— Хозяин Драко… — по привычке отозвался эльф, выглянув из-за высокой стопки книг и робко утирая маленькими сухими ручками слёзы с лица. — Хозяин… Господин… сэр… — стал перебирать домовик, — почему вы… плачете?
— Д-Добби?.. — надрывающимся голосом удивился Малфой, так словно сейчас вот-вот потеряет сознание. — Ах, не смотри на меня! — высокой нотой пропел аристократ, запрокинув голову назад, а Добби…
Добби несмело двинулся к бывшему хозяину.
План сработал. Наживка была успешно проглочена. Дело оставалось за малым.
Ну, и за качеством актёрской игры, пожалуй.
========== VII. Счастье в знании. ==========
Публичная Бета к Вашим услугам
Маленький камень в моей груди рёбра и лёгкие мне натёр!
Камень тот орлиным клювом — крив да остёр!
Маленький камень в моей груди, в крапиве и мхе твои жилы,
А путника горячая кровь — твои чёрные силы!
Маленький камень в груди тяжёлой плитой на могиле,
Ты утянешь меня на дно, утопишь в зловонном иле.
© Ebiscus — «Краеугольный камень».
Ветер приятно скользил по коже, листья деревьев тихо шуршали над головой, и шёпот их был так похож на змеиное шипение, что иной раз Гарри чётко различал в нём слова, а иногда целые нескладные перевёрнутые предложения… А ведь верно поговаривают: природа знает все языки — тут главное уметь слушать. Впрочем, ничего утешительного в её сладких речах сейчас всё равно не было. Да и вряд ли хоть что-то могло утолить злобу волшебника. Злобу лютую. Так похожую на отчаянье. Злобу в первую очередь на самого себя.
Было невыносимо плохо.
Гарри поднялся и прижался спиной к шершавому стволу близстоящего дерева, злым проницательным взглядом алых глаз всматриваясь в наступающий мрак, в чащу заросшего сада на самом краю Малфой-мэнора, где он тщетно искал покоя и уединения. Но всё вплоть до стрекотания кузнечиков в траве и даже пересвиста птиц высоко над головой нервировало и бесило волшебника, раз за разом выводя того из себя.
Парень тяжело вздохнул. Руками с костлявыми длинными пальцами он обхватил свою голову. Плоские ноздри его широко раздулись, выпуская наружу струю тёплого воздуха. Тонкие губы поджались на миг, и маг ощутил, как к ладони его настойчиво лоснится Нагайна, встревоженная странным поведением хозяина.
— Уйди… — едва смог выдавить из себя Гарри, мрачно и устало, но змея продолжала упорно выпрашивать ласки. — Прочь! — не выдержал юноша и голосом, слишком хриплым и человечным, набросился на замершую в оцепенении фаворитку.
…И вдруг на одно-единственное мгновенье маг словно взглянул на себя её глазами. Снизу вверх. И ужаснулся тому, что увидел. Он отшатнулся, чувствуя, как страх и гнев на секунду сжали сердце, но оно, будто окаменевшее, не поддалось и стало лишь холоднее и тяжелее. И Гарри смог лишь тихо повторить:
— Уйди…
Змея зашипела, помотала головой из стороны в сторону, присмотрелась к господину, прищурила глаза, так, словно заметила один лишь ей зримый изъян, и всё-таки скрылась в ближайших кустах, недовольная.
«Помоги мне!»
Воландеморт вздрогнул, очнувшись будто от прерывистой нервной дрёмы, и с лёгким стыдом и сожалением посмотрел вслед наверняка обиженной любимице. Тем не менее, звать её обратно маг не собирался. Одно присутствие Нагайны теперь, когда вынужденное бездействие убивало где-то там далеко-далеко кусочек его собственной души, бесило Лорда. Именно по этой причине он так радушно, снова и снова обрушивал свой гнев на змею. Вернее на живущий в ней осколок, находя в нём своё слабое и ничтожное отражение.
Пробуждающая эмоции эйфория после пребывания в лабиринтах памяти, наконец, по истечению почти двух дней отступила. Диадема и чаша «замолчали» на годы вперёд, измождённые гораздо больше своего змееликого создателя. А Лорд в свою очередь, рискнувший утешиться тем, что дни тягостного ожидания теперь хотя бы пройдут без гнетущего напоминания о невыполненном долге, жестоко разочаровался, когда, решив было отдохнуть, вдруг услышал Зов.
«Приди ко мне… Спаси меня…» — без конца нашёптывало Лорду пленительное нечто, буквально сводя мужчину с ума. Не ясно, на каком уровне, но волшебник чувствовал — чувствовал его всем своим естеством.
Зов был хорошо знаком магу. За всю свою долгую жизнь он слышал его уже в горький третий раз и знал наверняка: ничего хорошего тот не сулит. К примеру, когда это случилось впервые, Регулусом Блэком был украден Медальон Салазара Слизерина. Всего за несколько минут, что длился этот кошмар, Воландеморт успел перебраться из Лондона в узилище своего духа на другом конце мира и обнаружить пропажу. Второй раз был гораздо мучительнее: тогда тёмный маг навсегда лишился дневника. А сейчас вот-вот потеряет того, кто был в том повинен…
— Маленький мерзкий выродок… — прошептал волшебник, скривившись. Никогда он не простит мальчишке смерти своего обожаемого «первенца»!
Но едва только ярость вспыхнула в маге, как тут же потонула в Зове, обволакиваемая им и полностью заглушаемая, не успевшая даже пустить хотя бы одного маленького корешка.
Лорд был сражён. Повержен. И всё отныне было бесполезно. Всё было бессмысленно для него. И впервые за долгие годы Воландеморту стало до невыносимого тесно в бесчувственном коконе. Мужчину явственно душило горе. Он давно выучил это чувство и при необходимости мог даже отыграть его, как, например, страсть и вожделение к Хепзибе. Но справиться с ним Лорд не мог, как ни пытался. Ему не часто приходилось сожалеть о ком-то. И волшебник не представлял, как сразить проснувшееся в нём чудовище. Он был слишком глуп. Он мало знал о привязанностях. Он привык к гневу, но не к горю утраты.
…Потому немало удивился, когда обнаружил, как по его щекам вдруг скатилось две жирных слезы. Воландеморт удивлённо провёл пальцем по острой скуле, смахивая солёную каплю, и в тот же миг её место заняла другая, такая же тяжёлая и горькая. Но лицо волшебника не искажала ни грусть, ни тоска, ни даже лёгкая тень печали. Оно было таким же, как если бы маг в это самое мгновенье завтракал. Слёзы выглядели не просто нереальными. Они были чужими на его нездорово бледном лице.
Именно этого Лорда, заплаканного, но всё такого же дьявольски страшного, увидел Драко, когда из воздуха возник прямо перед своим господином, держа под ручку Добби, чьи глаза были поддёрнуты пеленой наспех сотворённого Империуса.
В любой другой раз юноша тут же свалился бы на колени, но, несмотря на страх прорешивший его, слизеринец только удивлённо приоткрыл рот. Воландеморт, в свою очередь, обладал куда более живой реакцией. Быстро утерев с лица солёную влагу одним резким движением руки, мужчина, нисколько не смущённый и не застигнутый врасплох — он не посчитал слёзы чем-то постыдным или уж тем более личным, — направил на Драко палочку, думая лишь о том, что ни один Малфой сегодня больше не избежит наказания.
— Круцио! — воскликнул волшебник, напрочь забыв о том, что запас его магии жёстко ограничен. Тем не менее, проклятье всё же ударило в цель, пробегая по нервам жертвы, связывая руки, ноги, лёгкие и мысли страдальца в один кровоточащий пульсирующий узел. Волна подлинного, ни с чем несравнимого удовольствия обожгла ладонь Воландеморта, а округу оглушил полный боли вскрик.
— Лорд… Мой Лорд… — надрывался Драко хриплым кашляющим шёпотом, ощущая, как сгорает внутри тела, кажется, сама душа, воя и раздирая горло в мясо криками и стонами.
— Круцио… — шептал Воландеморт в свою очередь, улыбаясь холодной и мстительной усмешкой, чем-то подозрительно напоминавшей оскал. — Круцио… — повторял маг со стальной нежностью, и одно это незамысловатое слово обжигало его губы не хуже полного страсти поцелуя, лаская язык, томящей дрожью пробегая по телу, возбуждая и даря жар, на который, увы, не были способны его крестражи. И чем больше Лорд тонул в сладкой истоме, тем сильнее проклятье схватывалось зазубренной цепью на шее Малфоя.
Драко трясло нездоровой лихорадочной дрожью, он метался по земле, воя и закатывая глаза. В какой-то момент юноша и вовсе — скорее по выработавшейся за прошедшие месяцы привычке, чем по собственному желанию, — вплотную подполз к ногам Господина и в жалком жесте ухватил того за тощую щиколотку. Лорд рассмеялся глухим довольным смехом и тут же с отвращением отопнул от себя мучающегося подростка и вдавил его белую ладонь в чёрную землю, что есть силы нажимая на неё каблуком ботинок, желая причинить ещё хотя бы немножко страданий своей маленькой белобрысой жертве.
