У доктора ушло немало времени, чтобы найти нужные Джонсу сведения, потому что он постоянно наталкивался на знакомые фамилии, которые вызывали в его памяти разные интересные случаи: рождения, смерти, необычные болезни и чудесные выздоровления, – и считал своим долгом посвятить в них своего гостя.

Наконец доктор добрался до Констанции Миддлтон.

– Заражение крови. Да, да, я помню. Грустная история. Я бы даже сказал – безобразная. Здоровый младенец, и вдруг – совершенно необъяснимая небрежность со стороны сиделки. Наверное, она была очень расстроена, но и я тоже! Все произошло буквально на ровном месте. Не возникло ни малейших осложнений. А потом из-за чьей-то глупой халатности молодая мать подхватила родильную горячку. Возмутительно. Просто возмутительно.

Он с досадой пощелкал языком, словно безвременная кончина Констанции Миддлтон вызывала у него столько же сочувствия, сколько раздражения и гнева.

– Вы правы, – кивнул Джонс. – А когда… заболел ее муж? Вы можете об этом рассказать? Мы должны установить идентичность, – добавил он, надеясь, что эта туманная формулировка поможет ему объяснить свою настойчивость.

– Ах, да, ее муж. Это было довольно странно. Меня вызвала одна из служанок, кажется, ее звали Пайк, – кстати, именно она ухаживала за миссис Миддлтон, поэтому от нее вполне можно было ожидать еще какой-нибудь чудовищной безалаберности вроде той, что привела к родильной горячке… Нет, теперь, конечно, поздно об этом говорить. В общем, меня вызвали в ее дом к больному, который, скажем так, явно нуждался в операции. Тогда я послал в соседний город… как он там называется?

– Стаухолл, – ответил Джонс.

– Да, верно. Так вот, из города приехал хирург, доктор Литтл. Нечего было и думать о том, чтобы везти мужчину в больницу, поэтому меня поразило, когда… Впрочем, неважно. Короче говоря, я не особенно удивился, что он умер. Тяжелый случай ущемленной грыжи и, как следствие, острый перитонит. Но вот что странно – когда я навестил его в следующий раз, он исчез.

– Как? – воскликнул писатель.

– Бесследно. Мы искали его повсюду и нашли – где бы вы думали?

– Понятия не имею, – ответил сильно взволнованный Джонс.

– В Неот-Хаусе. Это был вовсе не Пайк, а Миддлтон, оказавшийся в доме Пайков. Как вам это нравится?

– Миддлтон… А у него… у него были обычные симптомы? – спросил Джонс, проклиная себя за незнание медицинских терминов.

– Обычные? Черт возьми, да у него были все возможные симптомы! Тошнота, рвота, дрожь в конечностях, сильная боль, быстрое и неровное дыхание, колени, воткнувшиеся чуть ли не в подбородок, высокая температура – все, что можно найти в медицинском справочнике. Доктор Литтл сделал операцию, но пациент умер. Меня это ничуть не удивило.

– Огромное спасибо, – пробормотал Джонс. – Не стану больше вас задерживать.

– Мистер Джонс, неужели вы не останетесь на чай? – почти взмолилась дочь доктора. – Мы подадим его немедленно, если вы торопитесь.

В результате Джонс остался на чай, а затем подписал все свои книги, какие нашлись в библиотеке мисс Кревистер. Когда он собрался уходить, доктор вдруг хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

– Вот что я забыл вам сказать! Все время собирался, да так и вылетело из головы.

– Да? – Джонс, которому предстоял долгий путь домой, торопился уйти, однако изобразил заинтересованность. – О чем вы забыли, доктор? Весьма любопытно.

– Любопытно или нет, решайте сами. Буквально на следующий день после смерти больного я получил записку от доктора Литтла: «Сожалею о смерти пациента. Значит, операция уже не требуется».

– Что он имел в виду?

Доктор усмехнулся:

– Не имею ни малейшего понятия. Больше мы с ним не общались.

Джонс, только что спешивший покинуть дом, теперь страстно желал остаться и услышать всю историю. Он спросил нарочито небрежным тоном:

– Можете рассказать немного подробнее, сэр? Когда доктор Литтл оперировал Миддлтона – а это действительно был Миддлтон, не так ли? – вы тоже находились в комнате?

– Разумеется. Я помогал делать анестезию.

– Но… послушайте, доктор, это звучит необычно. Вы раньше были знакомы с доктором Литтлом?

– Нет. Я просто позвонил в больницу и попросил прислать врача.

– Значит, прежде вы его не видели?

– Нет, мы с ним ни разу не встречались. Да и потом, в этой хирургической маске…

– То есть при желании кто-то другой мог выдать себя за доктора Литтла? И вы бы его не узнали?

– Конечно, но с какой стати и кому понадобилось бы это делать? К тому же операция была выполнена профессионально. Отличная работа.

– Вот как?

– Да, просто блестящая. Кстати, именно доктор Литтл поставил диагноз «перитонит».

– И вы постоянно находились рядом с ним?

– Естественно.

– А в каком состоянии был пациент – надеюсь, вы уверены, что это был Миддлтон? – когда вы собирались сделать анестезию? Что он чувствовал?

– Боль. Очень сильную, с постоянной рвотой. Мне казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Я сказал доктору Литтлу, что операция вряд ли уместна. Больной практически обречен. Однако он настоял на своем, и мы сделали анестезию. Но не странно ли, что потом доктор Литтл забыл про эту операцию?

– Очень странно, – согласился Джонс. – Может, он получил сообщение о том, что пациент умер и операция больше не нужна?

– Вы хотите сказать, что это у меня не в порядке с головой? Я же объяснил: доктор приезжал из города и сделал операцию.

– Да, да, я понял. Я не это имел в виду, – пробормотал Джонс. Его охватила беспомощность. Он неловко добавил: – Просто это действительно очень странная история, доктор.

Вскоре ему в голову пришло простое объяснение, которое повергло его в уныние. Вероятно, доктор Литтл страдал от особой формы амнезии, описанной Фрейдом и другими психиатрами, которую можно выразить словами: «Не напоминайте мне о том, что я хочу забыть». Сделанная им операция закончилась неудачно, и он подсознательно выбросил ее из памяти, поскольку воспоминание о ней причиняло ему боль. Отсюда и его записка доктору Кревистеру.

Но исчезновение Пайка в любом случае представляло огромный интерес. Это был явный намек на преступные действия, направленные против Миддлтона. Джонс решил, что должен поговорить с миссис Пайк и выяснить, в каком состоянии находился ее муж, когда она отправилась за помощью к доктору Кревистеру. Если бы только можно было доказать, что Пайк страдал от аппендицита – или от отравления мышьяком!

Он глубоко погрузился в свои мысли, из которых его вывел громкий возглас доктора Кревистера:

– Кстати, вы были правы, мой друг!

– В чем именно? – спросил Джонс.

– В том, что спросили меня, уверен ли я, что пациентом был мистер Миддлтон. Дело в том, что до того, как меня позвали к миссис Пайк, я никого из них не видел.

– Ни Пайка, ни Миддлтона?

– Ни того, ни другого. А поскольку их симптомы оказались абсолютно идентичными…

Джонс уставился на собеседника:

– Вы хотите сказать, что это все-таки был Пайк?

Доктор Кревистер покачал головой:

– Но как это возможно? Операцию-то делали в Неот-Хаусе. Вы меня совсем запутали, молодой человек!

Все еще размышляя о таинственном исчезновении Пайка и о странном сходстве его симптомов с болезнью Хэнли Миддлтона, Джонс к половине десятого добрался до домика викария, надеясь на его помощь и содействие по поводу нового владельца Неот-Хауса.

Однако время для визита оказалось крайне неудачным, поскольку викарий, замотавшись в толстый шарф и прикладывая к левой стороне лица нагретый камень, простонал глухим от боли голосом, что у него жуткая невралгия и он вряд ли в состоянии принимать гостей. Вид у него был такой мрачный и убитый, что Джонс, всегда готовый посочувствовать страждущим, почти раскаялся в том, что явился в столь неподходящий час. Его немного удивило, что приступ невралгии оказал такое сильное действие на Хэллема – тот был буквально сам не свой, – но рассудил, что никто не застрахован от плохих дней.