– Не хотите гренок к пиву? – спрашивали его по незнанию недавно принятые на работу официанты.

– Нет! – бурчал Степан.

– Кальмары в кляре или луковые кольца?

– Нет!

– Может, что-нибудь из горячего?

И каждый раз подобный диалог заканчивался одним и тем же усталым взглядом Степана, лучше слов говорящим: «Ты можешь весь вечер стоять и перечислять, что у вас есть в меню, но, кроме кружки пива, я больше ничего не закажу». Если, прочитав эту чётко обозначенную мысль, официант всё равно продолжал настойчиво демонстрировать знание ассортимента блюд, Степан посылал ему другой однозначный взгляд, выстраивающий перед глазами наивного работника паба ряд букв в их самом нежелательном порядке: «Никаких чаевых». После этого даже самый дотошный представитель кластера людей, нацеленных использовать весь багаж имеющихся у них в наличии средств для преумножения своего финансового достатка, предпочитал удалиться и забыть об одиноко сидящем мужчине.

С другим столом в глубине второго и последнего зала в пабе, хоть и не всё было так очевидно, но большой прибыли тоже ждать не приходилось. Зато печальными сидящих за этим столом совершенно точно никак не назовёшь. Четверо юношей и три девушки, многим из которых едва ли исполнилось двадцать, громко и в свойственной молодым людям экспрессивной манере обсуждали свои насущные дела. Как и в любой другой компании, стиль одежды этой был единым – ничего броского и вызывающего, каждый элемент – результат тяги к удобству и простоте: свободные свитера, подвёрнутые или укороченные джинсы, спортивная обувь и объёмные мешковатые рюкзаки.

Официант Влад, почти такого же возраста, как ребята за столом, питал симпатию к шумной компании, но знал, что ни большого счёта, ни каких-либо чаевых ждать не стоит. Так и случилось: за весь вечер к столу, с трудом вмещавшему семерых, он поднёс только два бокала светлого пива, один тёмного, маленький чайник зелёного чая и две порции чесночных гренок.

Последний третий стол, облагороженный присутствием людей, у самого выхода из паба заняли двое мужчин: не самые перспективные менеджеры не самой успешной компании, взявшие в привычку время от времени заканчивать свои рабочие будни в здешних стенах. Гриша и Слава случайно наткнулись на неприметный бар, как-то раз решив сократить длинный и утомительный путь от места работы до нужной остановки и завернув в тупик. Возвращаясь на основную дорогу, они попали под действие зазывающих чар иллюминации в виде пивной кружки и бутылки, то и дело наполняющей первую до краёв. Единственная мысль, возникшая при этом, не удержалась в тесных пределах холодного и печального подсознания и вырвалась наружу:

– Может, по пивку? – спросил Гриша.

– А почему бы и нет! – поддержал его Слава.

Так мужчины вошли внутрь и остались довольными проведённым вечером. С тех пор два друга, обременённые каждодневными тяготами и заботами семейной жизни, как минимум раз в неделю посещали полюбившееся заведение, оставив за его дверями настырные мысли, неизбежно заполнявшие их головы как глав постоянно терпящих нужду семейств. Но совесть, скрупулёзно отслеживающая количество и достоинство купюр в кошельках, не позволяла мужчинам уйти в полный отрыв от реальности. Поэтому их общая сумма по счёту редко когда выходила за пределы трёхзначной цифры.

Разочаровавшись чрезмерной бережливостью немногочисленных присутствующих посетителей и потеряв надежду на появление новых, три официанта вели оживлённую беседу у стойки бара. Единственная среди них девушка в такие моменты возносилась на вершину высоченной громады из радости и восторга.

Её в другое время неприметная персона попадала в столь желанное общество не просто мужчин, а «мужчин с идеальными параметрами, в полной мере соответствующими внешности голливудских кинозвёзд и внутреннему наполнению, присущему сильным мира сего или как минимум людям, близким к ним». Именно в таком ключе рисовались образы Тимы и Влада в идеализирующем воображении юной и неопытной Юлии, причислявшей себя к особам, лишённым шанса в течение более чем десятка секунд поддерживать увлекательную беседу с подобными юношами и с юношами вообще.

Причиной заниженной самооценки и развившихся на её фоне скованности и неуверенности девушки стало твёрдое убеждение, с ранних лет навязанное ей родителями и пышущей красотой старшей сестрой, в том, что её внешность – истинный образец куцости и недоразвитости.

– Возьми эту кофточку! Она точно подойдёт тебе, – во время очередного рейда отоваривания говорила мама Юлии Оксана Филипповна, указывая на свободный серый джемпер мужского типа с длинным рукавом, – она удачно скроет твои выпирающие ребра и тощие руки.

– Тебе не стоит так ярко красить губы! – утверждала сестра девушки Полина при виде вызывающего результата эксперимента придать её приветливой улыбке сочно алый контур.

– Сегодня по телевизору я услышала, что если в молодости женщина не красивая, то она становится красивой во второй половине жизни, – занудно-учительским тоном делилась Полина с младшей сестрой в следующий раз, – так что не расстраивайся, милая! И на твоей улице будет праздник… когда-нибудь потом.

В действительности приемлемая худоба, пшеничные волосы, ровный выбеленный тон кожи, мягко заострённые черты лица и светло-голубые зрачки, окаймлённые тёмно-синей нитью, в округлых глазах с короткими, но густыми насыщенно-коричневыми ресницами, при правильном оформлении в предметы элегантного женственного стиля могли бы сделать Юлию похожей на аристократку или звезду балета с выдающимися внешними данными. Но сложившаяся убеждённость в своей невзрачности в конечном счёте заставила девушку спрятаться за бесформенной одеждой, неизменно стянутой в скромный пучок гущей волос и отсутствием макияжа.

Предательский румянец, проступавший при первом же слове, обращённым к ней Тимой или Владом, обнажал внутреннюю натуру Юлии, раскрывая все её потаённые надежды и чаяния и давая повод молодым людям потешаться над девушкой. Такая потеха произрастала не из чувства злобы или желания откровенно унизить. Она была всего лишь попыткой скрасить свободные минуты скучающих юношей, заслуженно считавшихся привлекательными, но не в той степени, в какой представлялись в воображении своей мечтательной коллеги.

Оба молодых человека имели рост выше среднего, атлетическое телосложение и миловидные, почти женственные черты лица. Влад был коренастее и ниже, с тёмно-русой копной прямых волос и зачёсанной наверх чёлкой, в отличие от белокурого Тимы с его вьющимися прядями, небрежно ниспадающими на высокий лоб.

Не придавая сколько-нибудь важное значение беседам с Юлией, юноши таким незатейливым образом попросту убивали время, дожидаясь конца своей смены. Раздутые не по возрасту цинизм и прагматичность не давали им в полной мере оценить широту и красоту девушки, которая, несмотря на исполнение функций предмета для насмешек, была намного проницательней, чем казалась окружающим.

Юлия не питала пустых иллюзий на свой счёт и осознанно соглашалась на отведённую ей неприглядную роль. Тем не менее, она любила те недолгие мгновения, когда остальной мир исчезал, и перед ней оставались только две смазливые мордашки юных официантов, мгновения, когда внутри непритязательной натуры зарождалась надежда, что пренебрежение молодых людей – это всего лишь напускная маска, за которой где-то в глубине запутанных душевных коридоров, в самых непроходимых их частях, прячется, пусть ничтожно крошечная, но всё же симпатия.

Сейчас эта троица, искренне уверовавшая, что не имеет возможности исполнять свои прямые обязанности, в очередной раз впала: кто – в игру лживых заискиваний, кто – в чувство обречённых на провал надежд. Ещё не догадываясь, какую злую шутку сыграет с ними коварная судьба уже через месяц, Влад и Тима беззаботно шутили, периодически обмениваясь снисходительными улыбками при виде конвульсивных содроганий Юлии от напирающего смеха или её внезапно раскрасневшихся щёк.

Амплитудные перепады в речи официантов, как настырное жужжание комара – то отдалённым урчанием, то приближающимся накатом – доносились до человека по другую сторону длинной барной стойки – бармена Ксении. Девушка усердно пыталась сосредоточиться на протирании пивного бокала, чтобы забыть о тревожащем её предмете. Но все усилия камнепадом скатывались в бездонную пропасть. А непрерывная болтовня трёх коллег приводила её в состояние раскалённого раздражения.