В сурте совета его встретили Джэлмэ, Мухулай, Хубулай и Боорчу. Лица всех излучали если не сияние, то уж во всяком случае самодовольство и некоторую загадочность, с какой дети прячут за спиной игрушку, когда взрослые делают вид, что ищут ее.

– Хан! – произнес Джэлмэ. – У нас большая новость для тебя, и просим не гневаться за то, что пригласили тебя сюда! Мы обнаружили тайный уорук-ставку Тайан-хана!

– Продолжай, – кивнул Тэмучин.

– Спрятались они в глубоком и далеком ущелье… Кругом горы – как они только забрались туда! Когда мы окружили их четырьмя сюнами – они и сдались. Без всякого сопротивления…

– А чего сопротивляться-то? – выскочил было Боорчу, но хан осадил быстрым взглядом старого друга и спросил:

– Кто же там оказался, Джэлмэ?

– О-о, хан – богатый улов! Взяли мы мать Тайан-хана Гурбесу-хотун… Взяли главного писаря ила Татынг-тойона, а с ним и советников хана, и больших тюсюмэлов, и джасабылов, – загибал пальцы Джэлмэ. – Выходит, с Кучулуком не ушел почти ни один из больших тойонов… Так, Хубулай? – и Джэлмэ почему-то подмигнул Хубулаю.

– Гурбесу-хотун оказалась просто красавицей! – прогудел мрачно Хубулай и стал отряхивать со своего платья невидимые миру пылинки.

Ему подпел и Мухулай:

– Не зря-а-а, не зря ее прославляли: достойна, досто-о-ой-на!

Хан удивился неуловимой перемене в лицах своих соратников. Уж чего только они не перевидали на своем веку, но ни разу еще он не слышал, чтобы они взялись так дружно восхвалять достоинства женщины. Джэлмэ заиграл бровями, пытаясь сдержать улыбку.

– Поистине – подарок небес, а не хотун! Умна… – начал он загибать пальцы на руке, – мудра… речи же ее сравнятся только с ее красотой!

– Вы, никак, жениться на ней собрались? И кто из вас этот счастливчик? – пошел в наступление Тэмучин.

– О-о! – развел руками Джэлмэ, показывая этим всю несбыточность ханского предположения. – Хан! Она ведь не просто женщина: с момента смерти ее мужа Инанча-Билгэ-хана эта женщина являлась истинной правительницей ила!

– Ну, хватит, друзья! – хан пристукнул ладонью о колено. – Говорите, что кроется за вашими турусами? Кто жених?

– О, великий хан! Как ты умен и догадлив! – продолжал Джэлмэ, а взгляд его так и ускользал от хана, как тень, которой невозможно наступить на голову. – Ведь только женитьбой на Гурбесу-хотун мы можем накрепко сблизиться с найманами, ведь их больше, чем нас, в несколько раз! Взял бы ты эту чудную женщину себе в жены, хан!

– А посмотри-ка мне в глаза… – подходя медленно к Джэлмэ, проговорил хан. – Ну-ка… Ну-ка! – и он двумя пальцами поднял голову Джэлмэ за подбородок. – Ты только что очень хорошо считал на пальцах, Джэлмэ… Не знаю, хватит ли у всех вас пальцев на руках и ногах, хватит ли волос в хвостах и гривах ваших лошадей, чтобы сосчитать, сколько лет этой Гурбесу-хотун! Смотрите на него, ну?! Посмотрите-ка на него: он же красавец! А не женить ли нам его, умника, на этой звездной женщине?! Хочешь, Джэлмэ?

– Может, подумаешь, хан?.. – увернулся от вопроса Джэлмэ.

– Вон! Вон отсюда все! Торгуете своим ханом, который жертвует всем ради своего ила! – неистовствовал Тэмучин. – Во-о-он!

Тойоны гуськом выкатились на волю и лишь там переглянулись в ужасе.

– Говорил я тебе… – шепотом сказал Мухулай Джэлмэ. Тот отмахнулся и на цыпочках подошел к стенке сурта.

Он приложил ухо к отогнутой шкуре, обтягивающей сурт, и лицо его выражало крайнюю степень страдания. Трое остальных делали вид, что не замечают поведения Джэлмэ, но исподтишка наблюдали, замерев. И вскоре увидели, как светлеет лицо Джэлмэ, и услышали громогласный хохот Тэмучина.

Однако когда хан вновь позвал своих советников и друзей, они напустили на лица скорбь и уныние, как бы признавая за собой вину. Расселись, понурившись: виноваты, дескать, но какой с нас, глупых, спрос?

– Так-так, – вздохнул с облегчением Хубулай. – Голова моя заткана паутиной сомнений, а паук, соткавший эту паутину, – Тайан-хан! Вот он умер, так? И все его приближенные считают себя освобожденными от должностей, выходит? То-то они твердят: мы люди маленькие, ничтожные, работали по временному назначению, мы жалкие исполнители ханской воли… Как быть? Один писарь Татынг, держатель ханской печати, ни от чего не отказывается… Ох, какие скользкие люди, эти советники! Неужели ими распоряжается Гурбесу-хотун?…

Тут Мухулай опасливо глянул на Тэмучина и поспешил вмешаться в сумбурную речь Хубулая:

– Надо бы присматривать за новенькими… Неизвестно, как они поведут себя! Похоже, что мы привели подкрепление найманам! Ха!

– Народ остался без тойонов, как туловище без головы, – сказал Джэлмэ. – Мы захватили только войско найманов, а скотоводы бродят по всему Алтаю и, если мы промедлим, им один путь – уходить к Кучулуку, который сделает из них войско! Не правильно ли будет, хан, перетянуть их на свою сторону? А во избежание бунта пока лучше руководить ими так, как они привыкли. Сдается мне, нам есть чему у них поучиться… Их ил – целое государство…

– Не забывайте: их во много раз больше, чем нас! – сказал Хубулай. – Мы впустили реку в ручей!

– Мы хозяева положения, – возразил Джэлмэ спокойно. – Мы не реку в ручей впустили, а загнали стадо в загон… Тэмучин, пригласи-ка к себе Татынга, поговори с ним, у него хранится золотая печать ила, а она для найманов – закон!

Раскатами шаманского бубна зазвучал смех Мухулая.

– Ох-ох-хо! Тощий, как цапля… Кричит: не отдам… Именем… Ох-хо-хо-о-хо!..

– Что он говорит? – спросил Тэмучин с нарочитой строгостью.

Мухулай рукавом утер слезы:

– Наши хотели отобрать у него печать силой, а он, долговязый журавель, зажал в кулаке мешочек из красного сафьяна, руку задрал к облакам: «Не отда-а-ам! Тайан-хан погиб побежденным – значит, печатью должен владеть лично Чингисха-а-ан! Именем Чингисхана повелеваю: про-о-очь!» Наши и остановились, как пораженные громом!

Все захохотали.

– Вот напугал кобылу сеном!

– Напугал девку румянами!

– Большой челове-э-эк, скала-а-а! Да-а!

Отсмеявшись вместе с Чингисханом, тойоны смолкли и уже без тени утренней стычки устремили свои взгляды на старшего.

– Как мне известно, настоящее прозвище найманов – кыданы. С чего бы им тюрков-уйгуров к себе в писаря брать? – спросил хан.

Джэлмэ со знанием дела пояснил:

– До того, как джирджены завоевали ил этих самых кыданов, они владели очень сложной узорной письменностью китайцев. Но постепенно эти осколки кара-китаев перешли на простую тюркскую вязь. Когда-то кара-китайским гур ханам подчинялись ыдыкуты Уйгурии и все владыки Джунгарии и Семиречья… А уйгуры имеют склонности к письму и счету – вот так и повелось! Уйгуры – писаря, уйгуры – торговцы, но уж никак не воины…

– Ок-сиэ! – воскликнул искренний Хубулай. – Откуда тебе все это известно, Джэлмэ?

– Я разговариваю с пленными.

– Они наговоря-а-ат! – разочаровался Хубулай.

– Хорошо! – громко, как бы призывая к вниманию, сказал хан. – Я доволен вами и вашими словами. Хвала Богу, что сеет в ваших головах. А то ведь бывает: на губе уже взошло, а в голове еще не посеяно! Пусть семена ваших мыслей дают хорошие всходы – тогда мы сумеем основать крепкий и долговечный ил. А пока – говорите с советниками Тайан-хана, с джасабылами, с парнями на побегушках – нам нужны все знания о тайнах жизни их ставки! Кто с кем дружен, кто с кем на ножах, кто кому должен, кто чей данник! Все хорошее и все плохое из их жизни мы должны узнать, взвесить и промерить на предмет годности для нашего ила… А я поговорю с Татынгом и тюсюмэлами, которых вы полонили. Я сказал.

…Шел в свой сурт человек, знавший цену еде и крову, ярмо колодок и иссушающий зной на губах, терявший надежду на спасение и обретавший свободу усилием всей своей воли и провидением Божьим. Он помнил осиянный луной лес, себя, беглеца-колодника, и наклоненное к себе лицо Соргон-Сура из племени сулдус, подчиненного врагам беглеца – тайчиутам.

– Это ты… – не то спросил, не то установил Соргон-Сура. – Смышлен ты не по годам, малый… За то и не любят тебя твои братья…