Он знал, что сейчас ему кусок не полезет в глотку.

«Но если она вернется, ей будет приятно увидеть на столе завтрак».

Привычным движением Драко вытащил из холодильника необходимые продукты, налил масло в сковородку и поставил ее на уже включенную плиту. Пока масло не расшумелось — Драко уже знал, что если поторопиться, толку не будет, — он вернулся к дивану, быстро сложил оставшиеся предметы постельного белья и закинул их в имеющуюся в диване нишу.

Когда до его слуха донеслось стремительно усиливающееся шкварчание со стороны сковородки, Драко ловко разбил яйца и схватился за нож, направляя его на уже выложенный на доску бекон.

Он пытался сосредоточиться на процессе, прогоняя из головы суматошно всплывающие в ней образы.

Вот ему снова снится дурной сон, возвращающий его в сырую камеру Азкабана, а вот, уже в следующее мгновение, он чувствует на своей груди горячие руки, пытающиеся его успокоить. Ее руки. И он с жадностью целует ее, чувствуя, как она, не раздумывая, тут же отвечает на его поцелуй. Вот он рвет ее ночнушку и видит, как она ждет этого. Покрывает поцелуями ее волосы, шею и плечи. И знает, что это все, что ей нужно в этот момент. Знает, что все, что он сейчас сделает, будет правильно. Чувствует жар ее тела под своим, чувствует ее дыхание на своем лице. Перед глазами все еще ее запрокинутая голова с приоткрытым от пылких вздохов ртом.

— Дьявол, — выругался Драко, прикусывая порезанный палец и резким движением отбрасывая нож со следами свежей крови в сторону раковины.

По всему телу пробежал холодок.

Он об этом даже не подумал.

Кровь.

Драко схватил сковородку и кинул ее в ту же раковину, заливая сильным напором холодной воды, от чего все вокруг погрузилось в дымный туман, исходящий от раскаленного масла.

Его кровь.

Драко выключил кухонную плиту и, будто движимая внешней силой кукла-марионетка, медленно зашагал в сторону ванной комнаты, желая только сунуть лицо под прохладную воду.

Как он мог забыть об этом? Неужели она так прочно засела в его сердце? Так, что он забыл о самом важном. О том, что он, можно сказать, впитал с молоком матери.

Его чистая кровь опорочена. Испорчена. Замарана кровью маглорожденной.

Он отстранился от крохотной раковины, зарываясь лицом в махровое полотенце с розовыми зайчиками.

И не ясно, что было страшнее: осознавать, что он только сейчас подумал об этом, или то, что для него это не имело никакого значения.

Он поднял глаза, встречаясь взглядом со своим отражением. Сколько бы ни прошло времени, он все еще помнил его. Того страшного человека, которого он увидел, впервые глянув в это зеркало.

А теперь он видел только себя. Настоящего себя. Красивого и статного. Будто и не было отросших, потемневших от грязи волос. Будто не было покрасневших от отчаяния глаз и впалых щек.

«Предубеждение, — будто пробуждаясь от глубокого сна, вдруг подумал он. — Предубеждение и гордость. Сдерживающие, лишающие жизни слова».

Он выскочил из ванной, и уже в следующий момент рука рванулась к высокому книжному шкафу, выуживая книгу в затертой обложке.

— Джейн Остин. Гордость и предубеждение, — вслух прочитал он название.

Драко читал эту книгу в те дни, когда Гермиона была на работе, а его работа уже была сделана, и телевизор надоел. И только сейчас он понял, что она — о нем.

«Чертовы маглы. Все про все знают», — с грустной улыбкой подумал он.

В дверь настойчиво постучали, увлекая Драко от своих мыслей.

Вернулась. В груди потеплело. Он сунул книжку обратно на полку и быстрым шагом направился к двери, боковым зрением выхватывая раковину с торчащей из нее черной ручкой.

«Черт. Опять все испортил».

Он рванул дверь и обомлел, не замечая, как пятится назад.

В дверном проеме стоял высокий темнокожий волшебник. Кингсли Бруствер. Министр магии.

— Что вам здесь нужно? — резким тоном спросил Драко.

— Пойдем, мальчик, — спокойно сказал министр, будто не замечая его агрессии. — Нас ждут в Министерстве.

— Я никуда не пойду! — крикнул Драко, оглядываясь по сторонам в поисках хоть какого-то оружия.

«Ничто не заменит мне волшебную палочку», — отрешенно подумал он, продолжая бегать глазами по всем стенам и поверхностям комнаты.

— Пойдешь, — сказал Кингсли, заходя в квартиру. — Поверь мне, тебе лучше пойти.

— Вы не можете устраивать заседание без Гермионы, — сказал Драко, тут же мысленно ударяя себя в живот: как он мог назвать ее по имени сейчас, когда ее даже нет рядом? И, глянув в глаза министра, понял — тот эту оплошность не упустил из виду.

— Не заставляй меня тащить тебя силой, — спокойно сказал Кингсли. — Грейнджер там будет.

— Она знает об этом? — насторожено спросил Драко.

— Еще нет, — со вздохом ответил министр, всем своим видом показывая, что дальнейших расспросов он не потерпит. — Я отправлюсь за ней, как только доставлю тебя в Министерство. А теперь пойдем.

— Я вам не верю! — крикнул Драко, делая еще шаг назад.

— Твоя мать в Министерстве, — сказал Кингсли, словно эти слова решали все.

И они решили.

— Что она там делает? — вдруг часто задышав, спросил Драко, делая шаг навстречу министру, и ловя себя на том, что уже готов вцепиться в его мантию. — Она в Мунго. Она больна!

— Она оправилась, — сказал Кингсли. — Она сама пожелала выступить перед судом, и ждет тебя.

— Вы врете! — крикнул ему в лицо Драко.

— У меня нет необходимости во лжи, — сказал министр и, видимо, не желая больше тянуть время, схватил Драко за локоть, выволакивая его за пределы квартиры.

В глазах потемнело. Желудок сжался. Драко ударился ногами о побелевшую от инея мостовую. В глазах мелькнул красный свет. Он мотнул головой, пытаясь сфокусировать зрение, но Кингсли, уставший от препирательств, уже затащил его в телефонную будку, и Драко услышал:

— Место назначения?

— Кингсли Бруствер. Министр магии. Привел мистера Малфоя на заседание суда.

Телефонная будка провалилась сквозь землю.

Драко шел по плохо освещенному коридору, чувствуя пронзающую боль в локте, куда мертвой хваткой вцепился министр, тащащий его к высоким дверям зала суда.

— Вы сказали, что моя мать здесь! — сказал Драко, пытаясь унять дрожь в голосе. — Я хочу ее видеть!

— Увидишь, — отмахнулся Кингсли. — Она уже там.

Драко шел на негнущихся ногах, сердце в груди стучало как ошалелое. Он должен взять себя в руки. Должен. Она не может увидеть его таким. Жалким. Напуганным. Не может увидеть его таким. Ни одна из них.

Министр рванул дверь, проталкивая Драко вперед и резким движением сажая его на уже ставший ему таким обыденным высокий деревянный стул. Поржавевшие тяжелые кандалы тут же сцепили его руки и ноги, будто ждали только его.

Драко замер, оглядывая зал. Судьи, сидящие полукругом на своих местах, не отрывали от него глаз. Гермионы среди них не было. Но ведь он и сказал, что отправится за ней после. И вдруг дыхание сперло. Бегущий по залу взгляд остановился на спине высокой женщины. Истощенной после стольких месяцев без сознания. После стольких месяцев, когда она была прикована к больничной койке.

«Мама», — пронеслось в голове. И жар отчаяния грозил в каждую следующую секунду брызнуть слезами из глаз.

Живая. Живая и, кажется, здоровая, стоит перед ним, но не видит, как он на нее смотрит. Она стоит, что-то крича судьям. Падает на колени, в мольбе переплетая перед собой руки. Она оправилась. Это — главное. Нет ничего важнее этого. Пусть его сорвут с проклятого стула и кинут в камеру Азкабана, ударив спиной о покрытую плесенью стену тюрьмы. Она поправилась. Больше ничего не имеет значения.

Дверь снова отворилась, и Драко увидел две фигуры, стремительно идущие к креслам присяжных.

Министр не лгал. И она тоже здесь.

Гермиона села рядом с Поттером. Но не смотрит на него. Обегает глазами судей, зал. Только не его.

Все вокруг растворилось в тумане. Глаза видели только ее озабоченное лицо, которое то и дело поворачивалось к Поттеру. Она что-то говорила ему и тут же удовлетворенно кивала. Она пришла.