— Вам не нравится молоко здесь? — спросил он, нависая над лицом юноши.

— Не понимаю, о чем вы. Я пил только алкоголь, — он отвернулся от своего навязчивого соседа и накрылся одеялом с головой.

— Валентина Петровна! Валентина Петровна! Он очнулся! — Алексей размахивал руками, будто сумасшедший, чтобы привлечь внимание сестры, остановившейся в дверном проёме.

— Алексей, присядьте! — беззлобно крикнула женщина и, вытирая руки о своё платье, стала медленно шагать к молодым людям.

— Где я? — спросил сосед Алексея, опустив одеяло.

Сестра милосердия прокашлялась, лишила своё лицо эмоций и красок и заговорила не своим голосом. То, что она произнесла, несказанно удивило Алексея:

— Вы в доме для одиноких душ. Совсем скоро вы умрёте. Не бойтесь, мы позаботимся о вас до момента вашей смерти.

Он смотрел в некогда доброе лицо, покрытое морщинами, и не мог вразумить, как оно смогло приобрести это холодное выражение. Как сумела эта женщина, не сдерживающая слёз каждый раз, когда ей приходилось произносить: «Ты в доме, где за тобой будут ухаживать», так бесцеремонно обойтись с ним? Кто же он? Неужели насильник?

— Не солгало предчувствие, значит, — пробурчал человек и снова накрылся одеялом.

Дождавшись, когда сестра уйдёт, Алексей коснулся плеча соседа. Тот неохотно стянул с лица одеяло.

— Почему у вас на руке две метки? Вы ведь знаете, что при таком раскладе у вас есть все шансы остаться живым?

— Не говорите такое людям, прислонившись вплотную к их лицам. Они могут плюнуть вам в глаз от счастья, — саркастически пробормотал юноша.

— Простите, — Алексей шагнул назад и сел на свою кровать. — Вы ведь знаете? Как вас зовут? Как вы тут оказались?

— Я знаю, но не тешу себя ложными надеждами, — полным безразличия голоса говорил сосед. — Зовут меня Сергей.

Последний вопрос остался без ответа. «Скрывает, — догадался Алексей. — Значит, это действительно что-то ужасное и очень постыдное. Он точно насильник!»

— Вы не скажете, как тут оказались?

— Нет.

— Ладно. Можно, я попробую угадать? — не сдавался Алексей.

— Попробуйте.

— Это что-то дурное? Из-за этого на вас косо смотрят?

— Косо? — усмехнулся Сергей. — Наверное, да.

— Вы насильно крали поцелуи у женщин?

— Нет.

— Вы растлевали детей?

— Нет.

— Вы были в отношениях с сестрой?

— Нет.

— С матерью?

Устав отвечать, Сергей просто глядел в одну точку на стене.

— Тогда я не знаю. Всё остальное ведь не предосудительно! — воскликнул Алексей, избавившись от неприятного чувства, что усиливалось с каждой новой догадкой.

Сергей с теплотой посмотрел на него. В его карих глазах вдруг сверкнул живительный огонёк надежды.

— Хорошо, если вы действительно так считаете. Быть может, хоть вы не дадите мне умереть здесь со скуки раньше, чем положено. А как вы тут оказались?

— Меня привезли сюда с собственного венчания, — гораздо спокойнее, чем несколько дней назад, начал Алексей. — Я поцеловал свою невесту и она умерла прямо передо мной и священником. Я лишился чувств. И оказался здесь.

Реакция Сергея оказалась прекрасной и живой: в его глазах вдруг сверкнул интерес, он сел на кровати и устроился поудобнее, готовый слушать своего соседа:

— Это было бы чертовски смешно, не будь так страшно. Умереть на собственной свадьбе! Это красиво и печально. А ещё точно показывает всю суть работы этой системы родственных душ.

— Очень печально. Я скучаю по Маше. Она была хорошим человеком.

— Вы сильно любили её? — серьёзно спросил Сергей.

— Конечно, — с нежностью в голосе отвечал Алексей. — Всей душой. Она мне была как сестра.

— Значит, не сильно, — отрезал Сергей. — Это ваша вина. Нужно было понимать, что родственных душ нужно любить не так.

Алексей опешил от такого заявления:

— Как же? Не говорите такого. Что значит, не так нужно любить? А как тогда?

— Жизнь вам даруется только за всепоглощающую любовь, — со знанием дела объяснял Сергей, — «Лишь та страсть, что дотла бы землю выжгла, дарует жизнь тебе». Слышали? Ваша настоящая любовь — та, из-за кого вам не будет никакого дела до смерти. Как сестра? Не смешите меня! Вы женились для того, чтобы выжить. А должны были поцеловать возлюбленную, чтобы принести биение своего сердца в жертву вашей любви. Понимаете? Вы желали умереть за свою Марию?

Остолбеневший Алексей потупил взгляд:

— Нет, конечно.

— Значит, это ваша вина, — безжалостно заключил Сергей, снова ложась под одеяло.

Что-то больно кольнуло в груди, когда он произнёс эти слова. Неужели он всё-таки виноват в том, за что, казалось, простил себя? Однако, Алексей отчего-то не хотел окрестить соседа жестоким человеком и обделить своим вниманием: предчувствие подсказывало, что Сергей не изменит его жизни, но сделает его рукопожатие со смертью гораздо более долгим, чем у любого из находящихся здесь.

========== Часть вторая. Чистота ребёнка и жестокость изгоя ==========

18 июля 1913

После большого времени я всё ещё не могу выбросить из головы слова Сергея о том, что я виноват в смерти моей невесты. Как глупо и эгоистично было прощать себя. Я мог не позволить Маше быть такой безрассудной! Её последняя метка была приговором, несмотря на полную уверенность в том, что мой поцелуй принесёт ей счастье. Что теперь? Мой поцелуй принёс ей ещё более скорую смерть, чем было суждено. Я мог не дать ей поцеловать себя на свадьбе! Я мог увезти её в Америку, исполнить мечту всей её жизни, прежде чем рискнуть всем этим! Я ведь знал, что у нас мало времени. С каждым днём Маша всё чаще жаловалась на боль в сердце. Каждый день, потраченный на подготовку к свадьбе, был чудовищно пустой тратой времени. И что теперь? Умереть в подвенечном платье, как же прискорбно…

Сергей жесток оттого, что несчастен. Я вижу, что тайна тяготит его. Но, может быть, она не так страшна как то, что он лишился сознания после восьмого неверного поцелуя. Такое случается нечасто, но не так редко, как хотелось бы. Возможно, у него было множество планов на будущее! Возможно, они были связаны с той женщиной, что поцеловала его. А ведь такая l’anomalie может быть и не единственной. Что, если в этом печальном месте его страдания только начались? Бедный человек! Надеюсь, беды обойдут его стороной.

***

— Простите, Алексей, за то, что я был так резок вчера, — внезапно произнёс Сергей, оторвавшись от книги, переплёт которой был протёрт настолько, что нельзя было различить ни одной надписи.

— Я не в обиде, — ответил другой, стараясь, однако, выглядеть оскорблённым.

— Отлично! — улыбнулся Сергей, которого вовсе не впечатлила напускная серьёзность соседа. — Скажите мне, вы были в библиотеке? Я посмотрел на полки и не увидел ничего интересного. Неужели я не дочитаю начатые мной философские труды перед смертью?

— Попросите кого-нибудь прислать вам книги из дома, — ответил Алексей, закрывая свой журнал.

— Не могу. Видите ли, здесь такого не держат, боятся, что читатели выпустят бога из своего сердца, так как, прочитав некоторую литературу, очень легко перестать ценить христианскую. Так вот, в моей семье точно такие же порядки. Если мать найдёт мои книги, она их сожжёт, сожжёт мои письма отсюда, если я их, конечно, напишу, а потом просто уедет из нашего дома, чтобы никогда меня не видеть.

— Неужели ваша мать так жестока? — искренне удивился Алексей.

— Я не осуждаю её, я привык к её бескомпромиссности. Но она любит во мне то, что не противоречит её представлениям о правильном. Поэтому я научился делать вид, будто ей нечего во мне ненавидеть, и мы живём, будто образцовая семья.

Алексей невольно задумался о тайне Сергея, но не осмелился спросить, является ли она тем самым, что не может принять в нём мать.

— Даже не думайте спрашивать, одно ли и то же вызывает смущение у моей матери и у здешних сестёр! — тут же произнёс юноша. Алексей расстроился своей предсказуемости.

***

— Воды! — уже несколько секунд просил тонкий голосок.