Начальник вытирал пот со лба. Я был пятый следователь за день, с которым он обсуждал ход следствия по уголовному делу. Он кивал головой, пока я докладывал обо всех проверенных мною направлениях плана: «Здесь какая-то парадоксальность. Мотив, цель – все отлетает в сторону. – Мужчина устало откинулся на спинку кресла, задумался». – «По-моему, ответ здесь где-то рядом, ближе, чем мы думаем!»
Шеф показал мне на холодильник: «Налей-ка нам по стакану нарзана. Стаканы в шкафу, на второй полке. Ну и жара сегодня! – Дело лежало перед ним на столе грудой бесполезных бумаг. И пустоты. – А что криминалисты? Там же две экспертизы!» – «Следы обычные, мужские, сорок второго размера. Микрочастицы показали пыль и траву. Пальцев нет. Эх, если бы была у нас в тот день собака!» – «А лучше был бы у нас ее последний гость», – с юмором парировал начальник.
Мне было не до смеха. Три нераскрытых убийства за два месяца. Так можно дойти и до неполного служебного соответствия! Мой грозный командир понимал мое состояние. «Трава? А что за трава?» – «Обычная, с улиц. Такой много и около дома, и на дороге, рядом с домом». – «А пыль?» – «Тоже уличная, не домашняя».
Его взгляд пронизывал меня насквозь. Тридцать лет на следствии, десятки грамот и ценных подарков от руководства. «А у нас с тобой тоже брюки в пыли?» – «Микрочастицы, наверно, имеются, – механически ответил я, но новая мысль искрой пролетела в моей голове, и я удивленно уставился на пожилое, усталое лицо напротив. – Неужели?» – «Вот-вот! – удовлетворенно подтвердил шеф мою догадку. – Покрути-ка ты дворника с этого участка, либо лицо, его заменяющее. А срок следствия, – он вздохнул, – придется продлить! Активизируйся!»
Санкцию на обыск я получил быстро. Дворник, мужчина послепенсионного возраста, проживал в подвале, около черного входа с обратной стороны дома. Две большие теплые комнаты, оклеенные обоями, были очень уютными. Меня удивило, что помещение было жилым с момента постройки дома. Оно планировалось для семьи швейцара или дворника. Только вид из окна был неважный: на ноги пешеходов и колеса автомобилей. Жена его гостила у дочери на даче все лето. Сын работал и жил в Подмосковье. Обыск ничего не дал. Я только изъял его рабочую форму одежды и резиновый фартук.
«Иванов, через три дня ко мне на допрос!» – строго сказал я пожилому мужчине, вручая повестку в прокуратуру. Посадить его в камеру было рискованно. Диабетики требуют специального обращения, врача. Да куда он денется, а я за эти дни все на него соберу, и допрос будет проведен со знанием необходимых обстоятельств! «Я буду у вас, – ответил он мне, – мне нечего скрывать, я никого не убивал».
Через день торжествующий криминалист вручил мне заключение экспертизы. Частицы на стуле и с его брюк совпадали полностью. Можно было радоваться, дело раскрыто. Однако что-то останавливало меня. Я видел много преступников, и необъяснимое, свое профессиональное, подсказывало мне, что он – не убийца. Всю жизнь проработал на одном месте. Не пил и не курил. Через день мои мысли подтвердил и оперуполномоченный Алехин у меня в кабинете. Все версии по плану мы отработали.
«Нет, не он! Нигде на учетах не состоит. Характеризуется по работе положительно, завтра принесут. Ни с кем никогда не ссорился. У нас в управлении на него ничего нет, больше всего удивлен участковый, он его знает более десяти лет! – Опер с наслаждением вытянул ноги. – У нас в конторе уверены – убийства не было. Помнишь, следов-то в комнате нет! Паркет сиял от мастики!»
Это был сильный факт, его не обойдешь, но чего-то капитан Алехин так заговорил? «Ты что, в адвокаты собираешься?» – «Суди сам, мы ничего у него не нашли, с умершей он не ссорился и ранее никогда не ругался. Да и что может быть общего у бывшей партийной бюрократки и этого работяги? Нет, Семен, здесь медицинский фактор. Допросить его надо, и я бы закрыл это дело». – «А это решать не тебе», – сухо сказал я милиционеру. Он не обиделся. «Симпатичный дядька. Антиквариат собирает. Во второй комнате, на полке, я у него нашел старинные книги, альбом с пасхальными открытками почти столетней давности. Просмотрел книги и нашел договор, тоже древний, о покупке этого дома каким-то дворянином. Спрашиваю: это что? Отвечает: «Нашел в мусорнике, храню как историческую реликвию!»»
Он встал, прощаясь, в милиции у него было много работы. Скорее из любопытства, я спросил его, когда он взялся за ручку двери: а как фамилия дворянина? «Мещерский», – прозвучало на прощание из открытого выхода в коридор.
Да, дело надо прекращать. Допрошу пенсионера подробно, ничего нового он мне не скажет. Два дня занимался другими делами, провел несколько очных ставок, назначил пять экспертиз. Нераскрытое убийство – холодная глыба льда – таяло, трещало по швам. У меня появилось сразу двое подозреваемых. Потому-то и появление дворника Иванова в коридоре с повесткой в руке я расценил как последнюю формальность. Допрос на пару листов, постановление о прекращении дела на трех листах. Мне даже стало неловко пред стариком. Ладно, пошутили, поговорили, расстанемся, как два нормальных человека. Мало ли у кого пред смертью возникает эмоциональная вспышка, галлюцинация с бросанием посуды! Я пригласил в свой кабинет: «Садитесь, князь Мещерский, – спокойно и вежливо сказал я дворнику, указывая на стул пред своим столом, – поговорим откровенно. Я жду!»
Это старый следственный прием, но примененный в шутку. Теперь небольшая пауза и пристальный взгляд прямо в глаза собеседнику. Через минуту я рассмеюсь и скажу, что дело окончено. Зачем пугать пенсионера? Мой допрашиваемый спокойно сел, и его ответ прозвучал как гром среди ясного неба: «Думал, что ваш милиционер глупее. Хорошо, признаюсь. Я внук князя Мещерского, последнего хозяина дома. Но партийно советскую старуху я не убивал. Понимаю, для вас мои слова ничего не значат, но я в Бога верю и на преступление не пойду!»
Мне понадобилась вся моя сила воли и выдержка, чтобы, не изменяя выражение лица, сухо ответить: «Продолжайте, я слушаю!»
Дворник смотрел на меня. По возрасту я подходил ему в сыновья. Поэтому не грубил, не «тыкал» пенсионеру и не делал много того, что нам, к сожалению, приходится делать. Видимо, мои приличные манеры и послужили причиной его откровенности: «Ваши предки были дворянами?» – «Нет, – ответил я, – крестьяне из Полтавы, пахали землю, и я ими горжусь!» – «Очень достойный ответ!»
Потомок древнего дворянского рода вздохнул, будто снимая с груди тяжелый, невидимый груз, и заговорил. Я слушал молча, не прерывая.
«В начале века мой дед князь Мещерский, крупный петербургский чиновник, купил этот дом в Москве для своей семьи. В 1912 году он вышел в отставку и переехал с женой и сыном, моим отцом, во вторую столицу России. Земли и имений дед не имел, жил на пенсию, сдавая половину дома жильцам. Отец учился в гимназии, бабушка состояла в различных благотворительных обществах. Так было до революции. В восемнадцатом году все спокойствие, добродетель и привычный уклад жизни полетели в пропасть безумия. К власти пришли большевики. – Он вытер рукой вспотевший лоб и продолжил: – Сейчас это называется коротко, по-научному «внесудебные расправы». А в жизни приходила группа представителей новой власти, один во всем черном, как из ада. Заходят во двор или в подъезд и кричат: «Где хозяин, где хозяин?»
Выходит домовладелец. Его расстреливают в упор или вешают около дома. Все происходит в присутствии детей и родственников. Два дня трупы запрещается убирать – чтобы все видели! Деда расстреляли на глазах у жены и подростка-гимназиста. В доме напротив хозяина, старого полковника, повесили во дворе. Еще один хозяин дома, дальше по улице, мертвый лежал около порога своего высокого крыльца. Через несколько дней бабушка, похоронив мужа, бросив все и взяв с собой сына и свои драгоценности, уехала в Сибирь, к дальним родственникам. Денег от продажи колец и серег хватило, чтобы купить маленький дом на окраине сибирского города, прожить несколько лет. Отца, как дворянина, не брали на хорошую работу. Учиться в университете тоже было нельзя. Он стал бухгалтером, женился на учительнице начальных классов и по совету своей мамы сменил фамилию. Так я стал Ивановым.
