А девочки из класса ходили в куртках с меховыми воротниками и кроличьих шубках. Девочки сладко пахли…

«Главное – сказочно пахнуть, остальное пусть катится!» – так Жанна с Катюшкиным решили. Катюшкину тоже не очень-то хотелось «донашивать» за сестрами их попсовые духи. Единомышленницы стали ежедневно наведываться в парфюмерные магазины. Забрызгивали запястья и набирали пробников: цветочных, сладких, пряных, сахарных, простых и сложных…

– Вот теперь хотя бы не отдает протухшими листьями в такую-то погодку! – Катюшкин расшвыривала листья ногами и глубоко вдыхала запах с запястий.

– А у листьев, интересно, почему не хрустят позвонки? – Жанна спросила.

– Наверное, потому что они падают на землю уже мертвые. Их можно протыкать и разрывать, трупам всё равно. – И конечно, топнула ногой и нанизала один на каблук. Для наглядности.

Винсент тоже рвал и метал, кричал (Как выразительно напрягались жилы на шее!), устраивал публичные уничтожения набросков, разбрасывал клочки… а всё потому, что всеми желтыми и синими красками мира он так и не смог нарисовать ничего похожего на «Ночь над Роной». И вдруг под очередным водопадом обрывков его посетила новая мысль: если нельзя нарисовать, может, удастся сфотографировать!? Волны и фонари. Ночь. Длинная выдержка. Только бы не было машин! И только бы был крутой фотоаппарат!

Новая идея фикс поглотила Винсента целиком. Фотоаппарат он пытался выменять у кого-то «на черном рынке», но… нет. Даже за пару ворованных прав и паспортов.

Снег засыпал улицы и мостовые. Он смотрел на Неву подо льдом и тяжело вздыхал.

– Не грусти! Главное: у тебя есть талант! – Жанна успокаивала.

– Родиться с талантом или без, неважно… главное: с верой в него, как маньяк верит в свою высшую миссию… Это как будто ты всю жизнь таскаешь внутри умершее существо. Хоть я – не девочка и понятия не имею, как таскать. Но, наверное, как-то так… больно.

Так в невыносимых страданиях творца и полуполярной питерской ночи они оставались зимовать. Казалось, утро никогда не наступит, а, наступив, ничем себя не выдавало. Перегорали лампочки. Потолок…

– Я тазик ставлю, чтобы вода с потолка стекала, а она носки решила постирать! Хоть бы разрешения спросила, наглая девка! – Элла Вадимовна кричала из коридора.

Едва ли Жанна не спросила потому, что была наглая девка. Чтобы как-то оправдать свое пребывание в семье Оболенских, она вызвалась убирать, стирать, мыть посуду. Постепенно, как это часто бывает, на нее переложили всё, что не хотели делать сами.

«Что ты там так громко, Жанна?» Когда она возила тряпкой по полу или гремела кастрюлями, ей больше всего хотелось быть незаметной, никому не мешать, занимать как можно меньше места…

Денег у нее в заначке тоже осталось совсем чуть-чуть. Еще с того времени, когда отец был жив. Она мечтала купить платье или еще что-то красивое, но… выловила Арчи как-то ночью в коридоре и предложила сделать исстрадавшемуся Винсенту совместный подарок:

В последний день зимы Жанна с Даней сидели у именинника в комнате, что-то обсуждали. Вдруг: «Боишься, Винсент?» – она спросила. И со всей силы постучала в стену. За стеной раздался дикий вопль. Винсент, не соображая, что к чему, как по сигналу тревоги, бросился прятаться в коробку. Открыл и чуть не прыгнул сверху на фотоаппарат. Профессиональный фотоаппарат! Пленочный!

Появился Арчи, держа в руках торт с тринадцатью свечами. Арчибальд, несущий торт под аплодисменты и песню «Happy birthday to you!», – сюрреализм уровня Ван Гога, не меньше.

– Арчи, можно я тебя сфоткаю? – Винсенту не терпелось.

– Ни за что! Уж лучше я вас!

Дети достали из-под стола припасенные со школы юнг тельняшки, напялили и стали позировать. Так их и сфоткал Арчи.

Ночью в свете фонарей снег был по-новогоднему апельсиновым, не больно опускался на щеки, на ресницы. Река только-только пробивалась сквозь лед и теперь заполняла свои владения в граните. Трое одноклубников вышли «на дело». «Только никаких машин в кадре! На картине нет их, и тут не надо!» – прихватили запасы оградительной сигнальной ленты. «Идем скорее!», «Тяни, тяни на ту сторону! Нужно перекрыть дорогу!» – Даня с Жанной протянули ленту через проезжую часть набережной Фонтанки. Спрятались в арке. Надо же! Машины действительно останавливались, разворачивались, ехали в объезд. Это была власть!!! Винсент поставил фотоаппарат на штатив. Зафиксировал кадр на длинной выдержке. Раз-два-три… вдох!

Эту фотокарточку размытых по Неве огней он подписал «Impossible is nothing» и повесил на стену прямо под Мухаммедом Али. Всё. Теперь он во что-то уверовал, во что не верил раньше. И понеслась…

В следующий раз, когда они собрались вместе, был один из первых по-настоящему теплых весенних деньков. В кафе открывались летние веранды со множеством милых столиков. Винсент шел впереди и рассуждал о том, что сначала завоевание мира происходит в голове: «Вот смотрите!».

Вдруг он резко рванул к милому столику, стащил прямо с подноса какой-то бутерброд и дал деру. Официант и нагло обобранная женщина кричали вору вдогонку неприятные слова, но его уже и след простыл. Даня с Жанной тут же завернули за угол и прошли еще пол-улицы, прежде чем Винсент, как суфлер на сцене, показался из люка в подворотне: «Я просто разрешил себе это сделать. Зде-е-есь!» – Показал на свой лоб, как любил делать Брейн, мышь из мультика. Вылез на поверхность и вышел им навстречу.

– Главное, чтобы нас не поймали! – Жанна оглядывалась по сторонам.

А он как с цепи сорвался:

– Да это уже не важно! Самое время взять правление в свои руки! Я всё устрою! Повторяйте за мной! – В полразворота он скакал вперед. – Здесь возможно всё! Смотрите, мы можем тут править! – Винсент улыбался, и они узнавали эту авантюрную улыбку.

Он подскочил к столику в кафе и стащил хлебницу. Целую хлебницу! Перекинул Дане: «Лови!». Даня со страху вцепился в нее. «Побежали! Быстрее!» И побежали. Куски хлеба летели в толпу. Корки. Мякиш. Люди толкались локтями. Кто-то грохнулся.

Жанна смекнула, что ей, как соучастнице, тоже надо удирать, когда почувствовала на себе пристальные взгляды двух амбалов-официантов. Она бежала со всех ног и нагнала своих через полквартала: «Нет, ну ладно он ненормальный, но ты-то что за ним повторяешь, Дань???».

Казалось, Даня не слышал, пребывая в эйфории после погони. Но он ответил:

– Ты права, надо, чтобы за мной повторяли!

По дороге им попадались попрошайки всякие, женщина в цветастом (вроде, цыганка):

– Идите сюда, дети, погадаю!

– Но у нас ничего нет! – Жанна ответила.

– Мне много не надо. За хлеб погадаю!

Уцелевшего хлеба было совсем не жаль, и ребята выстроились к ней в очередь.

– Откройся небо на Пасху! (Говорила быстро, весь поток нужно успеть обслужить). – Ты, девочка, достань карту! – Цыганка протянула ей истерзанную колоду, Жанна вытащила одну из глубины. – Ну-ка! Сила – твоя карта. Женщина укрощает льва. Вижу: карьера, слава, города разные… не знаю, какие… Париж, Нью-Йорк! Вижу принца, да, принца! Любовь. И не одну. Всё самое худшее случится не с тобой, а с теми, кого ты любишь. Пусть остерегаются не наземного транспорта. Теперь ты, голубоглазый, тяни!

Винсент вытянул карту.

– Давай сюда. И бутерброд!

Дал (и то и то).

– Твоя карта – Дьявол, мальчик. Вижу большие деньги, славу, власть! Но не те, которые у девочки, СОВСЕМ другие.

– А принцессу? – Винсент уточнил.

– И принцессу. Вижу большую любовь, но ты ее не узнаешь. Ты не будешь знать даже, кто ТЫ такой. Много лет будешь носить под сердцем что-то огромное, то ли мечту, то ли боль, не пойму. Тебе придется много сражаться и много странствовать в погоне за этой болью. Только помни: к таким, как ты, приходит всё. Но не сразу. Даже смерть. Кудрявый, подойди!

Наступила очередь Дани с полупустой хлебницей в счет оплаты.

– Надо же! Опять карта Дьявола. Впрочем, кому спирт – яд, а кому – карамболь. Ты умный! Но ты не воин, никогда не станешь бороться сам, только чужими руками. Тут тоже большие деньги, но не слава, а… я бы даже сказала: титул. Высокий титул, да. И какая-то страшная тайна…