– Но как же мне быть?

Глаза Эллочки наполнились слезами. Она беспомощно опустилась на стул в глухой подсобной комнате, куда чуть ли не волоком затащила Ксению. Её длинные изящные пальцы нервно теребили ремешок от крошечной сумки. Естественный румянец на щеках сменился на бледное полотно, застлавшее всё лицо.

Такая откровенно экспрессивная манера выражения сначала ярости и нетерпения, потом упадка и разочарования была несвойственна беззаботной в другие дни Эллочке. Ксении даже на мгновение стало искренне жаль её: какое бы прошлое их не связывало, сейчас она перед собой видела человека, полного страдания и неподдельной печали.

Девушка уже хотела сказать, что знает номер телефона отца Максима, но, слегка наклонив голову, заметила стопку сложенных на полке кипенно-белых салфеток с окантовкой в виде повторяющегося узора трилистника. Память моментально озарилась ярким воспоминанием о том, как в первую неделю работы в пабе Эллочка заявила, что стол, за которым сидела её напыщенная компания, должна обслуживать Ксения. Когда девушка аккуратно раскладывала перед каждым гостем обычные зелёные салфетки, Эллочка выжидательно наблюдала, а после получения их всеми присутствующими попросила забрать обратно и поменять именно на эти с узором трилистника.

В тот вечер Ксения по распоряжению своей бывшей одноклассницы, будучи барменом, потратила не менее четверти часа на поиски злосчастных салфеток, трижды перемыла якобы не совсем чистые бокалы и с каждым новым позывом прожорливых гостей наполнить желудки принималась за озвучивание состава почти всего меню с обязательным уточнением ингредиентов, сервировки и времени ожидания. Но худшей пыткой для неё стала необходимость постоянно видеть сияющую надменным высокомерием улыбку Эллочки.

Живо вспомнив пренебрежение людей, сидящих за столом с такими же ядовитыми ухмылками, и прокрутив в голове их заносчивые высказывания о том, как «жизнь может раскидать людей: одним в руки бокал дорогого шампанского, а другим – блокнот и ручку», Ксения физически начала чувствовать, как атмосфера вокруг неё наполняется молчаливым торжеством справедливости. Дать Эллочке номер телефона Бориса Олеговича – отца Максима – означало бы нарушить достигнутое равновесие, и девушка отказалась от идеи, подрывающей основу беспристрастных весов правосудия.

– А что случилось? Зачем тебе Макс? Вы разве поддерживаете отношения? – звонкий голос Ксении прорезал гнетущую тишину, впустив в глухую комнату тонкую струю бодрящего воздуха.

– Да нет, встретились вчера в одном клубе, поужинали, – пробормотала Эллочка.

В следующее мгновение она резко повернула голову, направив на свою собеседницу полный неистовой ярости взгляд, и неожиданно начала кричать, впившись руками в стул, словно удерживая саму себя, чтобы не накинуться на Ксению:

– Он меня обокрал! Стянул самое важное! Хоть бы кошелёк взял, а он… Какой гад! Если Витя узнает, убьёт и его, и меня!.. А ещё хуже, больше не даст мне денег…

При осознании, что у неё могут забрать саму суть её жизни, Эллочка дала волю слезам: крупные капли градом потекли по щекам. Она с ногами забралась на стул и поджала колени к груди, уткнув в них голову. Обессилив, руки отпустили сидение, временно ставшее последним оплотом всего мира их хозяйки. Ремешок от сумки, обмотанный вокруг кисти левой руки, не давал полностью окунуться в омут отчаяния, и девушка начала интенсивно размахивать в разные стороны охваченной тисками рукой, чтобы надоедливый предмет, наконец, исчез с её пути. Когда это у неё получилось, и сумка стремительно полетела в аккуратно составленные бокалы под мартини из нового набора, Эллочка обхватила ничем не стеснёнными руками голову и придалась безудержному рыданию.

Ксения с грустью смотрела на то, как бокалы вдребезги разбивались о напольную плитку, в надежде, что хотя бы один устоит, помня, что накануне она разбила как раз такой же. Но чаяния не перешагнули грань реальности, и все двенадцать бокалов ждала одна участь.

Истерические содрогания Эллочки Ксения, довольная таким эффектом уравновешивания чаш весов справедливости, восприняла не более чем капризами избалованной девицы. Но участие в этой истории Максима, да ещё в таком неприглядном качестве, встревожило её.

«Безусловно, – думала она, – Макс – авантюрист. Но на банальную кражу, если, конечно, таковая была, его могла сподвигнуть только крайняя нужда, либо нечто, не вписывающееся в пределы моего воображения».

Однако корректно донести эту мысль до рыдающей рядом одноклассницы Ксения считала невозможным, да и бессмысленным: у той, очевидно, было своя правда.

Наконец, Эллочка устала растрачивать силы на слёзы, впустую проливаемые без возможности получения малейшей выгоды. Она расслабила напряжённые мышцы, и поток эмоций иссяк так же стремительно, как струя воды, текущая из крана, при её перекрытии. Дорогой макияж, благодаря природной красоте нанесённый только на глаза, нисколько не пострадал. Живой румянец вернулся на своё место. Эллочка небрежно встряхнула пальцами волосы, придав им объем, смахнула со щеки последнюю слезу и уже выглядела так, словно до этого пила кофе, а не билась в истерике, не зная, что ей делать.

Ксения редко когда завидовала людям. Но видя, как переливается перламутровая кожа и мирно хлопают длинные ресницы девушки, мгновение назад скрюченной, как засохший листок берёзы, она невольно испытала укол зависти.

– Вчера после этого он позвонил мне и сказал, что вернёт… ну то, что украл, – пролепетала Эллочка в свойственной ей манере растягивать слова, – но попросил неделю. Я говорила, что не могу так долго ждать. А он не стал меня слушать, просто сказал, что через неделю отдаст, и отключился. Сегодня звоню ему, чтоб спросить, неделю начинаем считать со вчера или с сегодня. Ведь вчера же всё началось, ну и пусть, что вечером, число-то же было другое. А он недоступен. Весь день звоню, он до сих пор недоступен. Вдруг не вернёт…

– Не переживай так! – Ксения медленно положила руку на плечо Эллочки, которая уже намеревалась запустить новый круг истерических страданий со всеми вытекающими. – Если Макс сказал, что вернёт через неделю, значит вернёт через неделю. Он – человек слова.

– Какого слова? – действительно не понимая, вопрошала девушка.

– Если он что-то пообещал, обязательно выполнит своё обещание, – ответила привыкшая к такому роду вопросов Ксения, по-учительски расставляя акценты и делая паузы.

– Хорошо, тогда буду ждать, – на этих словах Эллочка встала, ловко дёрнув хрупким плечиком так, что рука успокаивающей её девушки соскользнула.

Грациозно разрезая воздух, она направилась к выходу и уже хотела открыть дверь, когда Ксения спросила:

– А что он у тебя взял?

Эллочка медленно одарила своим недоверчивым взором всё помещение и закончила разговор вполне ожидаемой фразой:

– Не твоё дело!

Дверь захлопнулась, и Ксения осталась наедине с разбросанными по полу осколками стекла, некогда бывшими изящными бокалами.

В ближайший свой выходной девушка после безуспешных попыток связаться напрямую с Максимом позвонила Борису Олеговичу. Он сразу узнал голос школьной подруги своего сына.

Долгое время мужчина отказывался верить, что Максима и Ксению связывают исключительно дружеские отношения. С самой первой встречи он воспылал искренней симпатией к девушке, порою достигавшей таких же высот, как и отцовская любовь, и сразу поселил в своём сердце надежду, что её дружба с его сыном перерастёт в нечто большее.

Поэтому спустя многие годы услышав голос Ксении по телефону, мужчина наотрез отказался продолжать разговор в таком формате и пригласил девушку в гости. Уже через несколько часов они пили чай с блинчиками, которые впопыхах испекла Ксения, страстно любившая готовить и использующая любой удобный случай, чтобы продемонстрировать свои действительно неплохие навыки повара.

Мужчина провёл девушку на кухню, где они и устроились. Все многочисленные кастрюли и сковородки были аккуратно составлены и сияли чистотой. Но в убранстве крохотного помещения не хватало уюта, что невольно заставило Ксению спросить о Марии Фёдоровне – жене Бориса Олеговича и матери Максима.