Алые искры жалили сильней, чёрное пламя бушевало.

Ответ был близок. Единственное, что мешало Гарри его найти, был страх. И гриффиндорец метался в сомнениях, то протягивая руку к мрачному жгучему огню, то с визгом привлекая ладонь обратно к болящей груди с усталым сердцем.

Гарри думал. Думал и по привычке обводил глазами своё серое пристанище. Поттер прищурился, а затем невесело ухмыльнулся.

«Значит, он всё-таки возвращался», — подумал юноша, обнаружив, что колдография Джинни чудесным образом пропала.

Ну и ладно, она (это касалось, как фото, так и самой девушки) сейчас мало чем могла помочь Герою. Да и кто она вообще такая, эта мерзкая предательница крови, раз до сих пор не явилась сюда наперевес с мечом Годрика Гриффиндора?

Ха! И всё же смешно: неужели Колин и впрямь решил, что Гарри так соскучился по рыжей гриффиндорке, что это могло спровоцировать магический выброс. Причём такой бешеной силы.

«Нет… это был не выброс», — мрачно подумалось Избранному. — «Это был…» — но мысль застряла на полуслове, шрам стянуло болью, и Гарри жалобно заскулил, не в силах молча сносить это. И боялся Поттер вовсе не рези, а того, что могло произойти с ним после.

Это было ужасно.

Всегда ужасно.

Каждый новый раз, словно в первый. Потерять контроль. Быть в собственном теле, словно в чужом. Ощущая, как чужая магия рвётся из тебя, как чужие мысли и чувства охватывают твоё сознание.

Хм, чувства… Странно, что у Воландеморта вообще они были. Но ещё более странным было то, что гриффиндорец их ощущал.

«Почему?»

Как-то Избранный уже задал этот вопрос Дамблдору. Гарри как сейчас помнил смущённое лицо директора. И слова, которые не дали ему ничего кроме разве что почвы для размышлений. А затем его отправили на уроки окклюменции к Снейпу, чтобы в случае чего Избранный смог защитить свою волю от покушений.

«Молитесь, чтобы Тёмный Лорд не узнал о вашей связи с ним», — вспомнил Гарри слова зельевара. Впрочем, смерть Сириуса напрочь стирала все сомнения о том, ведает ли Воландеморт об этой поистине великой тайне. Конечно, он всё знает. И логично было бы предположить, что если Гарри видит события из будней мужчины, то и сам тёмный маг видит убогую повседневность из жизни гриффиндорца. Может быть, как Поттера мучают сны о пытках людей и жутких зверствах, так и Лорда мучают виды гриффиндорской гостиной, и маг в ужасе и в поту просыпается средь ночи, а потом боится вновь уснуть. Губы Гарри растянулись в непроизвольной улыбке.

Может быть, безносый волшебник и сейчас наблюдает за ним? Эта мысль неприятно давила на Избранного, но в то же самое время… в то же самое время…

— Чёрт…

Гриффиндорец тяжело вздохнул. Гарри было действительно трудно признаться себе в том, что он испытывал лёгкое облегчение, зная, что у него есть хоть какая-то связь с внешним миром. Единственная связь. А значит и…

«Единственный шанс выбраться отсюда».

— Проклятье… — ужаснулся Гарри пришедшей в его голову идее. Сумасшедшей идее, если быть точным. — О, нет… ни за что… — бормотал юноша. — Это просто невероятно…

«Призвать Воландеморта, самого больного на голову мага двадцатого столетия, себе на помощь?»

Скорее всего, так парень лишь приблизит миг своей и без того, как можно предположить, скорой и неминуемой. Однако на данный момент приоритеты Избранного перетерпели огромные изменения. И перво-наперво непокорному — не покорившемуся, — льву всё же хотелось — до дрожи хотелось! — разделаться именно с Криви. И ради этого он был готов пойти почти на всё.

Избранный не собирался спускать Колину его мерзкие выходки.

Ооо, ни за что.

Никогда.

Это уж точно.

«Убей его!»

Некогда забытый Героем мрак, долгое время спящий глубоко в его сердце, свернувшись в колючий чёрный клубочек, открыл свои маленькие красные глазки и оскалился, навострил мохнатые ушки и принюхался. А затем вдруг взвыл, пронзительно и резко, вздыбливая колючую жёсткую шерсть на гибкой тонкой спинке, холке, густой львиной гриве…

Вдруг грубые щетинки внезапно приплюснулись, ложась на нежную кожу ровным рядом отливающей серебром чешуи. Мордочка зверя вытянулась, во тьме сверкнул быстрый красный раздвоенный лепесток языка, а лапы с мерзким хрустом и скрежетом завернулись, подогнулись, буквально врастая в длинное могучее тело, принявшее свой истинный, родной облик.

Шрам в то же мгновенье перестал болеть. И кажется только что Гарри преодолел в себе некий рубеж, перешёл на новый уровень озлобленности и теперь как ни в чём не бывало грел озябшие ладони о чёрное пламя в своей груди, терпеливо снося алые кусачие искры, жалящие его пальцы, проникающие сквозь кожу в кровь и вместе с ней разносящиеся по телу, насыщая организм жаждой выживать.

Не жить.

Разница между этими понятиями была безмерно велика.

Жить, например, можно было ради чего-то или скорее кого-то. Ради друзей, близких, любимых, родных. В то время как выживали даже не для себя.

Жизнь ради жизни — вот оно выживание, когда на место судьбы, глубоких измышлений о поиске великих смыслов приходила грубая и первобытная жажда любой ценой выцарапать из скалы уныния кусочек свободы. Руки у Гарри были скованы. Поэтому юноше приходилось зубами вгрызаться в шероховатую жёсткую плоть. А голод был таким всепоглощающим, что острые тяжёлые камни он проглатывал, надеясь утолить боль в пустом желудке. Он перемалывал их на гнев, злобу и какое-то странное пугающее спокойствие.

Отныне всё будет хорошо. Гарри был убеждён в этом. Уверенность в том, что он выберется отсюда, не покидала его. Уверенность, о которой Избранный уже успел забыть за последние дни, недели…

«А может, прошло всего пару бесконечных часов?» — подумал внезапно юноша. — «Может всё это вообще просто сон?» — усталая ухмылка запеклась на искусанных губах, и Гарри недовольно поморщился, когда взглядом наткнулся на вполне ожидаемую картину.

На животе Избранного, чуть выше пупка, то есть именно там, где был желудок, красовалась большая налившаяся потемневшей кровью гематома.

Дверь тихо скрипнула.

Лицо Гарри перекосило презрение.

***

Если бы только Воландеморт мог позволить себе не заморачиваться по поводу уровня магии, если бы только он мог вернуться в прошлое на лет эдак шестнадцать назад и всё исправить! Если бы только он мог хоть что-нибудь сделать сейчас, то он вряд ли в бессилии и безумном гневе пинал бы в эту самую секунду Люциуса, позорно лишившегося чувств, словно какая-то чувствительная девка.

Если бы! Но это проклятое «бы» всё портило!

— Мой Лорд, — донесся, словно из-под толщи воды, глубокий голос Северуса, — вряд ли это поможет… — волшебник смотрел на происходящее с полным безразличием, но далеко не отходил, видно, готовый в любой момент прийти Малфою, этому слабому выродку, на помощь.

«Даже он!»

Даже этот холодный змей смел поддаться жалости к этой белобрысой твари! А ведь Воландеморт почти поверил, что в этом мерзком мире есть люди схожие с ним, хоть чем-то похожие на него, разделяющие его мнение хоть в чём-то. Такие же верные в своём безразличии, такие же верные в своей любви.

— Молчи! — в ту же секунду ощерился Тёмный Лорд, даже не взглянув на Снейпа и тряхнув рукой в злом разбитом жесте. — Или ложись рядом с ним! — прошипел маг, нанеся ещё один точный удар под дых безразличной жертве. — Давай же, Северус! — едко бросил Воландеморт. — Приляг! Пол холодный, он вернёт тебе твою чёрствость… — гнусаво проговорил волшебник, совершая ещё ровно три методичных удара, присаживаясь на корточки и притягивая к себе Малфоя за грудки. Воландеморт вглядывался в мраморно белое лицо аристократа, остро чувствуя, как безысходность накатывает на него всё больше и больше, почти перерастая в молчаливую панику, клокочущую пока что ещё на самом дне его сердца.

Ах, если бы он только мог… если бы только у него в запасе были лишние силы он бы давно размозжил это красивую, несмотря на истощение, рожу Бомбардой, а тело отдал бы на потеху фенрировским щенкам. Всё равно пользы от этого скользкого гада не было никакой. Впрочем, у мужчины всегда была готовая на всё Беллатриса или Драко, чья смерть, как следствие ритуала, стала бы приятным просчётом для волшебника и хорошим уроком для его никудышного отца, и всё-таки…