Однажды я осознала, что забыла азы нормальной жизни. И если моя прислуга исчезнет, окажусь совершенно беспомощной и нежизнеспособной… — бумерангом памяти вернулись к ней менторские слова Наташи.
И Наташа права, трижды права!
В этом мире, не подчиняющемся законам колдовства, Карамазова чувствовала себя жертвой номер один — рыбой, выброшенной из воды, животным, растерявшим природные инстинкты.
«Поэтому ты и не любишь покидать свой мирок, безопасный, как очерченный мелом колдовской круг, мир, где ты — сильная и всевластная владычица? — садистски спросил ее внутренний голос. — Наташа права: ты стала бояться жизни!»
Она бестолково дергала поводок. Из мести Рэтт сел так, что повод был натянут, точно струна. Для того чтобы развязать узел, нужно было ослабить его хоть немного.
— Ну, бусинка моя, подвинься чуть-чуть…
Не тут-то было. Девяностокилограммовая бусинка размером с небольшой утес сидела как нерушимая скала, и сдвинуть ее с места мог только трактор. Не исключено, что собака почувствовала, какой опасности подвергла ее предательница-хозяйка.
— Рэтт, прости меня, — проскулила Иванна.
Водолаз гордо отвернулся, не желая поддерживать разговор.
Наташа поставила кульки с покупками на землю и молча закурила, проявляя поразительное терпение.
— Я не знаю, что делать, — призналась Карамазова.
Это было равносильно признанию проигрыша.
— О чем я тебе говорила… — завела любимую песню певица.
Но тут Рэтт неожиданно вытянул шею, настороженно понюхал весенний воздух, деловито гавкнул и уверенно пошел в сторону дома, без труда увлекая за собой чужой «Запорожец».
Глава вторая
Владимира
…посредством закорючек на листе бумаги он создает объемную, сложную, правдоподобную — совсем как живую, нет, лучше, чем живую — модель мироздания. …Что ж, писатель и в самом деле властелин в созданной им вселенной, он там — всемогущий творец, и как таковой вступает в соперничество с тем Творцом, который придумал мир, где существует сам писатель.
Г. Чхартишвили.
Писатель и самоубийство
— Рэ-этт! — заорала Иванна. — Мальчик мой, постой!..
Он остановился и, нетерпеливо переминаясь на лапах, позволил себя отвязать. Его взгляд говорил: «О прощении не может быть и речи, но дело превыше всего. Скорее! Скорее!»
Не медля ни секунды пес вырвал повод из рук и кинулся бежать с несвойственной его характеру прытью.
Иванна и Наташа проворно бросились вслед.
Задыхаясь с непривычки, ведьма в рекордные сроки преодолела расстояние от магазина к дому. Могилева (тренажерный зал, танцы, бассейн), несмотря на высокие каблуки, неслась впереди с легкостью профессиональной спортсменки.
Водолаз уже стоял у подъезда, громко требуя, чтобы ему немедленно открыли дверь. Не по-джентльменски отпихнув попой обеих барышень, он протиснулся в образовавшуюся щель и помчался вверх по лестнице. Сбитая с толку Иванна едва передвигала ноги, спотыкаясь на каждом шагу и волоча за собой огромный кулек с жизненно важными продуктами. Наташа шла следом, и ведьма чувствовала, как жжет ее между лопаток излучаемая подругой радость: «Наконец-то в жизни Карамазовой хоть что-то происходит!»
Ньюфаундленд зычно залаял, подзывая отставшую хозяйку. Уже практически освоившая собачий язык, она без труда перевела: «Иди скорей. Мы очень нужны!» — и привычно умилилась этому собачьему «мы», никогда не отделявшему себя от хозяина.
Пыхтя и отдуваясь, Иванна осилила последние ступеньки и увидела, что на коврике возле двери ее квартиры сидит девушка.
— Кто вы? — еле слышно спросила ведьма.
Девушка не ответила. Даже не обернулась на голое Она мутно смотрела на Рэтта невидящими обреченными глазами, словно тот был лишь сомнительным видением, в осязаемости которого она сомневалась.
Тело гостьи было сжато: плечи опущены, ноги плотно прижаты друг к дружке, руки боязливо сжимали колени. Было видно: она сидит так давно, и эта скукоженная, успевшая заржаветь от неподвижности поза кажется ей единственным способом заставить замереть боль… Или страх. Страх, столь осязаемый, что он уже стал болью.
«Ей плохо!» — гавкнул Рэтт.
— Вам плохо? — вежливо поинтересовалась Карамазова. — Вы ко мне?
Девушка чуть заметно кивнула.
Да, пожалуй, за всю свою практику Иванна не видела клиента, которому было бы так плохо!
И в ту же секунду ведьма почувствовала себя живой. Кровь помчалась по жилам, словно кто-то отвернул кран, выпустив лихую пенную струю, тело стало гибким, хищным, уверенным — подчиненным цели. И рука, которую она протянула гостье, чтобы помочь ей встать, была сильной, как у статуи Командора.
Девушка дернула слабой кистью. Движение было замедленным и вялым. Одним рывком Карамазова поставила гостью на ноги и крепко обняла, прижимая к себе.
Дверь услужливо распахнулась пред ними.
— Пойдемте со мной, — сказала ведьма.
Сгусток страха и боли льнул к ней, умоляя о помощи. У девушки не хватало сил даже на то, чтобы присосаться к телу колдуньи и вампирить энергию. Единственное, на что у нее оставались силы, — надеяться: здесь ей могут помочь.
В обнимку они медленно доковыляли до кабинета.
— Садитесь… вот сюда.
Гостья рухнула в кресло и тотчас снова сжалась в ком: втянула шею, обняла плечи обеими руками, будто хотела свернуться ежом, спрятаться сама в себя, как улитка.
Карамазова сняла пальто и, присев на корточки, подбросила поленья в угасший камин. Она слышала, как входная дверь захлопнулась за Наташей. Певица втащила на кухню два тяжелых кулька и начала с шумом выгружать из них банки и пакеты. Сие означало, что уходить, тактично оставив ведьму наедине с клиенткой, подруга не помышляет.
«О’кей, — осклабилась про себя Карамазова. — Боевые действия продолжаются».
Сейчас ей страстно хотелось померяться силой с Могилевой. Первый раунд был проигран вчистую. Но теперь бой состоится на ее территории!
Вытянув губы в трубочку, Иванна подула на дрова — в камине вспыхнул огонь. Дешевый цирковой прием, но на клиентку он должен произвести впечатление.
Так и есть. В стеклянных глазах девушки что-то дрогнуло — она уставилась на Карамазову вопрошающим взглядом. Вопрос слабо бился в ее глазах маленькой рыбкой, пытающейся пробиться сквозь толстый слой льда.
Карамазова не торопясь достала с каминной полки черную шапочку и надела ее на голову двумя руками — как корону. В отличие от монокля, подаренного ей бабушкой, шапочка не была магической. Но она могла ею стать.
— Ты должна избрать для себя вещь, которая символизировала бы твою суть, — сказала бабушка Ева.
— Какую вещь? — не поняла она тогда.
— Артист перевоплощается, надевая костюм Гамлета, священник, облачаясь в рясу. Ты должна найти символ своего колдовства, и если ты поверишь в него, твоя вера сделает его волшебным.
Тогда-то Иванна и выдумала свою шелковую шапочку мастера. Вначале она надевала ее перед встречей с клиентами и во время приготовления отваров и зелий, потом, сама того не замечая, начала носить не снимая, чувствуя, что без шапки на голове становится какой-то голой и беспомощной, словно теряет собственное «Я».
«Итак, — сказала себе ведьма, — начнем».
Она обернулась.
Гостья заторможенно глазела на нее. Наташа молча вошла в комнату с «Женским журналом» в руках, умостилась в кресло-качалку у окна и демонстративно погрузилась в чтение.
Ведьма вытащила из пачки коричневую сигарету «Captain black» и поощрительно посмотрела на гостью.
— Я слушаю вас.
— Вы… ведьма? — Каждый слог давался клиентке с трудом. — Настоящая?
— Да, я ведьма.
Даже не глядя на Наташу, Карамазова знала: та с трудом сдерживает желание опровергнуть несокрушимость данного тезиса.
— Помогите мне. Снимите с меня это.
— Что это?
— Не знаю. — Девушка скривилась, как от боли. — Вы должны знать… не я. Может, сглаз. Нет, не сглаз… Заклятие… на смерть… не наше — чужое. Оттого мне так страшно. Я знаю, что умру… И я… не хочу умирать. Помогите… пожалуйста.
