— Ты говоришь, что не хочешь разговаривать со Стефани, а перед этим целуешь её? И как это называется, братец?

— Стефани уже успела нажаловаться, прекрасно. Я всё равно не собираюсь с тобой это обсуждать. Я опаздываю на тренировку, — вспыхнул я, возмущённо сжав губы в тонкую линию.

Сердце забарабанило с такой дикой скоростью, что в ушах начало звенеть. В глазах рябело, дыхание сбивалось в край. Я чувствовал, что должен немедленно уйти, пока тревога не переросла в неконтролируемую ярость. Мне следовало бы сразу догадаться, в чём заключался подвох — сестра изначально знала о том поцелуе. Конечно, она получала массу удовольствия от того, что пытала меня. Брианна знала, что я никогда не причиню ей боль, и умело этим пользовалась в корыстных целях. Мне меньше всего на свете хотелось обсуждать с сестрой отношения со Стефани.

— Ты можешь уходить, но это не изменит того, что ты не любишь Лорен, — гордо заявила Бри мне в след.

Я почувствовал, как по спине пробежал лёгкий холодок от её слов, а ядовитый ком подступил к горлу. Я смело встряхнул головой, чеканя шаг, но мимолётная дрожь заставила меня остановиться. Сестра по-прежнему не отрывала взгляд, когда я обернулся. Мне было невыносимо смотреть в её лучистые глаза, в которых светилась надежда.

Наверное, Брианна жаждала услышать от меня какие-то объяснения или откровенное признание, но я не сдвинулся с места, обдавая её искрами ледяного молчания. В глубине души мне хотелось остаться и, возможно, даже расспросить о Стефани, потому что последние три дня я только то и делал, что метался в сомнениях. Ещё и этот жуткий сон не давал покоя. Но я поступил так, как делал всегда, — молча ушёл, громко хлопнув дверью.

*

От лица Стефани

Сегодня был слишком солнечный день, поэтому я не решилась раздёрнуть шторы. Слепящий солнечный свет меня откровенно раздражал, по необъяснимой причине. Мне хотелось зарыться с головой под одеяло, провалиться сквозь землю, укрыться в тёмном неизвестном месте, чтобы избежать излишних вопросов мамы и назиданий отца. После того, как я вчера отказалась идти в школу, они яро обеспокоились моим здоровьем и душевным состоянием. После жуткой истерики родители наконец-то оставили меня в покое. Сегодня утром они снова полетели на выходные к сестре. До свадьбы Джессики оставались считанные недели, но меня это мало заботило. Я слабо помнила, когда вообще последний раз разговаривала с сестрой. Раньше мы созванивались практически каждый день, по телефону или по скайпу, но с недавних пор всё изменилось. Джесс постоянно была загружена свадебными хлопотами, а я погрязла в сердечных проблемах, как в болоте.

Я сидела на кровати, качаясь со стороны в сторону, и краем глаза поглядывала на мусорное ведро, полностью заполненное мокрыми салфетками. Я рыдала почти целую ночь, боясь разбудить родителей. К счастью, они ночевали в гостиной на первом этаже, чтобы утром не разбудить меня грохотом чемоданов, поэтому ничего не слышали. Я боялась смотреться в зеркало с утра, потому что могла только представить, какие у меня свинцовые круги под глазами и запухшее лицо.

Я не спала третью ночь после поцелуя с Диланом. Тот алый вечер должен был стать волшебным, когда я почувствовала его пылкие губы на своих губах. ОʼБрайен был таким измученным и растерянным, его терзали мрачные мысли. Я видела его воспламененные глаза — потухшие, тёмные и опечаленные. Мне хотелось рассказать ему о своих чувствах, крепко обнять, прямо до хруста в рёбрах, и неотрывно смотреть в его родные до одури глаза. Но глупые надежды рухнули, когда он просто сбежал. Молча, без объяснений, не оглядываясь. Сказать, что я была в замешательстве, — ничего не сказать.

Я не собиралась звонить, писать. Я просто сидела дома в своей комнате, задыхаясь от боли, которая пожирала моё сердце так нагло и беспощадно, что сводило грудную клетку, отнимало ноги и туманились мысли. Мне было так больно и гадко, как никогда до этого. Если раньше я думала, что хуже быть не может, что у страданий есть предел, то теперь понимала, что ошиблась.

Я не хотела видеть друзей, выслушивать их бесполезные советы и колкие слова сожаления. София, Крис, Дэвид… Они узнали всю правду: сестра Дилана им всё рассказала. Я не винила её за это, потому что Брианна стала близким для меня человеком за последние дни. Она обещала, что поговорит с Диланом, но третий день от неё не было никаких известий.

Я просто опустила руки. Сдалась. Закрылась в себе. Отгородилась от окружающего мира, от родителей, от друзей. Я захлёбывалась в жгучей боли, которая глодала меня по кусочкам, кислотой разъедала каждый нерв, каждую клетку, выжигая внутри всё без остатка. Пустота тёмным водоворотом затягивала меня в свои тернии, вышибая здравый рассудок и способность чувствовать.

Я бы жизнь отдала, чтобы перестать чувствовать эту невыносимую горечь, которая кипящей лавой растекалась по венам, перестать чувствовать эту пронизывающую боль, которая не даёт спокойно дышать, перестать нуждаться в человеке, который вытер об меня ноги. Дилан наплевал на мои чувства, которые только слепой мог не заметить. Он собственноручно столкнул меня в пропасть страданий, как прокаженную. Он бесстрастно выстрелил мне в самое сердце, оставив там глубокую дыру. Открытая рана. Моё сердце вечно будет кровоточить из-за него. Я не хотела влюбляться, я не должна была. Наивная дура, безмозглая курица, никому не нужная брошенка.

Я понимала, что есть только один выход. Единственное правильное решение, которое прекратит горькие слезы и заглушит боль. Избавит меня от мучительных страданий навсегда. Я была готова к этому вопреки тягостной тревоге, которая давила на меня каменным градом, истощала душу и застилала глаза пеленой сомнений.

Нужно было сделать последний шаг — отпустить Марка. Я договорилась о встречи у меня дома час назад, поэтому Паттерсон должен был придти с минуты на минуту. Я вздрагивала от каждой перемены цифр на табло настольных часов, словно оставались считанные минуты до смертного приговора. Мне было плевать, как я выгляжу: третий день я не вылезала из сиреневой толстовки и черных спортивных штанов. Одинокая слеза отчаяния потекла по щеке, когда раздался стук в дверь.

— Заходи, — едва слышно протянула я, смахивая со щеки слезу. Мой голос предательски дрожал, а сердце стонало от боли, заставляя меня вздрагивать от вспышек боли.

Марк нерешительно зашёл в комнату и приблизился ко мне. Он был удивительно бледным, словно предчувствовал, о чём пойдёт разговор. В школе Бейкон Хиллс слухи разносились со скоростью света, поэтому я бы не удивилась, узнав, что каждый второй старшеклассник твердит о моей несчастной любви к ОʼБрайену. От мимолётного воспоминания о Дилане в груди неприятно кольнуло, и острый ком подошёл к горлу, заставив тяжело вздохнуть.

— Марк, я хочу с тобой серьёзно поговорить, — с трудом выдавила из себя я, переводя взгляд на Марка.

Он испуганно смотрел на моё лицо и практически не дышал. Как удивительно ярко блестели его глаза: то ли от боли, которую я ему причиняю, то ли от волнения, которое искажало его лицо. Паттерсон крепко сжал мою руку и хрипло вздохнул. Я не могла сдерживать слёз, осознавая, насколько больно сделаю этому человеку. Марк любил меня так преданно, так самоотверженно, а я разбивала ему сердце каждым отрешенным взглядом, каждым холодным словом. Эта наглая ложь выходила за все рамки, и я была обязана с ней покончить. Я знала, что Марк не откажется от меня, будет продолжать любить и терпеть любые выходки, но нельзя играть с любовью. Нельзя привязывать к себе человека и удерживать его рядом невидимыми нитями, когда нет чувств.

— Я знаю, что ты хочешь сделать, и готов тебя выслушать, — Марк отмерил меня скорбным взглядом, от которого у меня потемнело перед глазами.

Я сдавленно вздохнула и зажмурилась, собираясь с мыслями. Горячая рука Паттерсона по-прежнему сжимала мою ладонь. Он поддерживал меня каждую секунду, и от этого становилось ещё тяжелее. Я зарекалась себе, что ни под каким предлогом не подвергну человека страданиям, но не смогла сдержать своих слов. Дыхание утруднялось, и бисеринки пота рассевались на лбу. Я молчала и смотрела Марку прямо в глаза. Коварные слезы подступали к глазам, и я словно потеряла дар речи.