Еще до того, как она вошла на кухню, отец взял пульт и выключил вечерние новости. На его лице, когда он поднял все еще шипящую сковороду, чтобы отнести ее в столовую, сохранялось хмурое выражение. Родители не хотели, чтобы она видела беспорядки, которые охватили мир, но новости распространились по Интернету, и об этом говорили даже тринадцатилетние дети. Она подыгрывала отцу и матери, потому что другого выбора не было. Но не могли же они – пусть и с лучшими намерениями – скрыть от нее все. Это уже слишком.

– Привет, папочка, – сказала Зара, крепко обнимая своего отца и чувствуя, как внутри у нее все сжимается от страха и вины. Он отстранился, держа горячую сковороду подальше от себя. Она проигнорировала это и, взяв кувшин с холодным чаем, понесла в столовую, заметив при этом, что на столе все еще стоит открытый ноутбук отца, теперь перешедший в режим ожидания. Из столовой его видно не было. Рядом лежало удостоверение личности и маленькая черная записная книжка.

Если она быстро поест…

– Что сегодня в школе? – спросил отец, как спрашивал каждый день за ужином.

– У миссис Джеффрис грипп, поэтому математику заменял другой учитель. Мы играли.

Он улыбнулся и кивнул, а затем серьезно посмотрел на нее.

– К тебе больше не пристают те дети в автобусе? – Об этом он тоже спрашивал каждый день. Родителей беспокоило, что над ней издеваются. Они жили в многонациональном, многорасовом районе города, что сводило к минимуму шансы на проявление расизма, но не исключало его возможности. Никто нигде от этого не застрахован.

По ее лицу пробежала грусть, но, заметив это, она сразу же спохватилась и приняла беззаботный вид.

– Нет, папочка.

Но правда заключалась в том, что они все еще насмехались над ней, или шлепали по попе, или били по голове, когда входили и выходили из автобуса, особенно если она занимала место у прохода. Хотя благодаря разговору родителей с водителем самые плохие из них сидели теперь за восемь рядов от нее и издевались над другими детьми. Это сделало ее день немного спокойнее, но, честно говоря, не избавило от постоянной тревоги. Правда, родители ничего не могли изменить, поэтому и поднимать этот вопрос было бессмысленно. С этим нужно справляться самой.

Зара никогда никому не рассказывала, как это началось. Раньше она уже была мишенью и научилась прятать голову в песок. Она предпочитала сидеть у окна, скрючившись и приподняв колени к спинке сиденья перед собой, чтобы едва видеть окно. В таком положении ее в основном не замечали. Обычно во время поездки домой она читала, время от времени поглядывая в окно, чтобы узнать, где они едут, и просто вставала за несколько секунд до своей остановки и выпрыгивала из автобуса.

Но однажды ее ожидал сюрприз – первый менструальный период.

Зара даже не поняла, что случилось, пока не вернулась домой, правда, почувствовала, как ее штаны почему-то стали влажными. Она предположила, что из-за пота, ведь в автобусе стояла жара, а сиденья были изготовлены из искусственной кожи. Но это оказался не пот. По сиденью и по ее выцветшим джинсам расползлось красное пятно. Теперь дети постоянно предлагали ей тампоны, спрашивали, когда она покажет голую попу, или называли Кровавой Мэри. Она снова стала мишенью.

Ей и так было сложно вытерпеть рост груди, но это унижение было невыносимым. Она не разговаривала почти ни с кем, кроме родителей и друзей в Интернете. Казалось, все просто ждали, чтобы найти способ ее помучить.

Тело уже однажды ее предало. Зара не верила, что этого не повторится. Она чувствовала напряжение. В мышцах, челюсти, желудке. Настолько сильное, что иногда казалось, будто ее раздирает на части. Наверное, это чувство никогда не исчезнет.

Родители говорили, что в ее возрасте всем тяжело. В отличие от взрослых, дети не контролируют себя, но из подслушанных разговоров Зара догадалась, что и тем, кто стал старше, приходится иметь дело с этим мусором, просто все становится не таким очевидным.

И дело было не только в издевательствах. Ее друзья были капризны, своенравны и в то же время могли быть и жестокими. Если им выпадал шанс погулять с более популярными детьми, то Зара для них словно умирала. Возможно, это было так же просто, как цвет рубашки, которую она носила каждый день. Она подбирала не те слова, говорила не с теми людьми, признавалась, что любит то, что они считали идиотским. Казалось, в этом иногда не было никакой логики. Она просто пыталась пройти мимо.

Зара подавила вздох и положила на тарелку немного риса. Ей нужно быть осторожной, иначе родители заставят ее об этом говорить. Она должна вести себя как можно более естественно, чтобы они снова не отвели ее к школьному психологу. А она даже представить себе не могла, как рассказать обо всех этих проблемах какому-то взрослому человеку с поддельной улыбкой и мнимым заботливым отношением.

У нее было много друзей в Интернете, которые, казалось, понимали ее намного лучше, чем любой взрослый. Эти другие дети проживали одни и те же одинаковые жизни. Они не предлагали ей банальности. Они писали: «Точняк, у меня та же фигня. Пиплы такие неадекваты». Затем рассказывали ей о своих дебильных друзьях. Это было ей важно. И она считала их настоящими друзьями. На всю жизнь.

– Твоя рубашка выглядит слегка тесноватой, Зи. Наверное, в эти выходные нужно сходить в магазин одежды с бабушкой, – устало заметила ее мама, наливая себе холодный чай.

Зара нахмурилась и посмотрела на себя. Ей казалось, что она выглядит хорошо, но, возможно, мама не ошибалась. Мешковатые рубашки определенно скроют ее странно сформированные выпуклости, и ей, вероятно, станет комфортнее. У нее возникало мерзкое ощущение, когда люди останавливали взгляд где-то ниже ее шеи, пытаясь разглядеть растущие детские груди.

Папа откашлялся и положил себе на тарелку еще немного шрирача.

– Растешь, как на дрожжах, малышка, – сказал он.

Родители выглядели изможденными. Мама скоро должна была ехать в больницу на ночную смену, но не спала, а читала, ожидая, когда Зара вернется из школы. Она согласилась на такой график, несмотря на все его минусы, чтобы проводить больше времени с Зарой. Папа, вероятно, будет работать допоздна.

– Как дела на работе, пап? – спросила она. – Уже решили ту серьезную проблему?

Отец больше не говорил о работе. Она думала, что ему запрещают это делать. Особенно после глобального объявления Джейн Холлоуэй. Но Зара знала, над чем он работает. Все, у кого была хотя бы частица ума, знали. Каждый ученый из НАСА должен был работать над расшифровкой загадочных сектилианских файлов, присланных Джейн, хотя, конечно, Том Ратер заявил в вечерних новостях, что все это неправда.

Инопланетные файлы обсуждали все. В народе инопланетян называли Второй космической расой. Говорили, что каждая страна выделила для расшифровки всех своих лучших ученых, и теперь они соперничают за право первыми открыть файлы, собрать кусочки головоломки или, по крайней мере, найти чертежи, о которых Джейн Холлоуэй упомянула в своем сообщении. В онлайн-СМИ говорилось, что никто не знает, как подступиться к громоздкому файлу. Все это походило на помешательство. Очевидно, Джейн в своем стремлении быстрее начать путешествие забыла дать им ключ.

Папа глубоко вздохнул и, потерев щеку, покачал головой. В глазах мамы сверкнуло предупреждение. Зару не раз просили не заговаривать о работе отца.

Папа не признавался, что работает над сектилианскими файлами. Зара думала, что он и не мог. Файлы были секретными. Ему не разрешалось разглашать, что они существуют на самом деле, даже своей собственной семье.

Сообщение Джейн предназначалось для каждого человека на Земле и транслировалось по телевидению по всей планете на множестве разных языков, но во время первого просмотра лишь немногие имели возможность загрузить сопутствующие файлы. Спутники, передававшие это сообщение, были закрыты, поэтому не смогли продолжить трансляцию, как предполагала Джейн. По крайней мере, так думали некоторые люди. Общее мнение, похоже, заключалось в том, что сообщение дошло преимущественно правительствам и, возможно, некоторым университетам. Выдвигались различные предположения и догадки о том, кто и как далеко зашел в расшифровке.