Обхватываю ее за задницу и рву кружевные трусики.

Она отчаянно кричит: — Нет.

Я улыбаюсь, кладу руку ей между ног и проталкиваю палец в ее мокрую киску. Она уже возбуждена, потому что ей это нравится: ею владеют и наказывают за грехи.

— Тогда скажи мне, почему ты пытаешься меня убить? — я засовываю второй палец и вижу, как она стискивает челюсти, когда ее лоно поглощает меня. Она больше не борется.

— Я видела тебя с ней, — отвечает она, ее голос срывается. Я сильнее двигаю пальцами в ней, и она стонет. — Я знаю, ты хочешь ее трахнуть.

Я улыбаюсь, ведь прекрасно знаю, что она меня видела. Джонни позвонил и сообщил, что она стоит прямо возле кафе. Я так люблю злить ее из-за Джен; ее ревность меня возбуждает. А ее попытка убить меня понравилась мне еще больше.

Смеясь, я наклоняюсь и провожу языком по ее уху.

— Ты права, я хочу ее трахнуть. — Она дергается подо мной, и я ускоряю движения. — Но я не хочу обладать ею, — я вытаскиваю руку, хватаю ее за бедра и приподнимаю задницу. Ее ревность, и это чувство обладания… Я закусываю губу, когда мой член требует, чтобы я избил, задушил и трахнул ее в этом испуганном состоянии.

Осколки стекла впиваются в мои колени, когда я приподнимаюсь над ней, но боль лишь еще сильнее заводит. Я отпускаю ее шею, хватаясь за член, и ввожу его в ее горячую узкую киску, шлепнув яйцами, дойдя до упора. Застонав, откидываю голову назад. Никто не ощущается так потрясающе хорошо, как она. Я чувствую панику, проходящую сквозь нее, она рискует расстаться с жизнью. Даже когда ее сердце замедляется, а силы покидают, она все еще возбуждена, потому что она знает, что я владею ею: ее телом и душой.

Я смотрю на ее затылок, на бледную кожу. Ее темные волосы запутались в моих пальцах, и, если бы я мог, я бы полюбил ее, потому что во всей ее испорченности она прекрасна. Я двигаюсь в ней сильнее, извлекая из ее горла хриплые вздохи. Она не пытается поднять лицо, но ладонями отчаянно ищет точку опоры на гладкой плитке. Силы начинают покидать ее, и ее тело ослабевает в моих руках. Я просунул ладони под ее бедра и выше приподнял задницу.

— Скажи, кто твой хозяин, Эви? — мой пульс грохочет в венах, как несущийся на скорости грузовой поезд. Это не желание или похоть — это необходимость. Мне нужно услышать, как она это скажет. Прямо сейчас.

— Ты, — выдыхает она. — Ты… — Всхлип.

Я вхожу в нее сильнее, жестче, и она воет в голос. Этот гребаный звук переносит меня за грань, и я кончаю, все еще яростно ее имея. Я трахаю ее до тех пор, пока она окончательно не расслабляется подо мной, потеряв сознание.

Я всегда знал, что в какой-то момент она попытается меня убить. Она не может с собой справиться. Смерть близка по ощущениям к наркотическому опьянению, и теперь она знает, на что это похоже.

Эви

«Ты не можешь винить Эзру. Ты пыталась убить его, Эвелин».

Некоторые события, происходящие с нами, мы заслуживаем, но я заслужила случившееся со мной. Смерть — это последнее наказание, и, кажется, Эзра станет тем, кто убьет меня. Я чувствую, как болит сердце. Стук, стук, пауза … стук, стук-стук-пауза … Пальцы покалывает. Цвета вокруг сливаются в размытое пятно, и громкий шум, как водопад, наполняет уши, когда кровяное давление падает. Я чувствую, как меня постепенно захватывает смерть, холодные когти тянут меня за ноги и готовы тащить в ад.

Жар тела Эзры исчезает, и меня накрывает холодом, словно колючим одеялом. Я хочу, чтобы он вернулся, прижимаясь ко мне своим теплом. Я не хочу умирать одна. Замедленное сердцебиение отдается эхом в ушах. Мои легкие скованы напряжением, горят и объяты трепетом. Я закрываю глаза и отдаюсь в объятья тьмы, которая манит меня к себе. «Эвелин, дитя мое. Не бойся темноты». И я ошибалась: есть жизнь в смерть. Существует холодный, темный, одинокий мир, который можно обрести только на последнем дыхании.

Всепоглощающее ничто заполняется ослепляющим огнем, пробивающимся сквозь вены. Я боюсь, что это адское пламя пожирает мою душу. Затем тьму озаряет белый свет на периферии зрения. В ушах стоит звон. Мои веки налиты неподъемной тяжестью. Там, за пределом жизни, существуют свет, боль и тепло. И в этот момент, в этот шанс на возрождение, я понимаю, что смерть несет мир и покой, а настоящий ад — это жизнь. Смерть — это не наказание, а истинное значение жизни.

Я чувствую, как горячая вода обволакивает меня вокруг талии, стекает по шее. Я слышу мягкое звучание песни «Достучаться небес». Захлебываясь, я резко сажусь, расплескивая воду, стекающую по краю ванны. Руками убираю влажные волосы с лица. Я оглядываю через плечо и вижу Эзру.

Он улыбается, наклоняется к ванне и проводит пальцами по моим губам.

— Ты прикоснулась к смерти, маленькая убийца.

Склоняясь ближе к шее, он шепчет мне на ухо: — Но ты моя, и даже дьявол не сможет завладеть тобой.

Глаза закрылись, и я сильно сглотнула. Я принадлежу ему. Навсегда. Он спас меня, хотя мог и убить, как я его. Он мой Бог, потому что дьявол никогда не спасет одного из детей Божьих. Я неправа. Эзра создан для меня. Он — та сила, которой мне не хватает; безопасность, которую я всегда желала. Он — грех, а я его грешница.

— Я твоя, — шепчу, откидывая голову на его грудь, чтобы посмотреть на него.

— И все же ты пытаешься меня убить, — он прищурил глаз.

— Ты встречался с ней. Вы улыбались друг другу.

Он хватает меня за подбородок, большим пальцем касаясь щеки.

— Ты ревновала, маленькая убийца? — спрашивает он, и я чувствую улыбку в его голосе.

— Да.

— Ты представляла, как я её трахаю?

— Да, — я смотрю на него и скриплю зубами. Снова и снова … Я не могу выбросить из головы картинку, где Эзра прижимает рыжую к окну. Я ненавижу ее. Я не хочу убивать Эзру, но её бы я убила.

— Хорошо, — он ухмыляется, прижимаясь своими губами к моим. — Потому что, когда я видел ее сегодня, я представлял, как трахаю ее, — он наклоняется и прикусывает мочку моего уха.

Я ненавижу его жестокость почти в той же степени, в которой и нуждаюсь. Я отталкиваю его и встаю. Мое резкое движение разбрызгивает воду по всей ванной. Голова все еще кружится, и я теряю равновесие, опираясь на стену. Медленно он встает и подходит ко мне, но я вырываюсь. Несмотря на головокружение, мне удается выбраться из ванны, чуть не наступив на шприц и флаконы на полу. Я смотрю на пустые стеклянные контейнеры и окончательно понимаю, что он знал о том, что я попытаюсь его убить. Он планировал это, у него хранился набор медикаментов, чтобы купировать действие яда. И когда я попыталась убить его, он решил показать мне, что такое смерть. Он хотел показать мне, насколько владеет мной. Я ругаюсь, хватаю полотенце и, завернувшись в него, выползаю из ванной.

— Эви, — усмехается Эзра.

— Я ненавижу тебя, Эзра, — кричу я.

И это действительно так. Я ненавижу его, и я люблю его. Я презираю его. Но он мне нужен. Я знаю, что он погубит меня, но также я знаю, что он спасет меня, потому что он — мое искупление и отпущение. Я прислоняюсь к стене для опоры, ноги подгибаются. Его тяжелые шаги раздаются в коридоре, и я пытаюсь заставить ноги двигаться, но спотыкаюсь. Он догоняет меня, хватая за бедра, и тянет назад к себе.

Его горячее дыхание коснулось шеи. Я расслабляюсь рядом с его телом, и слезы текут по щекам. Я настолько запуталась в этой паутине греха, лжи и ада, что уже никогда не выпутаюсь. Я люблю его, хотя и не должна этого делать.

— Я мог позволить тебе умереть, — он целует меня в шею. — Но я этого не сделал, — говорит он, прежде чем его зубы кусают мою кожу.

После его слов я начинаю задыхаться от рыданий, болезненно рвущихся из горла. Я сгибаюсь, и Эзра заставляет меня встать. Я была истощена, и все же он меня сломал. Я думала, что не осталось ни одной части моей потрепанной души, которая могла бы быть растоптана, но она разрушил меня. Он пообещал, что станет причиной моих слез, и он был прав. Эмоциональная боль, которую он вонзил мне в грудь, словно зазубренное лезвие, намного хуже, чем любая физическая боль, которую он может причинить. Это обнажает меня изнутри. Любовь — это слабость. И Эзра это знает.