– Холодильник! Сюда продукты кладешь – и все холодное! Лучше, чем ЗИЛ. Ну устраивайся и приходи на станцию, познакомим тебя с рабочим местом.

И Ванька начал работать. Зима настала быстро, к концу октября уже все вокруг покрылось снежными сугробами. Под домом, вокруг свай, снег выдувало, он скапливался в длинную насыпь, которая скоро доросла до середины окон, заслонила свет. Но света и без того становилось все меньше, и наконец день съежился до получасовых зыбких сумерек.

Остальное время было темно, но не мрачно: пышный снежный покров поблескивал в свете фонарей, окружающих станцию; а в особенно морозную погоду, когда появлялась низкая луна, или зелеными волнами разливалось по небу северное сияние, снег сверкал колючими искрами.

Внутри их длинного дома – бревенчатого, обшитого снаружи тесом – ярко горело электричество, стены покрывали буйно растущие зеленые вьюны. Жены метеорологов старались, озеленяли как могли. Коллектив был небольшой, дружный. После работы собирались в большой общей кухне, запекали в печке рыбину, ужинали вместе, пели под гитару, придумывали «Огонек» к Новому Году.

Работы было много. Ванька освоил приборы, научился управляться с телеграфом, радиопередатчиком. Основной его заботой были зонды. Ему нравилось выходить ранним утром на площадку, готовить зонд. Снег хрустел под унтами, разбавлял белизной непроглядную тьму неба и морозный воздух казался густо-синим.

Раз в неделю, по субботам, в Ленинградском Институте Арктики устраивали радиосеанс связи для семей полярников. Анька исправно, каждую субботу, приходила в Институт на сеанс. Она быстро, бодрым голосом прочитывала заготовленный текст – о родителях, о своих делах в аспирантуре, перечисляла имена знакомых, передающих ему привет. Потом вздыхала: «Остальное в письме».

Письма тоже приходили часто: рейс самолета, если погода летная, бывал раз в неделю. В письмах Анька подробно рассказывала, куда и с кем ходила, что видела в театре, но больше всего – о кооперативе, о том, как она ищет туда лазейку. Иван опять удивлялся, что Анька оказалась такой пробивной.

Вечерами, лежа на узкой панцирной кровати, он прислушивался к завыванию метели внизу, между сваями. В эти минуты становилось одиноко, тоскливо. Хотелось почувствовать под рукой хрупкие Анькины косточки, доверчиво прижимающиеся к нему, как будто ищущие защиты под его бугристыми бицепсами. Он вспоминал, как школьница Анька лежала на больничной койке, вся опутанная трубками, проткнутая иглами, и гнал от себя мысль о ее приезде. Ему было страшно думать, что Анька – худая, маленькая – окажется здесь, на крайнем севере: будет питаться консервами и сушеной, размоченной перед приготовлением, картошкой, будет носить на своих худеньких плечиках тяжелый овчинный тулуп и выходить на улицу, держа перед лицом «телевизор» – кусок закругленного с двух сторон плексигласа с приделанной к нему палкой-рукояткой. «Телевизором» здесь защищались от ветра, хлещущего в лицо колкой снежной крошкой.

В письмах к Аньке он рассказывал про разные случаи: как артисты приезжали, которые в кино «Земля Санникова» снимались; как ветром девчонку-второклашку унесло в море, и весь поселок искал ее целые почти сутки, и как нашли ее живую, спящую под торосом, почти полностью занесенную снегом; как белый медведь, привлеченный запахом кухни, повадился лазить во двор детского сада, и как для него стали вывозить за поселок бочку с пищевыми отходами – чтобы не лез к людям. Он описывал северную экзотику, шутил и к себе не звал.

В большом зале колледжа торгового флота при Воен-но-Морской Академии в Ла Специя торжественное событие: вручение дипломов выпускникам колледжа 1978 года. Факультет судовождения сегодня выпускает 193 кадета по специальности «младший палубный специалист торгового флота». Из них 27 – девушки.

Орнела – в кадетской парадной форме, с гладко причесанными назад в хвостик волосами, без косметики – сидит в первом ряду и с замирающим сердцем ждет своей очереди подняться на сцену. Там сверкают золотыми нашивками сидящие в два ряда преподаватели и высшие офицеры Академии.

Где-то в задних рядах, амфитеатром поднимающихся к потолку зала, и – она знает! – не сводя глаз с ее затылка, сидит и волнуется Педро, ее надежный и единственный друг.

Конечно, за три года в колледже вокруг нее образовалось множество подружек и друзей. С друзьями-ребятами понятно, мимо нее еще ни один не проходил, не пытаясь познакомиться. Красивая! Да их дружба – мусор. Она их презирала. Подружки девчонки – без них нельзя, пусть вьются, но только душевных подруг ей не надо. У нее уже была такая, хватит! А настоящий друг один: Педро…

Когда, пять лет назад, Орнела очнулась после обморока, первое, что она увидела – было лицо все того же симпатичного, полноватого полицейского. Подумала было, что она все еще в полиции. Но нет: комната вся белая, кругом перегородки из простыней от потолка до пола – как стены, и лежит она в постели, на узкой кровати. Она огляделась беспокойно, ища глазами.

– Не волнуйтесь, ваш малыш здесь же, в детском отделении. Вы в больнице, – произнес полицейский, улыбаясь.

– В больнице? Почему? – беспокойно спросила Орне-ла, подтягивая одеяло к подбородку. Она попыталась сесть. Внизу живота тягуче отозвалась боль. Она поморщилась, с усилием выговорила: – Что с Адриано? Где он? Как мы здесь оказались?

Полицейский встал с приставленного к кровати стула, подошел к стене, нажал кнопку, опять сел рядом:

– Адриано в порядке, вам его скоро принесут, – сказал он. – А здесь вы не из-за него, а из-за вас самой. У вас воспаление обнаружили, но похоже, теперь дело пойдет на лад. Вам, видно, лучше.

– А вы, господин полицейский, почему здесь? – тревожно спросила Орнела. – Что-нибудь случилось? Муж меня нашел?

– Пожалуйста, не волнуйтесь и не бойтесь, – полицейский говорил успокаивающим, почти ласковым голосом. – Муж вас нашел – мы ему сообщили, где вы. Ему послали уведомление о гражданском иске по поводу жестокого обращения с членами семьи. Так что не волнуйтесь, он вас не заберет. Как только вы немного поправитесь, к вам придет для беседы адвокат.

– Но господин полицейский… – начала было Орнела, но тот мягко перебил ее:

– Мне будет очень приятно, если вы будете называть меня по имени, Педро.

«Так, подъезжает уже», – подумала Орнела, но вслух произнесла, улыбаясь:

– Конечно, тогда и вы зовите меня просто Нела.

– Ну и прекрасно, надеюсь, мы станем друзьями, – сказал Педро.

«Ну да, все вы друзья, чтобы только под юбку залезть», – злобно подумала Орнела и улыбнулась еще шире:

– Ну конечно, я очень рада. Я ведь никого здесь, в Ол-бии, не знаю. Спасибо вам!

Прошло немного времени, и Орнела уже со страхом думала, что было бы с нею, не встреть она на своем пути Педро. Казалось, у него не было другой заботы, кроме как помогать ей: устраивать ее на работу после выписки из больницы, оформлять документы для маленького Адриано, которого направили в приют при монастыре в Тем-пио – Орнела поначалу сопротивлялась, но вскоре поняла, что с ребенком на руках не сможет ни работать, ни учиться. Педро подыскивал ей жилье, помогал отвечать на бесконечные вопросы адвоката, заполнял для нее многочисленные бумаги для прошения о разводе. Она задумывалась о причине его участия, догадывалась – и не хотела признаться себе, что догадывается.

– Педро, что бы я делала без тебя? Я тебе – чужой человек, почему ты мне помогаешь? – спрашивала Орнела.

Он смущался, отводил глаза, отвечал напряженным, сдавленным голосом:

– Нела, если не я, то кто? Ведь у тебя здесь никого нет.

– Не было. Теперь есть. Ты. Я таких добрых еще не встречала, – она дотрагивалась до его волос. – Спасибо тебе.

Он густо краснел, опускал глаза:

– Ну что ты, захвалишь меня… это моя работа, вот и все.

Орнела не могла не замечать, как он прячет глаза, встречаясь с ней взглядом, как жадно смотрит, когда думает, что она не видит. Но она видела, и внутренне съеживалась: ей так хотелось, чтобы он был другом. Только другом…