Автобусы и троллейбусы подходили и отъезжали каждую минуту. Быстро и аккуратно забирал толпы людей. Серега удовлетворенно вздохнул и сказал мне:

– Все в порядке! Иди к метро, вон видишь, тетки там трутся. Поговори с одной, с другой. Чемодан я посторожу. Вдвоем подходить не надо – вспугнем. Один на один они легче договариваются.

– Давай!..

Он снова ласково назвал меня по имени. Довольный такой жизненной помощью, я быстро пошел к серой стене здания вокзала. Паспорт я заранее переложил в нагрудный карман летней рубашки – показать, что я иногородний. Одна женщина сдавала всю квартиру, она стоила дорого. Вторая комнату, но там уже проживало два абитуриента. Это мне тоже не подходило. Третья, пожилая пенсионерка, сдавала комнату в своей квартире, но почему-то долго расспрашивала меня, откуда я приехал, в какой институт хочу поступать. Потом она решила посмотреть мой паспорт. В цене мы сошлись.

– Хорошо, – согласилась пенсионерка, – главное, что не куришь, а где твои вещи?

Я оглянулся, но ни чемодана, ни Сереги на остановке не было. Расстояние я пробежал за несколько секунд. Тщетно! За прошедшие десять минут от остановки отошло десять автобусов и столько же троллейбусов. Сменилось много людей, и никто не видел мужчину с чемоданом. Меня как будто ударили палкой по голове, вогнав в какой-то ступор. Машинально я вернулся к женщине и кое-как мог сказать ей:

– Чемодан украли!

Все испуганно разбежались: кто в метро, кто на остановку.

С полицией, даже свидетелем, никто дело иметь не хотел. Находясь как во сне, я почему-то быстро побежал в медицинский пункт вокзала, где еще мог находиться единственный знакомый мне человек в этом громадном городе. Мне повезло. После укола и приема таблеток Петр Иванович сидел у выхода, собираясь с силами, чтобы поехать на другой конец Москвы. После моего рассказа он разволновался и уронил костыль на пол.

– Ах мерзавец! но я-то… старый баран! ведь чувствовал что-то неладное, хотел тебя предупредить! да он был такой веселый, такой сердечный! Не рабочий он, а вор. Вор из колонии. И вещей не было. И про лес говорил!

На шум разговора и звук упавшего костыля к нам пришел фельдшер. Я уже говорить не мог, и инвалид рассказал ему о моей беде. Фельдшер ничуть не удивился:

– Такие случаи – каждый день! Он потому-то и в Москву ехал – легче воровать. Опытный: на вокзале и люди, и полиция, а там, на остановке, – проходной двор, пойди найди! Откуда он, с Лефортово? Правильно, там следственный изолятор, раньше сидел! – Он быстро отошел от нас и вернулся с валерьянкой в стакане воды. Для меня.

Как искать Серегу?

В те далекие годы билеты на поезд продавали не по паспорту или документу, заменяющему удостоверение личности. Маленький темно-желтый кусочек картона, билет с указанием поезда, вагона и места, ничего не мог сказать о твоем попутчике в железнодорожном путешествии. У меня не осталось денег даже на метро и телефон.

Инвалид предложил поехать к сестре. Она работала в Москве и могла что-то посоветовать или дать денег взаймы на обратную дорогу. Мы спустились в метро, на самую красивую станцию в мире, «Комсомольскую», названную в честь первых строителей Московского метрополитена. Мозаика, фрески, мрамор, позолота картины на потолке, широкие лестницы и переходы.

Увы! Для меня это была красота и величие Древнего Рима, по которому вели проигравшего битву варвара, побежденного более умным и сильным противником. Возвращаться домой с позором на смех знакомых – об этом не могло быть и речи! Купить все заново? Таких денег мне никто не даст. Про документы и характеристики в чемодане тоже надо забыть!

Сестра инвалида работала на пищевом комбинате, много денег дать не могла.

– Директор у нас хорошая. Пойдем к ней. Расскажем, как она решит!

«Москва слезам не верит!» – эту пословицу придумали коренные москвичи. Спокойные, вежливые. С детства знающие, с кем дружить, с кем просто поддерживать отношения. Не те несколько добрых круглолицых поварих и кондитеров, провинциалок, горестно всплеснувших руками. Группой повели меня к Любови Павловне. Директор, тоже полная, большая женщина, внимательно просмотрела мой паспорт, слушая рассказ Петра Ивановича о нашем путешествии в Москву.

– В какой институт хотел поступить?

Я ответил, что теперь, видимо, в следующий раз. Времени на сбор документов у меня просто не было. Она согласилась, что-то поискала в большом журнале на столе и предложила:

– Мне нужен грузчик. Месяц поработаешь, все себе купишь, восстановишь. Билет домой на самолет возьмешь – не везет тебе в поездах. Жить сможешь у уборщицы. Она одинокая старушка в доме напротив. Ну а с участковым я договорюсь. Согласен?

– Согласен! – ответил я, провожая взглядом исчезающий в ее сейфе мой паспорт.

Черный халат и рукавицы мне вручили через час.

Ящик сливочного масла весил десять килограммов. Длинная коробка с куриными яйцами – двадцать. Мешок сахара – пятьдесят, а тяжелый, как каменный, мучной мешок – шестьдесят и мог отдавить ухо при неправильной погрузке со склада в столовую, кулинарию, кондитерский цех. На мое счастье, в здании был грузовой лифт. Работал добросовестно. Ничего дефицитного на складе не просил и сто граммов коньяка ежедневно, как другие грузчики, от кулинаров не требовал. Поварихи стали меня звать к обеду. Себе, бухгалтерии и руководству они готовили отдельно, и пища была по-настоящему домашней. Санитарный врач запрещала грузчикам в черных халатах заходить в варочную и в цеха готовых блюд и закусок. Есть приходилось в овощной комнате. В пять часов работа заканчивалась. Я шел на квартиру уборщицы, принимая душ, и валился с ног от усталости. Столовая и цеха открывались в восемь часов утра, но приходить надо было на час раньше. Один выходной в неделю. Эх, Серега, хорошо, что ты мне тогда не попался! Вор ворует не только имущество, а что-то еще – глубоко сокровенное в сознании человека. Он тайно уносит вещи, оставляя в памяти грязный след на долгие годы жизни. Получив аванс, я сразу позвонил домой, рассказав, что сдаю экзамены, но конкурс очень большой. Институт известный, много золотых и серебряных медалистов. Вынужденная ложь родным испортила настроение на многие дни вперед.

На Москву не хотелось даже смотреть. Неприятностей добавил уверенный, всезнающий мордоворот – пенсионер, явно бывший военный. Я грузил ящики с пустыми бутылками на грузовую машину. Очередь с сетками, полными бутылок для сдачи, терпеливо стояла перед закрытым окном. Приемщица должна была освободить место для новой стеклотары. Мужчина недовольно осмотрел меня и громко сказал, обращаясь ко всей очереди нервных алкоголиков и домохозяек:

– Эх, Ермак Тимофеевич, такой здоровый, молодой, а уже в торговле пристроился!

– Нет чтобы на завод пойти, – злобно поддержал его пьяница с фиолетовым носом.

Десятка его бутылок в авоське вполне хватало на пол-литра дешевого крепленого фруктового вина, от которого у многих начиналась белая горячка.

– Молчит, – презрительно заключила пожилая женщина с хозяйственной сумкой.

Мои ящики взлетели на деревянный пол грузовой машины.

– Разгавкались… – ответил им за меня шофер-экспедитор, принимавший груз в кузов и аккуратно укладывавший по пять ящиков в ряд.

В машину входило ровно сто ящиков. По работе моими непосредственными начальницами была кладовщица Клава и шеф-повар кондитерского цеха Зоя, куда я постоянно возил ингредиенты для тортов, пирогов и пирожных. Сорокалетняя, из далекой рязанской деревни, женщина была изысканно худа и резко отличалась от своих полных розовых коллег-поварих и пекарей-кондитеров. Это приводило ее в постоянное волнение и отчаяние, ибо служило сильным препятствием к нормальной семейной, человеческой жизни. Подруги все время знакомили ее с мужчинами. Однако это проходило не в Голландии и Франции, а в России, где были другие понятия о женской красоте, и кавалеры сразу пропадали. Зоя утром ела большую ромовую бабу со стаканом молока, а вечером пила чай с тортом. Бесполезно. Королева печеных сладостей, розового крема и пышных пирогов оставалась с фигурой фотомодели или манекенщицы. Женщины ее жалели. Вера прославилась на весь Московский канал телевиденья. Директор комбината, зная о ее тяжелой женской судьбе, добилась ее включения в большую профсоюзную делегацию для поездки в Грецию.