Три дня назад я послал письмо своему отцу. Ему несказанно повезло, он встретил мою мать тогда, когда на его запястье оставалось шесть меток, и он ничего не знает о правилах Домов для умирающих. Я сказал, что мне разрешили навестить свою семью, попросил приехать за мной вечером сегодняшнего дня. Предупредил, что буду с другом. Сёстрам сказал, что отец приезжает, чтобы увидеть меня и заодно забрать некоторые вещи и отвезти вещи Сергея его семье. В уличной одежде мы будем потому, что перед отцом неуважительно показываться в больничных одеждах. Если я правильно понял, они поверили и ничего не заподозрили.

Что не далось легко, так это решение вопроса с документами. Все наши ценные бумаги теперь здесь, в специальной комнате, где когда-то работал наш сосед Григорий Гуляев. Разумеется, вчера мы обратились к нему. Теперь он один знает о нашем плане побега. Мне и Сергею пришлось пожертвовать всеми деньгами, что у нас были, до последней монеты, чтобы он никому не выдал нашей тайны и согласился выкрасть документы. Григорий в красках расписал, как ужасна станет его жизнь здесь, если он будет пойман, как тяжело будет найти бумаги, но потом, ночью, всё-таки согласился. Мы с Сергеем дрожали от волнения, но терпеливо ждали, крепко сжав пальцы друг друга на удачу. Едва мы подумали о том, как мучительно долго ожидание, Гуляев появился в дверном проёме с двумя объемными конвертами с бумагами в руках. Не прошло и пяти минут, как документы были в наших с Сергеем руках. Больше ничего не осталось, только ждать назначенного часа и тогда как можно быстрее садиться в отцовскую машину да надеяться на расторопность шофёра. Морщинистый старик, сидящий в коридоре, — единственный, кто следит за порядком здесь. Ничего удивительного здесь нет: люди в подобных местах полны спокойствия и смирения. Гнев усмиряют сёстры с помощью нескольких уколов, а тех, кто теряет способность отвечать за свои действия, перевозят в другой Дом.

Этим утром я не мог не проснуться раньше всех. Я пишу взмокшими от волнения руками и смотрю на умиротворённое лицо спящего Сергея. На этих самых страницах я пишу то, что останется в этом журнале навсегда. Пусть помимо описания нашего побега здесь будет эта клятва: я обещаю быть вечным хранителем свободы Сергея — того, что он ценит больше всего в этой жизни.

***

У Сергея от счастья едва не остановилось сердце, когда три дня назад Алексей положил руки на его плечи и объявил, что совсем скоро они сбегут из этого места, а после, чтобы не потерять ни секунды на разбирательства из-за побега, и вовсе отправятся в другую страну.

Однако сейчас он никак не мог радоваться освобождению, ведь Лиза остаётся здесь. Бедная Лиза, к которой так и не приехали родители, которая мучается из-за головной боли и даже не может выйти на улицу, чтобы дать ветру хоть немного охладить череп, будто охваченный огнём. Кроме него и Алексея у неё больше никого здесь нет. Она нуждается в них. У Сергея сердце обливалось кровью каждый раз, когда он замечал, что девочка становится зависимой от своих старших друзей, что именно на него и затем на Алексея она смотрит, когда чувствует малейшее смятение в душе. А что будет, когда они уедут? Лизавета сойдет с ума от боли и неподвижности, а вскоре умрёт в полном одиночестве, думая о том, что Бог обошёлся с ней, как с ненавистной падчерицей.

Будь это в его власти, Сергей бы непременно отдал всё, чтобы у этого светлого создания не отнимали будущее. Он бы сделал такое для неё, для своей сестры и для Алексея.

Но он не смог бы бросить его. В конце концов, жизнь ценнее смерти, и приковать себя к кровати умирающего человека ужасно, хотя и благородно. Кому от этого будет лучше? Смерть, подкрадываясь, выгонит счастье прочь, как бы сильно оно ни хотело остаться. К тому же, если Сергей готов пожертвовать многим ради счастья Лизы, то, должно быть, и она смогла бы отпустить его, если бы знала, как счастлив будет Сергей рядом с Алексеем?

Он никогда не испытывал такой сильной влюблённости. Что сделал Алексей? Ничего особенного, он просто всегда был рядом, искренне заботился, прощал его вспыльчивость и внимательно слушал, когда Лек говорит о том, что его волнует… Нет, Алексей сделал всё. Всё то, что всегда было необходимо Сергею. Возможно, эта влюблённость не такая страстная, как та, что он испытывал к другим мужчинам, которых было невозможно не целовать, но с ним он впервые ощутил глубину этого чувства. Оно пускает корни в душу, а не просто цветёт короткое лето. Листья опадают, а корни живы, пока есть вода. Вот и с Алексеем Сергей перестал быть нетерпеливым и пылким. Он хочет носить ему цветы и писать поэмы, но прежде всего он жаждет дать понять юноше, что его любовь — не короткое объятие, а осознанное рукопожатие, которое не ослабнет и тогда, когда они окажутся на краю бездны.

Сергей смотрел в стену и улыбался своим мыслям. Его пальцы машинально перебирали волосы на голове Лизы, что лежала на его коленях. Это успокаивало девочку. Взгляд Сергея, сияющий при мыслях о Алексее, не остался незамеченным, и Лиза вдруг спросила:

— Сергей, а вы, случайно, не влюблены в меня?

Юноша раскрыл глаза от удивления и ответил:

— Боюсь, что нет. Но я по-другому и всей душой полюбил тебя, Лиза. Ты напоминаешь мне мою младшую сестру. Ей семнадцать, она дома, с нашей матерью.

— Жаль, — погрустнела девочка. — А то я хотела попросить вас поцеловать меня.

— Поцеловать? — опешил Сергей. — Лиза, ты ведь знаешь, что это будет стоить тебе жизни!

— В этом и суть! — ответила Лиза и в её глазах стало видно болезненное отчаяние. — Я не хочу больше мучиться. Я устала жить, мечтая начать биться головой о стену, или в ожидании приступа боли. Может, я и могу спастись и излечиться, но ждать не желаю. Я думала, если вы любите меня, мы могли бы проверить, вдруг это то, чего мы ищем. Но раз нет, я прошу прощения. Очень эгоистично было бы просить вас тратить на меня ваш предпоследний шанс.

— А почему ты решила, что мы можем быть родственными душами? Ты ведь знаешь, что ты не можешь не любить того самого человека? Только если бы ты была влюблена в меня…

Сергей вдруг прервался, задумавшись. Он взглянул на лицо Лизы. На нем была грустная улыбка.

— Прости, Лиза, я и подумать не мог, что ты влюблена в меня. Извини, что я не хочу целовать тебя.

— Ничего страшного. Я рада тому, что, наконец, поняла, каково это, быть влюблённой. И, скажу вам, это волшебно.

— Соглашусь с тобой, — произнёс Сергей и голос его прозвучал мечтательно.

Вдруг Лизавету осенило:

— Так вы тоже влюблены? Я так рада за вас! Жаль, что не в меня, но я уже почти не переживаю. Надеюсь, вас он тоже любит.

Сергей насторожился, услышав «он», но решил, что Лиза имела в виду «человек».

— Можно спросить вас? — сказала она. — Вы влюблены в Алексея?

Сергей перестал дышать.

— Не бойтесь, я знаю, что люди считают это неправильным. Я никому не расскажу, клянусь! Однако я совсем не понимаю, как можно презирать влюблённых из-за того, что они не могут родить своих детей. Когда я поняла, что вы любите Алексея, я говорила себе, что это мерзко и неправильно, но так и не смогла в это поверить. Видели бы вы себя со стороны! Когда вы смотрите на него, кажется, будто вы не жаждете ничего так сильно, как поцеловать его. Вы прямо сияете, будто звёздочка, в такие моменты. Надеюсь, когда я увижу Бога, мне хватит смелости спросить у него, действительно ли он не хочет, чтобы мужчины влюблялись в мужчин.

Сергей хотел сказать: «Уверен, это случится нескоро», но решил не лгать. Он взял девочку за руку и ещё более отчётливо, чем раньше, ощутил ужасный ком в горле.

***

Алексей уже час как разгуливал в коричневых штанах и серой куртке, своем уличном костюме. Он ходил по коридору из стороны в сторону и буквально каждую секунду прожигал взглядом часы на стене. Отец должен был приехать полчаса назад! Сергей в тёмно-синем костюме и чёрной шляпе спокойно сидел в кресле и держал на коленях сумки — свою и Алексея. Внутри же он метался, точно загнанный в клетку зверь. Ужасно хотелось вернуться к Лизе и сказать, что они больше не вернутся, но в то же время ноги нестерпимо ныли от желания скорее оказаться за забором, пройтись каблуками по камням, а не этим омерзительно ровным дорожкам. Неделю назад оба юноши были в восторге от красоты садика вокруг Дома, но сейчас им хотелось вырвать некогда любимую вишню голыми руками.