Папа выкраивал эти моменты для нее. Почти всё остальное время был на работе. Говорил, что работает в частной охранной фирме. Совсем неудивительно, учитывая охват его плеч. И руки. Каждая – пол-Жанны.

Виделись они нечасто, и девочка росла самостоятельной. Готовила, убирала. Сама в прачечную, в магазин. Сама в школу, сама из школы.

В метро Жанна тоже ездила самостоятельно. Тем более всего одна станция. Папа ждал на Василеостровской. Они договорились встретиться там и пойти в какое-то очень особенное место. Какое именно, не сказал.

Она спустилась по эскалатору вниз. Вошла в первый вагон в самую первую дверь. Села на место, откуда в водительское зеркало на нее смотрел машинист. Он был очень похож на отца, только блондин. Машинист улыбнулся девочке в отражении, и она – в ответ. А потом вдруг кивнул ей в сторону двери: выходи! Жанна ему беззвучно вопросительно:

– Что?

Он:

– Выходи, выходи!!! – И рукой махнул. – Ну же, давай!!!

«Станция Невский проспект. Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Василеостровская». Жанна метнулась к выходу. Замерла. И выскочила всё-таки.

Час пик. Шумный поток людей. Зачем выскочила? Сама не поняла.

Пришел следующий поезд. Она вошла в него. Состав тронулся, въехал в тоннель, но вдруг резко остановился на полпути. Поначалу никто не нервничал, но… вдруг запахло серой, дымом. А потом… вроде того, как пахнет сгнившими овощами в подвале. Всё заволокло гнилью и дымом. Люди стали выбивать окна, выпрыгивали, вываливались наружу. И кричали. Незнакомый мужчина подхватил Жанну на руки, вынес из вагона и осторожно опустил на землю. Все побежали от дыма, толкая друг друга локтями, туда, назад к станции. И она тоже. В этом подземелье было совсем темно. Здесь пахло драгоценными камнями, рудами, которые миллионы лет зреют в недрах. Пахло драконьей чешуей. Страхом, который выходит через пот и слезы.

Это потом скажут: «Теракт»! А пока было совсем ничего не разобрать. Жанна выбралась на землю, как крот, ослепший от света. И оглохший. Пешком дошла до станции Василеостровская. Там всё перекрыли, оцепили. До вечера наматывала круги вокруг. Повалил снег с дождем. Она спряталась под козырек парадной напротив. И в каждом, через одного, прохожем узнавала отца, пару раз даже выбегала из-под навеса, чтобы кинуться ему на шею. Чтобы он поднял ее на руки и сказал, что всё это был сон, это всё приснилось.

Дальше были похороны. Были неизвестные знакомые отца с их сочувствием и обещаниями, которые дают только скромным, которые не напомнят и не потребуют. Были свечи, ладан, сырая земля. После стало так серо и мрачно, как может быть только в Петербурге. Навязчивая мысль душу продать за одно доброе слово не выходила из головы… но телефонные номера не отвечали… Женщина, которая сдавала им с отцом квартиру, стыдливо, но четко попросила съехать.

Жанна не знала, куда ей идти, и пошла на очередное заседание клуба. К вечно распухшим губам добавились распухшие раскрасневшиеся глаза, и они блестели в потемках, пока Винсент еще не включил фонарь. Даня достал из рюкзака конфеты, сыпал ей в ладони и мимо. А Жанна кричала Винсенту, потому что хотелось кричать:

– Ты же видел, как старушка продает на рынке живую воду!!! Ты же говорил: мертвые пташки начинают щебетать и смотреть в небо. Где эта старушка, где?

– …Она умерла.

– И у тебя совсем никого нет? – одноклубники спрашивали.

– Я не знаю, есть ли у меня какая-то родня. Когда я была маленькая, мы часто ездили к бабушке с дедушкой. Но они умерли, и их дом в горах давно продали. А детский дом – это так страшно… – Жанна вздохнула, и большие глаза опять наполнились слезами.

– Живи у меня! – Винсент сказал неожиданно. Даже для себя самого.

– Серьезно???

– Да без проблем!

Фактически Винсент жил прямо под чердаком, только старый дощатый настил отделял его квартиру от тайной комнаты. Получается, им нужно было спуститься вниз всего на один этаж.

Так Андрей Николаевич и Элла Вадимовна Оболенские стали для Жанны официальными опекунами. Кажется, они даже получали за нее какую-то материальную помощь, впрочем, об этом не принято было говорить. Встретили девочку поначалу с осторожностью, сердобольностью (сирота ведь), но скоро привыкли.

– Жанночка, будешь кофе? – спрашивал папа Вити (то есть Винсента).

Это был мужчина с тонкими, угловатыми, но не лишенными привлекательности чертами. «Голубая кровь». Вместо воды он разбавлял кофе водкой и довольно тянул ей чашку. Винсент сидел рядом. С растрепанными волосами, в рубашке, расстегнутой на все пуговицы, и был похож на отца. Они оба весело гоготали.

– Нет, спасибо, Андрей Николаевич!

Иногда по вечерам Андрей Николаевич вваливался в квартиру пьяный, падал на колени и ноги жене целовал от ступней и выше: «Не ругай, не суди меня, пожалей!». Такая сильная любовь.

Элла Вадимовна была не то чтобы очень, но, всё же, красивой. Она не упускала возможности напомнить, что происходит из древнейшего и знатнейшего немецкого рода. Семейные традиции и обычаи – вот что важно! Так она считала.

Впрочем, понятие «семейные» было довольно относительным: бабушка приезжала не чаще раза в месяц, круглогодично привозила с дачи яблоки, цветы, варенье из лепестков роз. Расцеловывала Винсента и отчаянно пыталась его накормить.

«Интересно, куда она всё время ездит… у нас ведь нет дачи». – Он подмигивал Жанне. И ставил гостинцы в шкаф рядом с блоками сигарет.

Видно, что квартира некогда была величественной. Но история, годы и жильцы ее не пощадили. Совсем. Обои в длинном коридоре были кое-где ободраны. Высокий потолок начинал течь, разводы по стенам тянулись от старинной лепнины до пола вниз.

У входной двери обосновался склад ботинок. А еще – легкий запах супа с фрикадельками с кухни. И спирта. Кухня была на одном конце коридора, а ванная – на другом. Между ними – двери в комнаты: в комнату родителей, потом – Винсента, самую загадочную (дяди Арчи) и…

Жанне выделили каморку с кроватью на полчеловека и таким же полушкафчиком. Но и это был шик по сравнению с призраком детского дома, витавшим над ней кругами в последнее время.

Комната Винсента ей казалось просто огромной! И типично мальчишечьей: плакат с Мухаммедом Али и надписью Impossible is nothing[2] – на полстены. Музыкальные колонки – на вторую половину, непарные носки и мольберты раскиданы по углам. Пахло махоркой, смешанной с дезодорантом, которым он пытался ее заглушить. И масляными красками. А кровать у него была, можно сказать, королевская – двуспальная.

– Да, это моя кровать, но я на ней не сплю, я сплю там. – Он указал на большую картонную коробку у стола.

– Почему?

– Хочешь узнать??? – Он подбежал к стене и со всей силы постучал в нее. За стеной раздался страшный нечленораздельный вой.

– Ну всё, спасайся! – Винсент пробормотал и прыгнул в коробку, скрывшись с головой.

– Что???

Жанне ничего не оставалось, как скрыться под одеялом, дрожать и бояться. Тут дверь со скрипом приоткрылась, и что-то смачно ударило ее по спине: хлоп! Дверь закрылась. Жанна осторожно выглянула из-под одеяла: она ожидала увидеть всё, что угодно, но только не тапок, валяющийся на полу.

– Что???

– Теперь понимаешь, почему я не сплю на кроватке? – разнесся голос из коробки. Винсент не спешил вылезать (пауза). – Это был Арчи, – он представил метателя тапка.

– Почему Арчи такой странный? – Жанна тихо спросила.

– Что??? Какой странный?

Однажды Элла Вадимовна открыла холодильник и обнаружила там сапог. Настоящий, поношенный. И замерла от неожиданности. Дети заглянули вслед за ней: так и есть – сапог.

«Кто положил САПОГ в холодильник???!!! Неужели опять???»

Элла Вадимовна выбежала в коридор и стучала в дверь его комнаты: «Арчиии!!!». Из-за двери раздался ответ:

– Я же говорил! Это не я! Это проделки существ без ручек и ножек!