Тэмучин вспомнил дни своего пленения тайчиутами, когда ему, юноше из гонимого племени, грозила смерть, но глава тайчиутов Таргытай-Кирилтэй заменил ее колодкой на шее и запрещением ночевать более одного раза в одном сурте. Он спас жизнь сыну своего друга Джэсэгэя, а когда Тэмучин убежал к борджигинам и они укрылись сначала на восточном, а потом на южном склоне Бурхан-Халдуна, то Таргытай-Кирилтэй не велел искать его. Убежал и убежал, нам его ловить недосуг… Тэмучин до сих пор помнит запах овечьей шерсти и ее ощущение во рту и в глотке, когда он три дня, три истекающих жарынью летних дня лежал под грудой шерсти в повозке, куда его спрятал тайчиут Соргон-Сура.

– В такую жару разве можно вытерпеть, лежа под шерстью? – спросил он тайчиутов, охотников на Тэмучина, когда они принялись раскидывать шерсть с телеги.

Тогда Тэмучин спасся, теперь он знает, что враги есть среди своих, а друзья и союзники встречаются и среди врагов. Нужна великая цель, которая объединила бы всех, нужны великие чувства, одно из которых великодушие.

И когда к нему явились главы родов и племен и тойоны, ведомые Аччыгый-тойоном, изъявили желание разделить найманов с их имуществом, он, с трудом сдерживая негодование, еще раз объяснил им, что найманы – великий народ, и оттого, как с ними обойдутся монголы, зависит многое в будущем.

– Весть о том, что мы победили найманов, будет бежать впереди нас, как хорошо пущенная стрела, как степной пал в ветреную погоду! Она будет бежать, как пегий пес впереди каравана, и заполнит юг, север, восток и запад! Все племена будут искать или путь примирения с нами, или спасаться от нас, уходя с пути. Они будут решать: война или мир с нами, хотя только безумный не захочет понять – враждовать легче, чем примириться и забыть прошлые обиды.

Наверное, лишь Джэлмэ с Боорчу до конца понимали его, но все остальные повиновались с видимой готовностью.

– Тайан-хан отошел, – продолжал Тэмучин, обводя взглядом каждого из тойонов. – Но хан и мертвый остается ханом, все равно концы заспинных его поводьев держит в руках сам Бог, ведь он один знает, кого возвысить и кого низвергнуть! А потому велю отнестись к Тайан-хану со всеми ханскими почестями; отнесите на руках и похороните его золотые кости на склоне Нахы-Хая… Пусть узнают найманы, презиравшие нас, что мы великодушны, что уверены в себе и в своем будущем!..

Преданность и любовь изливались из глаз его воевод едва ли не слезами: великодушие очищало, как огонь солнца нечистую кожу.

– Умеешь сказать, великий хан, – пробормотал Аччыгый-тойон, почесывая кончик носа.

– Я сказал…

– Ты сказал, мы услышали! – отозвались тойоны, дружные, как муравьи, и разошлись, предчувствуя большие перемены.

Тайан-хан был погребен с почестями.

Мелкий сеющий дождь за ночь прекратился, и вместе с восходом солнца раздался рокочущий бой огромных барабанов. Найманы знали – это барабаны их судьбы, она решится сегодня. Многие не поняли распоряжения занять каждому свое место в построении войска. Зачем?

Два месяца назад назначенный верховным главнокомандующим найманов Морсогой-тойон встал со своими пятью назначенцами так, чтобы справа от себя видеть родовитых советников, а слева тюсюмэлов – крупных начальников ила, держателей денег, в ведении которых были все вопросы исполнительной власти, раздел земель и нити судебных дел.

За спиной главного разместились начальник ставки или тойон орду с двумя заместителями, джасабылы с советниками.

Далее в глубине стояли тойоны авангарда, правого и левого крыльев, тойоны войсковых групп, мэгэнеи.

Когда к боевым порядкам направился Чингисхан, караульные обнажили свои мечи. Хан начал обходить построения, прося, чтоб каждый тойон называл свое имя, чин и должность. Хан спрашивал о том, сколько человек шло в бой с тойоном, сколько из них пали, какое количество ранено. Выяснилось, что не все командиры могли ответить на эти простые вопросы точно. Писарь Чингисхана неустанно заносил сведения на свиток китайской рисовой бумаги. Со стороны могло показаться, что Морсогой-тойон, то гоняющий своих людей за точными сведениями, то забегающий вперед Чингисхана, то приотстающий для разговора со своими штабными, сдает войско новому хану, а тот дотошливо уточняет, где и какое вооружение оставлено, почему оставлено, кто несет за это ответ.

– Все должно быть разыскано и доставлено сюда, – говорил Тэмучин тойонам. – Я хочу понять, в чем ваша сила и в чем слабость!

Он выступил на открытое место. К нему подвели белого горячащегося коня. Тэмучин вскочил на него и поднял руку.

– Тойоны! Я скажу вам следующее… – без видимого напряжения начал молодой хан, но даже самые отдаленные слышали его хорошо, потому что хотели слышать. – Мы, найманы и монголы, много лет враждовали меж собой, хотя имеем общие корни и один язык. Я хочу, чтобы эта война подвела черту под нашей враждой, от которой имеет пользу лишь враг нашего языка. Вы, найманские тойоны, оплатили долг перед прежним ханом честно, и вашей вины в том, как распорядился ходом боев Джылга-хан, Бог, определяющий судьбы, нет! И потому я беру вас всех под свое крыло. Тайан-хан, оторвавшись от мягкой войлочной подстилки в своем золотом сарае, пришел на поле битвы и пал на нем, и погребен ныне на высокой каменной скале, чтоб не осквернили его прах поганые звери. Я, Чингисхан, преклоняюсь пред его прославленным именем и воинским мужеством: он не бежал, поджав хвост, подобно Кучулуку или Тохтоо-Бэки, которые все равно будут настигнуты и разбиты мной! Он не бросил своих подданных на поле боя и разделил с ними горькую участь, а своей смертью мужественно освободил их от клятвы на верность себе. Повторяю: те, кто бросил вас на позор и милость победителей, нарушили клятву, они будут прокляты небом, и по их следам отправятся мои черные тени! А вы, найманы, станете частью моего ила! Если кто-то, попав под мое крыло, исподтишка укусит, он будет раздавлен, как нечистое насекомое, уничтожен по законам степи… А пока…

Чингисхан обвел взглядом притихшие воинские порядки – казалось, что никто не дышит, сливаясь не только с его словами, но и с дарованной им тишиной.

– …А пока считайте себя воинами, а не пленниками. До поры все назначения Тайан-хана остаются в силе. Проверим вас в деле, и если потребуется – все чины и должности пересмотрим на соответствие. Участвовать в этом предстоит обеим сторонам. Чины и должности не с неба сыплются подобно дождю, их зарабатывают многолетней службой и неустанными трудами, потому без причины они не будут отниматься. Война между нами закончена… Я сказал.

Пыль заклубилась под копытами его коня. Свита стремительно поскакала за ним. Вослед из-за клубов поднявшейся пыли доносилось:

– Уруй великому хану! За добро отплатим добром!

Пыль оседала медленно, словно пытаясь покрыть собой многолетние распри единоплеменников.

Тэмучин знал, что люди ждут отдыха, как награды за победу. Но можно ли считать победой всего лишь один военный успех? Чаша удачи качнулась в сторону монголов, но есть ли это начало Монголии, процветающей, спокойной и грозной? Как объяснить людям, что не время успокаиваться, хоть и устали; что лучше усталость вольного человека, чем праздность порабощенного, и за эту волю еще предстоит не одна схватка, не одна рана, не одна смерть…

Тойоны ждали пира и дележа славы.

Тэмучин ехал со свитой к холму, где гарцевали тойоны на отдохнувших скакунах, и понимал, что его приказ не вызовет у военачальников удовольствия. Однако он знал, что делает.

– Готовьтесь в поход! – зычно крикнул Тэмучин и во весь рост привстал на спине жеребца. – Основное войско идет за Кучулуком! Левое крыло – преследует и добивает Тохтоо-Бэки, а правое – Джамуху! Советникам приказываю начертать линии ударов по всем трем направлениям и обговорить их с тойонами-мегенеями! Тойоны арбанаи и сюняи – начинайте подготовку к отправке! Я сказал!

– Ты сказал, мы услышали! – вяло и нестройно промямлили тойоны, молча переглядываясь между собой.