Алексей тоже знал немало губ в своей жизни. Знал мягкие женские поцелуи и жадные мужские. Прижимал к себе девичьи талии и таял в сильных объятиях. Клал руки поверх кудрей на хрупкие лопатки и запускал пальцы в короткие волосы. А сейчас больше всего он хотел коснуться губ Сергея. Узнать, насколько смело тот ответит, как сильно сожмет его плечи руками, как легко собьется его дыхание…

— Алексей… — раздался непривычно низкий голос Сергея.

— Что? — тому, казалось, всё послышалось.

— Коснитесь моих губ, — попросил Сергей, глядя в зелёные глаза.

— Что?!

— Алексей! Просто коснитесь моих губ. Пальцем. А я коснусь ваших, — юноше вдруг стало совестно за такую дерзость, и он продолжил робко, отведя взгляд. — Хочу ощутить, какие у вас губы. По губам человека можно много о нем сказать.

— Боже, Серёжа, не оправдывайтесь!

Алексей приблизился к Сергею, и их лица оказались так близко, что выдох одного становился вдохом другого. Сергей мягко держал в ладонях лицо Алексея и смотрел ему в глаза. Большой палец опустился к подбородку и поднялся к губам. С невыразимым трепетом он медленно провёл по ним и, кажется, на несколько секунд юноши перестали дышать. Алая кожа была тёплой, сухой, в едва заметных трещинках. Осмелев, Сергей провёл по верхней губе, по зубам, коснулся кончика языка. Его собственных губ коснулся Алексей. Закрыв глаза, оба исследовали лица друг друга, упиваясь этим странным занятием любовью. Всем, что им было дозволено.

========== Часть пятая. Бессмертие души покупается смертью ==========

Рассвет неспешно прогонял бессонную ночь; птицы, казалось, возвращались парить в воздухе с некой робостью, и щебет их означал тысячи извинений за нарушенный покой. Ветер не приносил грубого холода, а лишь заботливо окутывал руки влюблённых блаженной прохладой. Если природа и правда решила радоваться счастью юношей, то, должно быть, лишь потому, что признала в них своего единого сына, чья душа, наконец, перестала быть разорванной на две части?

Алексей расположился под вишней, Сергей дремал, сложив голову на его грудь. Он осторожно перебирал волосы спящего и думал о том, что был бы счастлив прожить остаток дней лишь ради того, чтобы стеречь сон этого человека.

— Я влюблён в вас, — шептал Алексей, в чьей душе все чувства вытеснились одной огромной, бесконечной, безграничной, необъятной нежностью. — Боже, я так влюблён в вас! Кажется, я повторяю это уже в сотый раз…

— Мне не нужны ваши слова, — откликнулся проснувшийся Сергей. — Я чувствую это и без них. Я чувствую любовь даже на кончиках ваших пальцев.

Он прижался губами к чужой груди, а затем взял руку Алексея и оставил на ней поцелуй.

— Простите, если это я разбудил вас, — извинился тот.

— Я не спал. Я просто мечтал о том, как мы с вами сбегаем из этого места и узнаём, что всё, что мы знаем о нашей скорой смерти — обман.

— Вы правда были бы рады сбежать отсюда? — спросил Алексей. — Вместе со мной?

— Нет на свете того, что я желал бы больше этого, — с улыбкой ответил Сергей, но из его лёгких вырвался грустный вздох. Он поднялся на ноги и помог встать Алексею. — Пойдёмте внутрь, не то нас заметят.

Возвращение в темную комнату через крошечное окно было отвратительно. Будто животное заключают в клетку, упиваясь тем, как тяжело ему протиснуться внутрь.

***

— У тебя потрясающий талант! — с неподдельным восхищением воскликнул Алексей, увидев на последних страницах своего журнала несколько портретов, нарисованных Лизой.

На одной странице была изображена женщина-соседка с вьющимися волосами, еще на двух — профиль Алексея. «Это прекрасно! Ты смогла запечатлеть его восхитительный профиль», — говорил Сергей и никто не обратил внимание на то, как сильны были ноты влюбленности в его голосе. На шести оставшихся страницах были портреты Сергея, в разном положении, с разным выражением лица. Алексей не мог, но страшно хотел отблагодарить Лизавету за то, что теперь у него есть портреты, на которые он может смотреть вечно. Сергей уверял, что он не так красив, как его изобразили, и его бледные щёки вдруг покрывались румянцем, глядя на который, Алексей испытывал отчаянное желание коснуться губами бархатной кожи на лице юноши.

Алексей увлечённо приглаживал пальцами волосы Сергея, чтобы сравнить его с портретом. Тот смущался от прикосновений и слегка отстранялся назад, опуская глаза. Алексей смотрел на его ресницы и думал, что больше всего на свете хочет оказаться в том месте, где ему будет позволено проявлять свои чувства, где он сможет обнять Сергея, запустить ладонь в его волосы и зацеловать щёки, шею и руки…

Сдержанное счастье очередного дня в этом печальном месте омрачилось, когда через несколько часов из-под одеяла Луи послышалось шумное сопение и стоны, которые будто старались сдержать. Лицо девочки покраснело, вены на лбу выступили, из глаз потекли слёзы, и в один момент даже люди в коридоре вздрогнули, как один, когда Лизавета закричала, не сумев сдержаться. На крик тут же прибежали сёстры. Получить от несчастной объяснений они не смогли, но быстро поняли, в чём дело и, печально вздохнув, направились прочь.

— Что с ней такое? — успел крикнуть вслед Сергей, возбуждённый от страха и возмущения.

— Это одна из нормальных реакций для её состояния, — ответила молодая женщина, ещё не приобретшая презрения к умирающим. — У неё сильная головная боль. Мы не можем ничего с этим поделать. Скоро она должна пройти, но возвращения долго ждать не придётся.

Позже Лиза уснула в объятиях Сергея, вспомнившего, как много лет назад он успокаивал свою тогда ещё совсем маленькую сестру, когда у той болел живот. Оказалось, забота и нежность имеют одинаковый эффект и на боль тех, кому пять месяцев, и тех, кому пятнадцать лет.

25 июля 1913

Не знаю, зачем я пишу это. Должно быть, чтобы просто унять волнение, собраться с мыслями. А если меня накажут за то, что я собираюсь сделать, я смогу использовать эту запись как объяснение своего поступка.

Три дня назад, когда я объяснился Сергею в любви, в его лице у меня появился тот человек, ради которого я без колебаний пойду на безумные вещи. Возможно, однажды это обожание погубит меня, но я буду страдать, не сожалея и не обвиняя в этом никого. Стоило Сергею сказать о том, что он хотел бы сбежать из Дома для умирающих, я потерял покой и стал одержим идеей исполнить его желание.

Сперва мной двигала пылкая жажда свернуть горы ради этого человека, но позже я рассудил, что худшее, что мы можем сделать — это провести всё недолгое время, что нам отпущено, в этом полном отчаяния месте.

Чтобы понять меня, достаточно осознать наше с Сергеем положение. Каждому из нас осталось жить не больше года. По статистике, пятьдесят процентов умирающих душ не протягивают и пяти месяцев. Из них половина совершает самоубийство, а другая не переносит самых разных болезней. Более того, в любой момент у нас может прекратиться дыхание, остановиться сердце. Кроме того, испортить жизнь может повреждение мозга, отказ конечностей и множество других ужасных вещей. Самое страшное, что доктора ничего не могут сделать, только уменьшить боль в некоторых случаях. Так не лучше ли умереть от остановки сердца в своём доме, в парке или в морском путешествии, нежели в столовой с ужасными белыми стенами? Шансы найти свою родственную душу здесь только уменьшаются. А мы с Сергеем не имеем их вовсе. Женщины его не привлекают; мужчинам редко предназначаются мужчины. Я же не хочу искать ту, что предназначена мне. Эти правила слишком жестоки, чтобы соблюдать их. Я всем сердцем люблю другого мужчину, так почему же мне нужно отказываться от своих чувств ради той женщины, которую я ещё не встретил?

Закон есть закон. Император возложил ответственность за умирающих на дома, в которых о них заботятся, поэтому никто не может покидать территорию, ограниченную забором, ни при каком условии. Однако я рискую пойти против этого правила. Всё равно мне нечего терять. Я выбираю провести остаток дней с Сергеем, насладиться его обществом, как делают все влюблённые. Мне стыдно перед докторами и сёстрами, но что я могу сделать? Видит Бог, я выбрал то, что лучше для всех.