Это действительно была трагедия. Арабам, оставшимся в Израиле, жилось легче, чем тем, кто уехал».

Она искренне верила, что евреи и арабы могут жить в одном государстве. Глава правительства Давид Бен-Гурион полагал, что палестинские арабы – это потомки древних евреев, вынужденных когда-то перейти в ислам:

– Нет никаких сомнений в том, что в их жилах течет много еврейской крови, крови тех евреев, которые в трудные времена предпочли отказаться от своей веры, лишь бы сохранить свою землю.

Вернувшись из Москвы, в 1949 году она стала министром труда. Она должна была найти кров и работу для сотен тысяч иммигрантов, прибывавших в еврейское государство.

Став затем министром иностранных дел, Голда Меир много раз предпринимала попытки начать разговор с арабскими дипломатами:

«Я часто бывала в здании Организации Объединенных Наций, и не было случая, чтобы я не попыталась завязать контакты с арабами – и, увы, не было случая, когда бы мне это удалось. Увидев издали египетского президента Насера, я подумала: а что будет, если я просто у нему подойду и начну разговаривать? Он был окружен телохранителями, да и у меня были телохранители, так что ничего бы из этого не получилось. Завидев израильтянина, арабский дипломат немедленно выходил из комнаты».

Бесплодные попытки договориться ожесточили ее. К тем, кто нападал на Израиль, она не питала жалости. Она исходила из того, что Израиль может и должен полагаться только на себя и на свою военную силу.

Больше всего она боялась проявить слабость, уверенная в том, что это смертельно опасно для еврейского государства. Один раз не ответишь ударом на удар – и шакалы разорвут тебя на части. Соседние арабские государства не могли уничтожить Израиль с помощью военной силы, они вооружали боевые группы террористов, которые брали в заложники мирных граждан, захватывали школы и пассажирские автобусы.

Голда Меир всегда отказывалась исполнять требования террористов:

– Если мы один раз это сделаем, ни один израильтянин в мире не будет чувствовать себя в безопасности.

Она твердо считала, что уступки террористам только порождают новый террор:

«После каждого злодеяния я получала потоки соболезнований. Тем не менее считается, что мы должны прийти к соглашению с убийцами, как это сделали другие государства, и позволить фанатикам-самоубийцам шантажировать нас и поставить нас на колени».

Она возглавляла правительство, когда в сентябре 1972 года палестинские террористы взяли в заложники израильских спортсменов, которые участвовали в мюнхенской Олимпиаде. Западногерманские власти действовали настолько неумело, что позволили террористам убить всех заложников. Арестованных террористов выпустили из тюрьмы, когда другая боевая группа захватила западногерманский самолет.

Для Израиля освобождение террористов было ударом. Голда Меир с нескрываемой горечью говорила:

– Похоже, в мире за решеткой уже не осталось ни одного террориста. Всех отпустили. Все капитулировали перед ними. Все, кроме нас.

В роли министра иностранных дел ей сложнее всего было иметь дело с немецкими дипломатами, она не могла забыть гибели евреев от рук фашистов. Она отказывалась говорить по-немецки, хотя учила язык в американской школе. Когда принималось решение об установлении дипломатических отношений с Федеративной Республикой Германия, ей пришлось пережить, как она сама выразилась, «тяжелую внутреннюю борьбу сердца и ума». Знавшие ее люди говорили, что она была цельной натурой и потому ей трудно давались внутренние компромиссы.

Ее непреклонность и язвительность сочетались с теплотой и сердечностью. Но в политике она знала только две краски – черную или белую. Если человек ей нравился, она его поддерживала, прощая любые ошибки и неудачи. Если ей кто-то не нравился, она не успокаивалась до тех пор, пока он не исчезал из ее поля зрения. Ее сотрудники делились на два лагеря: почитатели ею восторгались, несогласные считали ее амбициозной и мстительной.

Голда Меир предпочитала высказываться прямо и откровенно. Она обладала даром видеть мир в черно-белом свете, без всяких там полутонов, которые только мешают политику принимать быстрые и решительные меры. Выступая в кнессете, Голда Меир сказала:

– У нас нет иного выбора, кроме как наносить удары по террористическим организациям повсюду, где мы сможем их обнаружить. Это наш долг перед нами самими и перед миром. И мы исполним свой долг.

И тогда она приказала своим спецслужбам найти и уничтожить всех террористов, которые убили безоружных спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене.

Сомнения редко посещали Голду Меир. Она отличалась редкой способностью быть абсолютно уверенной в собственной правоте и внушать эту уверенность другим. К тому же она обладала завидной работоспособностью (в ее-то возрасте), умением мгновенно схватывать суть дела и принимать неожиданные решения, не боясь ответственности.

Полемизировать с ней было трудно, политический спор она мгновенно переносила на личную почву. Всякий несогласный с ней начинал чувствовать, что выступает против нее лично, а этого многим хотелось избежать. Она не пыталась опровергнуть мнения, противоречившие ее точке зрения. Она просто поражалась тому, что другое мнение, отличное от ее, вообще может существовать. Она не была выдающимся оратором, но ее убежденность производила сильное впечатление на слушателей.

Она сумела изменить отношение к Израилю американских политиков, которые с подозрением относились к еврейскому государству. Соединенные Штаты отказывались продавать Израилю оружие и предпочитали поддерживать тесные отношения с богатыми нефтью арабскими странами.

В декабре 1962 года она приехала в Палм-Бич (штат Флорида), где ее принял президент Джон Кеннеди. Они проговорили больше часа.

– Соединенные Штаты, – твердо сказал Кеннеди, – будут поддерживать с Израилем особые отношения.

Он взял Голду Меир за руку и добавил:

– Не беспокойтесь. С Израилем ничего не случится.

В 1965 году она покинула министерский пост, намереваясь отдохнуть от бурной политической деятельности. Она сказала, что намерена пожить спокойной жизнью счастливой бабушки:

«Я осталась депутатом кнессета и членом ЦК партии. Но впервые за долгие годы я могла сама ходить за покупками, ездить в автобусе, не думая о том, что в любую погоду меня ожидает шофер. Я готовила, я гладила, я убирала – и все это с огромным удовольствием.

Я ушла в отставку вовремя, раньше, чем кто-нибудь мог бы сказать: «Господи, когда же эта старуха поймет, что ей пора уходить».

Но она явно поспешила уходить в отставку. Ее действия почти всегда соответствовали настроениям и чувствам израильтян. Они иногда иронически относились к Голде Меир, но не могли не признавать ее политического чутья и искренности. Даже когда у нее были сильные противники, она не смущалась:

– Никакая кампания против меня не может мне повредить. Когда я еду, дети, как и прежде, машут мне. Ни один солдат не отказался проехать со мной в машине. Мне не на что обижаться…

До Шестидневной войны 1967 года Иерусалим был разделен, как и Берлин, на две части. Восточную часть Иерусалима присоединила к себе Иордания. Верующим евреям был закрыт доступ к Стене Плача – это единственная уцелевшая часть разрушенного римлянами второго Храма, самая почитаемая иудейская святыня.

«На третий день войны, – вспоминала Голда Меир, – пронеслась весть, что наши солдаты освободили Старый город и Стена плача опять в наших руках. Я подошла к стене вместе с группой солдат. Наши десантники приникли к стене так тесно, что, казалось, их невозможно от нее отделить. Они только что вышли из боя, где погибли их товарищи.

Я взяла листок бумаги, написала на нем слово «мир» и сунула между камней. Один из солдат неожиданно обнял меня, положил голову на плечо, и мы плакали вместе. Наверное, ему нужна была передышка, а для меня это была одна из трогательных минут моей жизни».

Через полгода после Шестидневной войны, в феврале 1968 года, скоропостижно скончался премьер-министр Леви Эшкол. На его место единодушно избрали Голду Меир: