Наконец-то!

…Однако за фанфарами веселья и хлопушками счастья мальчик чувствовал лёгкое неудовлетворение от своего выбора.

Но ведь суть сосуда не менялась никогда, верно?

И с этой в какой-то мере успокаивающей, но совершенно не утешающей мыслью тьма в Гарри Поттере свернулась и выжидающе задремала. Сегодня был слишком трудный день…

Да, слишком трудный для них обоих.

========== V. Пробуждение зверя. ==========

Публичная Бета к Вашим услугам

Я, вереском скованный по рукам и ногам,

С жёсткой травой под головою,

Мрачной тенью над улочкой злою,

Я над тобою, а ты подо мною.

Шёпотом робким раздвину я губы,

Вложу в приоткрытый рот вздохи и звуки,

Чтобы, томясь и в могильной земле,

Ты не забыл о свободе и скорби по мне.

© Ebiscus — «На память».

Люциус с воплем оттолкнул от себя Воландеморта, вырвался из его рук, тут же сгибаясь пополам в раболепном поклоне.

— Мой Лорд, — напряжённо проблеял аристократ, — простите, Мой Лорд… простите… — взмолился мужчина, хватая ртом воздух и марая свои белоснежные волосы в пыли пола, так и не решаясь взглянуть на Господина, поднять опущенной головы. — Простите… — бормотал в беспамятстве Пожиратель Смерти, пока пара крепких ладоней не подхватила его под локти и вновь не поставила на ноги.

— Соберись, Люциус, — сухо произнёс Северус, удерживая старого товарища в крепкой хватке.

— Пусти! — внезапно зарычал мужчина, повернув голову назад и впиваясь в Снейпа злым взглядом, который в считанные секунды вдруг вновь наполнился испугом и каким-то совершенно невыразимым ужасом. — Прошу… — шёпотом взмолился волшебник. — Попроси его… ты ведь можешь… я больше не могу… — бормотал аристократ, содрогаясь крупной дрожью.

«Нарцисса… Драко…» — одними лишь губами напомнил зельевар, и Люциус ошалелым, а затем и вовсе потерянным взглядом упёрся в пол, замерев.

Северус осторожно отпустил блондина и потрепал его по плечу, заглядывая тому из-за спины в перекошенное страхом лицо. Малфой никак не отреагировал на робкий жест заботы. Лишь только слабо пошатнулся, утратив поддержку, и тихо произнёс:

— Продолжим.

Ритуал жатвы…

Сам по себе он не занимал много времени. Единственная и, пожалуй, самая значительная его сложность заключалась в том, что жертва — тот, кого «пожинали», — должна была быть, во-первых, обездвижена, во-вторых, отдавать свои силы абсолютно безвозмездно и добровольно.

Люциус не просил чего-то взамен и честно старался не двигаться, однако про добрую волю можно было даже и не заикаться. Верно, мужчина дал устное согласие, но каждой фиброй своей души сопротивлялся и, увы, ничего не мог с тем поделать. Силы вытекали из него не мирной рекой, а бурным потоком, причиняя мучительную боль. Даже не физическую. Она словно жгучий кокон оплетала его тело, вонзая сотни игл прямо в душу, в то время как его запястья всё сильнее и сильнее сжимали костлявые бледные пальцы Воландеморта.

Господин тоже испытывал боль. В этом Малфой, на свой страх и риск, находил хоть какую-то отдушину. Прежде глава благородного семейства делился магией исключительно с Нарциссой ещё в те далёкие времена, когда та вынашивала Драко. И больше ни с кем и никогда: данный процесс был слишком интимен и проходил обычно между близкими и родными людьми. А между хозяином и слугой — лишь только из-за гордости и нетленного самолюбия Люциус упорно избегал слова «раб», — вряд ли могли сложиться подобные, нежные и доверительные, отношения. Всё было как раз-таки наоборот. И чем больше Малфой-старший страдал, чем больше поджимались губы на змееподобном лице, тем очевиднее становилось отношение Люциуса к своему Господину, и в алых глазах уже сверкал гнев.

Северус стоял между магами, протянув свои жилистые ладони к ним обоим, едва касаясь плеч замерших мужчин и шепча, чётко и уверенно, слова заклинания. Сейчас зельевар играл роль проводника. Его серая магия легко пропускала через себя потоки чужеродных сил, не сливаясь с ними и не утекая ни в один из «сосудов», сохраняя шаткий баланс. Удивительное умение, которым обладал далеко не каждый колдун.

…Пожалуй, именно из-за этого Воландеморт и ценил Снейпа, как ценят, например, лучшего жеребца на конюшне. Впрочем, это в Люциусе говорила зависть. Он сам-то уже вряд ли вернёт благосклонность Милорда. Слишком много раз он его подводил, слишком много ошибок совершил, чтобы хотя бы просто надеяться на прощение.

Лорд Малфой чувствовал, как ноги его подкашиваются, как глаза слипаются, как пальцы немеют, а к горлу подкатывает ком едкой желчи. Маг был не в себе. Он опасно накренился в сторону, и Северус в тот же миг оттолкнул его, мягко, одним лишь взглядом прося потерпеть. Ещё чуть-чуть. Совсем немножко. Воландеморт же в свою очередь с немой угрозой сжал тонкие изящные запястья сильнее, словно тем самым говоря: упадёшь и, обещаю тебе, слизняк, больше никогда не встанешь.

Люциус не различал ни слов заклятья, даже боль вскоре перестала трогать его, только смертельная усталость насытила отяжелевшее тело. Однако мужчина ощущал… он ощущал, что… он… он…

***

Мрачными кляксами перед юношей всплыли огрызки памяти, но только ощущение безграничной злости было тем единственным, в чём Поттер был уверен до конца.

О да… гнев заполнял Гарри, стоило ему лишь коснуться серой лужи прошлого кончиком пальцев. Он проводил по серебрящейся глади, туманной и невесомой, и безумный поток подхватывал его, проносил вперёд сквозь время, в конце впечатывая в собственное тело, немощное и слабое.

«Убей его!» — как сейчас услышал Гарри холодный голос из прошлого и вскрикнул. И на мгновенье, всего на одно жалкое мгновенье, перед ним всплыла дрожащая фигура Криви, стонущая и задыхающаяся, и ненавистное лицо Воландеморта.

Поттер с жалобным воем прикрыл глаза, затем вновь раскрыл слипшиеся, казалось бы, намертво веки, ощущая себя так, словно он и не проснулся несколько минут назад, а напротив — не спал уже пару дней подряд.

Голова жутко болела. Да и не только голова на самом деле. Всё вплоть до гордости зудело и чесалось, пробуждая в гриффиндорце ещё не ожившую до конца память. И чтобы не думать лишний раз о плохом, Герой поспешно отвернулся, желая вернуться к уже привычному для себя времяпрепровождению. Гриффиндорец улёгся поудобней, закрыл глаза, отгоняя прочь от себя все ненужные мысли, и постарался уснуть. Однако сон всё не шёл к нему, то и дело возвращая Гарри в гнетущую реальность.

Прошло десять минут. Парень ждал.

Прошло двадцать. Поттер уже чувствовал, как его начинает колотить.

Прошло тридцать пять минут. Сна не было ни в едином глазу.

Прошло сорок…

— Проклятье… — раздражённо прошептал Гарри, а затем нервно сдул со лба чёлку.

Щёки парня залил гневный румянец. Юноша тряхнул головой, отгоняя мерзкие воспоминания, настырно лезущие к нему словно туча голодных комаров.

Тщетно.

Те уже успели запустить свои маленькие жгутики-носы под его кожу, распаляя гриффиндорца и его злобу всё сильнее и сильнее. Парень почти физически ощущал, как негодование кипятит в нём кровь, не давая ни уснуть, ни просто впасть в уже обыкновенное уныние, привычную ему апатию.

Пятьдесят!

В итоге кончилось всё тем, что Герой стал из последних сил елозить по постели, думая лишь о том, что просто неудобно лёг и вот сейчас — сейчас, если закинуть ногу так и спину изогнуть вот так, то всё, наконец, наладится.

Нет, ничего не наладилось!

Да и как оно могло наладиться, когда он, Гарри, лежит здесь и не делает ничего для своего спасения? За столько лет пора бы уже понять, что никто кроме тебя самого не сможет тебе помочь. Не захочет помочь.

«Но что я могу сделать сейчас? Что?!» — эта мысль с самого пробуждения билась в Избранном, словно резвая птаха, запертая в клетке, каким-то чудом услышавшая звуки свободы, испытавшая почти позабытый ей ветерок на маленьких, но сильных крыльях и вновь возжелавшая парить по синему безграничному небу. Гарри не мог дать ей желанного. Но и забыть о ней ему не удавалось, как бы он не пытался.