«Советский Союз твердо нас поддерживает.

По большинству вопросов у нас очень хорошие взаимоотношения с СССР. Русские хотят во всех подробностях представить себе нашу позицию… В Совете Безопасности русские работают не просто как наши союзники, а как наши эмиссары. Они берут на себя любую задачу».

После ноябрьских праздников Голда Меир телеграфировала в министерство иностранных дел отчет о беседе с Молотовым:

«Мы с семьями присутствовали на параде, который явился великолепной демонстрацией силы, а вечером дома у Молотова почувствовали особую теплоту. Молотов предложил мне рюмку водки. Я похвалила парад и сказала:

– Если бы только у нас были некоторые из вооружений, которые были на параде.

Молотов заметил:

– Вы будете их иметь. Даже мы начинали с малого».

Обнадеженные военной и политической поддержкой израильские дипломаты совершенно не понимали реальных мотивов сталинской политики. В Министерстве иностранных дел Голда Меир завела речь на тему, крайне болезненную для советских чиновников.

«Мейерсон, – записывал после беседы заместитель министра Валериан Александрович Зорин, – заявила, что еврейская проблема может быть решена коренным образом лишь путем широкой иммиграции евреев в Государство Израиль.

Я заметил в связи с этим, что иммиграция сама по себе не может, на мой взгляд, решить эту проблему, поскольку многие евреи не поедут в Палестину, а будут продолжать жить в других странах. Я добавил, что в СССР, в социалистическом государстве, навсегда покончено с национальным гнетом и неравноправным положением евреев…»

Писатель Илья Григорьевич Эренбург пытался объяснить израильским дипломатам: не следует говорить об эмиграции советских евреев, это вызовет резкое противодействие со стороны властей и всем будет плохо.

Израильские дипломаты не понимали Эренбурга, потому что и к ним самим, и к государству, которое они представляли в Москве, власть тогда относилась исключительно доброжелательно.

Праздновать еврейский Новый год израильские дипломаты отправились в московскую хоральную синагогу. И здесь произошло то, что так сильно не понравилось Сталину. Увидеть израильских дипломатов пришло огромное количество евреев. Лишь немногие из них хотели в ту пору сами уехать в Палестину, но факт создания еврейского государства после тысячелетий изгнания казался фантастикой. И они считали, что их эмоции соответствуют политике Советского государства, поддержавшего Израиль. Можно сказать, они попались в ловушку официальной пропаганды, выражавшей симпатии Израилю.

Голда Меир была потрясена:

«Обычно по праздникам в синагогу приходили примерно сто-двести человек – тут же нас ожидала огромная толпа. Они обступили меня, чуть не раздавили, чуть не подняли на руках…

Я была для них символом еврейского государства. А я не могла ни говорить, ни улыбнуться, ни даже помахать рукой. Я сидела неподвижно, как каменная, под тысячами устремленных на меня взглядов…

Служба закончилась, и я поднялась, чтобы уйти, – но двигаться мне было трудно. Такой океан любви обрушился на меня, что мне стало трудно дышать: думаю, что я была на грани обморока. Люди протягивали руки и говорили «наша Голда» и плакали».

Советские евреи были воодушевлены созданием Израиля и искренне хотели ему помочь. Вот это и не понравилось Сталину. Он считал, что Израиль предназначен для евреев из других стран, для евреев, лишенных социалистической родины. Советский человек в Израиль не поедет. А если евреи позволяют себе выражать симпатии другому государству, значит, они ненадежны и опасны. Внутренний враг…

Произраильская линия во внешней политике сопровождалась нарастанием антисемитизма внутри страны. Израильским дипломатам в Москве не позволялось устанавливать отношения с советскими евреями.

Голда Меир пробыла послом всего семь месяцев. Сталинская Москва оставила у нее печальные воспоминания:

«Холодное царство всеобщей подозрительности, враждебности и молчания. Явное социальное неравенство, всеобщий страх, изоляция, в которой пребывал дипломатический корпус, – все это угнетало меня неимоверно».

Голда Меир родилась в Киеве, до революции, ее дед тридцать лет прослужил в царской армии, ее отец был столяром. Детские воспоминания не были радостными. Семья нищенствовала, голодала, пятеро из восьми детей умерли маленькими:

«Ясно помню разговоры о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас. Я тогда не знала, что такое погром, но мне уже было известно, что это как-то связано с тем, что мы евреи, и с тем, что толпа подонков с ножами и палками ходит по городу и кричит: «Христа распяли!»

Ребенком ее увезли в Соединенные Штаты, поэтому по-русски она не говорила. Зато свободно говорила по– английски и восхищалась Америкой. Семья прожила в городе Милуоки всего месяца три, когда в городе был устроен парад по случаю дня труда.

«Моя сестра, – рассказывала Голда Меир, – увидела двигавшихся во главе шествия конных полицейских. Она страшно испугалась:

– Казаки! Это казаки!

Она так разрыдалась, что ее пришлось отвести домой. А для меня этот парад – толпы на улицах, медь оркестров, запах жареной кукурузы и сосисок – стал символом американской свободы. Конная полиция не разгоняла и не давила демонстрацию, как в России, а охраняла ее».

Америка ей нравилась, но не настолько, чтобы остаться. Она увлеклась идеями сионизма и мечтала уехать в Палестину.

Отец предупреждал ее:

– Не стоит быть слишком умной. Мужчины не любят умных девушек.

Но ум не помешал ей выйти замуж за Мориса Мейерсона. Он был противником сионизма. Но ради жены согласился переехать в Палестину, которая тогда мало напоминала благословенную землю, описанную в Библии. Это было пустынное и унылое место. Еврейские переселенцы гибли от малярии и голода, отчаявшиеся уезжали. Оставались самые упорные. Работа была крестьянская, но переселенцы радовались этому: они считали, что евреи должны вернуться к исконному делу – возделыванию земли.

Наделенная от природы сильной волей и железным здоровьем, Голда выдерживала каторжный труд и спартанские условия жизни в сельскохозяйственном поселении – кибуце. Здесь все работают на равных. Здесь все едят вместе и детей воспитывают сообща:

«А Морис заболел. Климат, малярия, пища, тяжелая работа в поле… Потом я часто спрашивала себя – а не приспособился бы Морис к кибуцу и физически, и эмоционально, если бы я была внимательнее, проводила с ним больше времени. Но мне в голову не приходило, что я обделяю мужа, когда готовлю для ребят, вернувшихся с дежурства, или учусь на курсах птицеводов».

Темперамент, энергия и целеустремленность Голды привели ее в политику, а ее муж желал самой обычной семейной жизни:

«Я поняла, что мое замужество оказалось неудачей. Я горько сожалею о том, что хотя мы с Морисом и остались супругами и любили друг друга до самой его смерти, мне все-таки не удалось сделать наш брак удачным.

Трагедия была не в том, что Морис меня не понимал, – напротив, он слишком хорошо меня понимал и знал, что не может ни создать меня заново, ни переделать. Я оставалась сама собой, а из-за этого у него не могло быть такой жены, в которой он нуждался».

ООН поделила Палестину на еврейскую и арабскую части. Но палестинским арабам соседние арабские страны даже не дали шанса создать свое государство. Египет и Иордания поделили эти территории между собой. Арабам, которые оказались на территории Израиля, настоятельно рекомендовали уехать: когда сбросим евреев в море, вернетесь. Так началась трагедия палестинских беженцев.

«В апреле 1948 года, – вспоминала Голда Меир, – я стояла на хайфском побережье и буквально умоляла арабов Хайфы не уезжать. Никогда этого не забуду. Мы говорили:

– Не убегайте! Вы этим навлечете на себя бедность и унижение. Оставайтесь в вашем и нашем городе!

Арабы бежали, потому что их руководство убеждало их, что это самое умное. Бежали, потому что до смерти боялись, как бы их не сочли изменниками «арабского дела».