начал свои собственные поиски.
Малфой ещё немного постоял на месте, чётко понимая одно: сейчас перед ним, в лице Добби, стоял его золотой шанс, которым юноша просто обязан был воспользоваться. Немедленно воспользоваться! Но действовать стоило осторожно. Очень осторожно. В конце концов, с Добби у Малфоя никогда не было хороших отношений. Блондин имя-то его узнал только после того, как эльф сбежал из мэнора. И сейчас слизеринец искренне не понимал, как начать разговор с, вероятно, недолюбливающим его и всё его семейство домовиком. Как убить бдительность в этом могучем, но глупом существе?
Пораскинув мозгами, Драко решил пойти самым избитым, но действенным путём.
…Крупная слеза скатилась по острой тонкой скуле. Драко завыл в тон эльфу, сначала тихо потом всё громче и громче, чтобы эльф не испугался и не аппарировал в тот же самый миг, как поймёт, что он здесь не один решил всласть настрадаться. Волшебник шмыгнул носом, громко и чувственно, и сполз на пол, так жалко, что даже боггарт преисполнился бы сочувствием и состраданием к этому бесспорно одинокому, нуждающемуся в ласке и в хорошем собеседнике молодому юноше с ангельским лицом, на котором была изображена вся боль мира. И даже парочки других миров! О да!
