Даже члены экипажа, совершавшие поездку регулярно, говорили, что этот конкретный переход был одним из худших. Погода испортилась сразу после спуска на воду: раз уж оружие фрицев не смогло их прикончить, то бушующий шторм и Па-де-Кале довершат начатое.

Бывший пассажирский лайнер «Кунард»*, покрашенный в белый цвет с красными крестами на боках, швыряло, как игрушечный кораблик в руках непоседливого малыша в ванной.

Джон то погружался, то выныривал из забытья, как во время быстрой операции у себя на плече. Теперь он думал, а что если он умер на столе и сейчас направлялся в ад. Или, может, это уже был ад, и Джон навечно застрял в этой зловонной болтанке. Вокруг него мужчины плакали от боли и страха, бессвязно повторяя имена любимых между всхлипываниями, и всё ещё молились божеству, которое не смогло их уберечь. Они истекали кровью, блевали и мочились. Медсёстры сновали между носилками, облегчая участь раненых, как могли, пока врач сквозь пальцы смотрел на применение морфия. Множество раз медсёстры теряли равновесие и падали прямо на пациентов, которым пытались помочь.

Джон настолько погрузился в боль и полное страдание, что перестал обращать внимание на происходящее вокруг. В какой-то момент его ещё и вырвало, от спазма всю грудь сковало жгучей болью. Наконец, он лёг на спину, сильно зажмурился, отправляя сознание далеко-далеко.

Внезапно его мысли устремились прямо к пункту эвакуации и к паре виридоновых с серебристыми всполохами глаз, сверлящих его. Даже с одурманенным болью и наркотиками разумом он прекрасно помнил острые скулы, водопад совсем невоенных кудрей, бледную кожу, которая, казалось, сияла в тускло освещенной палатке. И особенно хорошо он запомнил те глаза.

И долгие секунды будоражащей связи.

Он был уверен, что они не встречались раньше. Такое лицо он бы не забыл. Так что же произошло между ними?

Джон закрыл глаза, представляя, что случилось бы, если бы его не загрузили так быстро в поезд, и он не умчался бы в ночь. Они бы поговорили? Что бы сказал незнакомец? Джон понял, что это неправильное определение. Это был не случайный, хоть и пытливый взгляд незнакомого мужчины, который пленил его. Всё было по-другому. По-новому.

Джон чувствовал, что его… знали. Или, возможно, признали, что ближе к истине. Словно, когда эти исключительные глаза остановились на нём, их обладатель сказал: «Ага, привет, долго же ты сюда добирался».

Или, может, это были просто слова, которые Джон лишь хотел услышать в тот миг.

Из-за морфия и полного истощения у него померкло перед глазами. Он погрузился во тьму, и вдруг фантастическая мысль ударила Джона Уотсона. Как будто сейчас было время для причуд. Что ж, учитывая обстоятельства, почему нет.

Итак: а вдруг он видел ангела.

Джон не был религиозен, несмотря на англиканское воспитание, и поле боя не изменило его точки зрения. Но сейчас, в это печальное время, в этом печальном месте и обстоятельствах он решил поверить. Не в бога, конечно, но в зеленоглазого ангела, который присматривал за ним.

Он почти улыбнулся при этой мысли, а затем, наконец, уснул.

_______________________________________________

Часть о Первой Мировой окончена! Дальше нас ждут лихие 20-е, Лондон, Париж и много чего ещё, if you know what I mean ( ͡° ͜ʖ ͡°)

Комментарий к Глава 7. В тени твоей

*отрывок из Сонета 6 Элизабет Барретт Браунинг (Моултон) (1806 — 1861) — известная английская поэтесса Викторианской эпохи, прославившаяся “Сонетами с португальского”, посвященными мужу, поэту Р. Браунингу. В свое время стихи Элизабет были популярней у публики, чем новаторские и сложные произведения Роберта Браунинга.

*В тексте речь идёт о «Мавритании» (англ. Mauretania) — британском пассажирском лайнере, принадлежавшем компании «Кунард Лайн». В 1909 году лайнер установил рекорд скорости, завоевав «Голубую ленту Атлантики». Это достижение оставалось непревзойдённым до 1929 года. «Мавритания» была недосягаема для германских подлодок благодаря своей высокой скорости и выучке её команды. Как войсковой транспорт, «Мавритания» была выкрашена в разрушающий камуфляж, который при наведении на неё как на цель путал врагов. Разрушающий камуфляж не был использован, когда «Мавритания» служила как судно-госпиталь. На медицинской службе судно было выкрашено в белый цвет с большими медицинскими крестами.

Когда объединенные силы Британской империи и Франции начали терять военных, «Мавритания» была переоборудована в судно-госпиталь, вместе с её последователем — «Аквитанией» — и соперником из «Уайт Стар Лайн» — «Британником» — для того, чтобы перевозить раненых до 25 января 1916. Семь месяцев спустя «Мавритания» снова стала военным транспортом, перевозя rанадские войска из Галифакса в Ливерпуль.

========== Глава 8. Вечная ночь ==========

Война давно окончена. Но битва Шерлока продолжается.

От бурных дней бегу

В объятья ночи вечной*.

— Джон Донн

Лондон: 1925

Сэр Гораций Сент-Джон был неприятным, тучным мужчиной с поросячьими глазками, пунцовым носом скрытого алкоголика, с репутацией верного подданного королевства и последователя Партии консерваторов. По всей видимости, данный образчик добродетели счёл, что миру не хватает портрета его помпезной личности, и что нужно покрыть сей дефицит, невзирая на стоимость.

Это обойдётся ему недёшево. У Шерлока не было фиксированной платы за свою работу. Обычно цена зависела просто от настроения, или дня, или, чаще всего, от того, насколько сильно ему не нравился потенциальный клиент. Не единожды он запрашивал такой непомерный гонорар, что был уверен: заказчик разразится проклятиями и, хлопнув дверью, покинет студию.

И всё же ещё никто ни разу не ушёл.

Шерлок отступил от мольберта, чтобы снова посмотреть на свой объект. При всей социальной неприемлемости он даже не пытался скрыть усмешку. Не то, чтобы Сент-Джон заметил.

Шерлок прекрасно понимал, что в дополнение ко всем своим прочим превосходным качествам, похоже, что этот сэр Гораций был также трансвеститом с двумя любовницами.

Трансвестит с двумя любовницами, который несмотря на эти факты, тем не менее, принял глупое решение, чтобы его официальный портрет написал самый востребованный художник в Лондоне. Всё ещё самый востребованный, хотя до людей стало медленно доходить, что если у кого-то есть тайна (а тайны есть у всех), то просить Шерлока Холмса написать портрет — рискованное решение. Он не просто писал. Шерлок Холмс выводил позирующего на чистую воду и отражал это на холсте.

О, потрет всегда был великолепным потому, что Холмс славился как лучший художник поколения. Но частенько картина показывала гораздо больше, чем ожидал позирующий. Или хотел. За поверхностным изображением Шерлоку удавалось подсветить настоящую личность. Конечно, иной раз реальность проступала слишком сильно. По меньшей мере два развода и один суицид повлекли за собой его недавние работы.

Что, разумеется, ничуть не беспокоило Шерлока. Если люди были достаточными идиотами, чтобы прийти к нему в студию, они лишались права жаловаться на результат.

Он снова перевёл взгляд с сэра Горация на портрет. Хотя политик облачился в сюртук и до кончиков ногтей скрывался под благопристойной личиной, проницательный зритель увидел бы гораздо больше.

Сэру Горацию повезло, что в мире было очень мало проницательных наблюдателей.

Если бы таковой попался, он бы увидел, что Сент-Джон — человек с секретами, а более пристальный взгляд разоблачил бы, что под маской скрывается мужчина, который любит предаваться весьма необычным действиям.

Например, чему-то вроде… ношения дамского белья.

Шерлок усмехнулся над своим объектом, который оказался достаточно глупым, чтобы радушно улыбнуться в ответ.

Каждый божий день Шерлок сталкивался с неопровержимым доказательством, что мир на самом деле населён идиотами. Он уже давно потерял надежду, что встретит кого-то, кто не будет раздражать его до зубовного скрежета. Смирившись с подобной действительностью, он легче переносил своё одиночество. В определённой степени.