– Встань, тюфяк! – приказал ему звонкоголосый тойон.
Тот встал, едва держась на ногах и покачиваясь. Лицо его распухло от побоев. Удары хлыста иссекли кожу. Одежда задубела от крови и грязи. Соратники Чулбу, еще не отведавшие ни одного удара плетью, старались не смотреть на Холохоя.
– Говори! – рявкнул звонкоголосый.
– Я… Настоящий… Я… Тот человек, который… все задумал и привел в действие… – произнес с трудом Холохой. – Я и те… старики… Я назвал их имена…
– Благодарите Холохоя, глупцы! – погрозил рукоятью плети тойон. – Его признание спасло ваши жизни! Ждите!..
Подскочили нукеры, ударом рукояти плети в затылок свалили Холохоя, завернули его в войлок и зашили, как в мешок.
– Он тоже хотел жить – потому и сознался! Но он недостоин жизни! – крикнул тойон звонко – и монголы пустили коней вскачь, увозя Холохоя в войлочном мешке. Холохой был еще жив, но уже мертв.
– Почему молчишь, Чулбу? – спросил кто-то.
– Мне нечего сказать, – ответил Чулбу.
«Подобной смерти нам удалось избежать… – подумал он. – Часть вины с нас снята и убивать нас будут без затей…»
– Пой, Яхсыт!
Глава двадцатая
Последние выйдут вперед
Жизнь среднего мира переменчива, течет, как вода, постоянно меняется, нет никого, кто бы навсегда стал правителем.
Каким бы всемогущим ни возомнил он себя в свое время – все равно когда-нибудь задние выйдут вперед. Идущие же сегодня впереди превратятся тогда в идущих следом.
Легенды о древних правителях
Хан удивился прибытию Сюбетея. Обычно он являлся только по зову. Что за новости он принес, какие неотложные дела привели его? В отличие от своего старшего брата Джэлмэ, Сюбетей был слеплен из другой глины. Если Джэлмэ чуть выше среднего роста, то Сюбетей высок; Джэлмэ грузен и неповоротлив – Сюбетей в бою стремителен, как бросок змеи; Джэлмэ умеет говорить, как все урангхаи, звучно и ладно – Сюбетей невозмутим, мрачен и молчалив. Так разделила природа единое целое.
Вот Сюбетей вошел, приоткрыв войлочный полог, и встал у входа ломаной тенью.
– Подойди, Сюбетей, – как ребенку сказал хан своему любимому и лучшему тойону. – Рассказывай!
– Тэмучин-хан! Сегодня ко мне привели крупного найманского купца. Говорит, что знает тебя и хотел бы повидаться, – покраснев от волнения, доложил Сюбетей.
– Кто он?
– Зовут его Игидей.
– Игидей? – удивился искренне хан. – Как он оказался у найманов? Это мой детский друг! – хан радостно погладил рыжую бороду: – Я, он и Джамуха – нас было не разлить и кипятком! Да-а-а… Какого же он рода? Что говорит этот человек?
– Говорит, что из рода сахай.
– Он! – хлопнул в ладоши хан. – Ошибки быть не может!
– Я справился через людей. Узнал, что Игидей стал важным лицом в найманском иле. Торговал скотом и китайскими тканями, разбогател. Я привел его, хан.
Тэмучин был известен своим свойством не забывать даже мельком увиденного им человека, но все же был сконфужен, увидев лысого толстяка, обнять которого мешало огромное пузо, и проговорил:
– Ты совсем не изменился, Игидей! Похудел немножко, а?
Игидей разулыбался, алые щеки его заиграли наливным светом, как два китайских яблока.
– А ты хоть и худ, Тэмучин, но тебя не согнуть – так люди говорят! – развел ручками Игидей. – Я купец и много путешествую. Так знай: во многих странах при упоминании твоего имени у молодых и честолюбивых юношей вспыхивают завистью и восторгом глаза! Слава твоя перевалила через горы, прошла по всей степи, как весенний пал!
Они обнялись, потрепали друг друга по плечам.
– Как же ты стал найманским купцом, Игидей? Ты ведь был самым метким стрелком из нас троих!
– Вот я и выбрал себе цель, и поразил ее! – пояснил весело Игидей. – По торговым делам попал к найманам, понравилась мне дочь одного грамотного наймана… Я и женился. В крепком иле, под его защитой, торговать спокойней, слава Богу! – перекрестился Игидей.
Тэмучин вздохнул и понятливо покачал головой.
– Крещен?
– Разумеется! А ты?
– Я поклоняюсь всем Богам. Все они сильней меня и мудрей всех нас вместе взятых!.. Так?
Игидей неопределенно пожал плечами и сказал:
– А ведь Джамуха тоже крестился!
– Джамуха? – несколько растерялся Тэмучин. – Ты встречаешь его?
– Виделись десять дней назад, перед этой войной…
Тэмучин щелкнул кончиками пальцев, обращаясь к Сюбетею:
– Сюбетей! Иди и скажи, чтоб приготовили лучшую пищу. Садись, Игидей. Да-а… Джамуха, Джамуха-а-а…
– Вот и я не пойму, Тэмучин: как случилось, что вы, два андая, встали друг против друга?
– А что говорит Джамуха?
– Молчит.
– Позволь и я помолчу. Как случилось, так и случилось! – с горечью молвил Тэмучин.
– Я ведь не из любопытных, – виновато опустил взгляд Игидей. – Но перед войной он сказал: «Каково же будет на этот раз моему несчастному андаю? Слишком малочисленны его отряды! Как бы помочь?»
– Он сказал так? – прищурился Тэмучин, не глядя на товарища детских игр.
– Именно так. Слово в слово…
– Ну что ж… И я скажу тебе, что место андая в моей душе так и осталось незанятым! – он открыл глаза, и увидел Игидей, что глаза эти стали совсем светлыми, словно сине-зеленая ткань выгорела и выцвела на солнцепеке. – Знаешь, у кого больше всех свободы на этом свете?
– Думаю, что у правителей могучих илов! – не задумываясь, ответил Игидей.
– О-о, купец, купе-е-ец! – грустно улыбнулся Тэмучин. – Свободен может быть только человек, подобный нашему предку Бодончору… Он ушел от всех, стал бродягой, не имеющим обычаев, верности данному слову, товарищей! А хан зависим: он – стрела, а тетива – воля людская, желания единоплеменников. И хорошо, если наконечник этой стрелы остр и крепок, – Тэмучин прикоснулся пальцами ко лбу. – Если нет – беда на десятилетия… Долгая беда для всех!
– Эк как! – крякнул Игидей. – Вот и Джамуха говорил… – Но замолчал, понимая неуместность слов.
В сурт вошел воин с пером в островерхой шапке, но тихонько выскользнул обратно, потому что хан не повернулся к нему.
– Задние, выйдите вперед! Передние, уйдите на-за-а-а-д! – пропел Игидей, и Тэмучин благодарно улыбнулся.
– Помнишь?
– Помню, Тэмучин…
* * *
Не стало Тайан-хана – не стало ила.
Круг раскололся надвое, потом – надесятеро, потом стала дробиться каждая частица все мельче и мельче…
Как пятна жира на поверхности воды, всплывала старая вражда, уснувшая в крови за время правления сильного хана, когда утратило значение племенное происхождение каждого. Восемь племен входили в состав ила, и во время восстания они не смогли сплотиться даже на короткое время прорыва.
– Кр-р-р-а! Кр-р-р-а! – кричало воронье над полем сражения, а найманам слышалось: крах… крах…
Крах.
Только теперь хан заметил, что в степи царствует весна, и небо бездонно настолько, что трудно не показаться себе самому малой пушинкой, летящей по ветру. Он поднял руки, и торгот подвел рыже-пегого коня. Вскочив на коня, хан, сопровождаемый тридцатью торготами, поскакал на север.
– Ай-да-а-а! – бодрил коня кто-то из торготов.
– Уй-ю-у-у! – заливался другой.
Подскакали к низине, залитой водой, вспугнули уток, но из доброго их десятка ушли лишь три: парни соскучились по вольной охоте. Из-под ног лошадей взлетали радужные всполохи воды, когда они собирали добычу и по меткам стрел узнавали добытчиков. Усунтай, старший сын Джэлмэ, подбил двух, а попасть в летящую птицу непросто. «Хорошо! – обо всем сразу подумал хан, усаживаясь на пригорке и трогая рукой лепестки хрупкого, безымянного для него цветка, уходящего корешком в жирную землю. – Как постичь всю стройность творения Божьих рук?.. Но как путаны, изменчивы и туманны людские умы… В них дерутся без пощады не только Айыы, но и дети Сатаны! Господи, проясни ты людские души, омой их благодатным дождем разума, засей мудростью!»
