Миссис Лангтон осторожно зевнула.

– Это меня не удивит, – сказала она, – когда молодой человек готовится… – но конец её фразы был прерван приходом её младшей дочери Долли с гувернанткой-немкой; за ними следовал слуга, нёсший лампы с розовыми абажурами.

Долли была живая девочка лет девяти с золотистыми волосами, красиво вившимися, и глубокими глазами, оттенёнными длинными ресницами и обещавшими стать со временем весьма опасными.

– Мы взяли с собой Фриска без шнурка, мамаша, – кричала она, – и он от нас убежал. Не правда ли, это так дурно с его стороны?

– Не беда, милочка, он вернётся благополучно домой… он ведь всегда так делает.

– Ах, но меня сердит то, что он убежал; вы знаете, в каком ужасном виде он всегда возвращается домой. Его надо как-нибудь отучить от этого.

– Я советую тебе хорошенько его пожурить, – вмешалась Мабель.

– Я пробовала, но он просит прощенья, а затем как только его вымоют, опять убегает. Когда он вернётся, я его на этот раз хорошенько вздую.

– Милая моя, – закричала миссис Лангтон, – какое ужасное выражение.

– Колин говорит так, – отвечала Долли, хотя отлично знала, что Колин не особенно щепетилен в своих выражениях.

– Колин говорит многое такое, чего не следует повторять девочке.

– Да, да, – весело подтвердила Долли. – Я не знаю, известно ли это ему? Я пойду и скажу ему это… когда он вернулся домой.

И она убежала как раз в тот момент, как кто-то позвонил у двери.

– Мабель, кто-то должно быть ещё с визитом; но я так устала, и теперь так уже поздно, что я оставлю тебя и фройляйн занимать гостей. Папа и я едем сегодня на обед и мне нужно отдохнуть, прежде чем одеваться. Я убегу, пока можно.

Миссис Лангтон грациозно выскользнула из комнаты как раз в ту минуту, как дворецкий прошёл в переднюю, чтобы отворить дверь очевидно какому-то посетителю, и Мабель услышала, как доложили о приходе м-ра Голройда.

– Итак, вы всё-таки приехали проститься? – сказала Мабель, протягивая руку с ласковой улыбкой. – Мамаша и я, мы думали, что вы уедете, не прощаясь.

– Вам бы следовало лучше меня знать.

Винсент согласился выпить предложенную ему чашку чаю только затем, чтобы ещё раз иметь случай полюбоваться весёлой, грациозной манерой, с примесью ласковой насмешки, с которой Мабель его угощала и которая была ему так хорошо знакома. Он разговаривал с ней и с фройляйн Мозер с тяжёлым чувством неудовлетворительности такого трио для прощального свидания.

Гувернантка тоже сознавала это. В последнее время она стала подозревать, какого рода чувства Винсент питает к Мабель, и жалела его.

«Этот бедный молодой человек уезжает далеко, я дам ему случай объясниться», думала она и села за фортепиано в соседней комнате.

Но не успел Винсент обменяться несколькими незначительными фразами с Мабель, как в комнату вбежала Долли, а так как ей никогда в голову не приходило, чтобы кто-нибудь мог предпочесть её разговору чей-нибудь другой, то она вскоре совсем завладела Винсентом.

– Долли, милая, – закричала гувернантка из-за фортепиан, – сбегай и спроси у Колина, не унёс ли он метроном в классную комнату?

Долли понеслась в классную и скоро забыла о данном поручении в споре с Колином, которому было желательно всякое развлечение, когда он сидел за уроками. Фрейлейн Мозер, конечно, предвидела такой результат, тем более, что метроном стоял около неё.

– Вы, конечно, будете нам писать, Винсент, оттуда? – сказала Мабель. – Кем вы рассчитываете там быть?

– Кофейным плантатором, – мрачно отвечал тот.

– О, Винсент! – с упрёком заметила молодая девушка, – прежде вы были честолюбивее. Помните, как мы строили планы на счёт вашей будущей знаменитости. Но вы не особенно прославитесь, если будете плантатором.

– Если я берусь за это, то по необходимости. Но я всё ещё честолюбив, Мабель. Я не удовлетворюсь этим делом, если другое моё предприятие удастся. Но в том-то и дело, что это ещё очень сомнительно.

– Какое ещё предприятие? – расскажите мне, Винсент; вы прежде всегда мне все говорили.

В характере Винсента было очень мало заметно его тропическое происхождение и по своей природной сдержанности и осторожности он предпочёл бы подождать до тех пор, пока его книга не будет напечатана, прежде нежели признаться в своём писательстве.

Но просьба Мабель поколебала его осторожность. Он писал для Мабель и его лучшей надеждой было то, что она со временем прочтёт и похвалит его книгу. Ему захотелось взять её в поверенные и увезти с собой её симпатию как поддержку в трудные минуты.

Если бы он успел поговорить с ней о своей книге и её содержании, быть может, Мабель почувствовала бы новый интерес к его особе и это предотвратило бы многие дальнейшие события в её жизни. Но он колебался, а тем временем возникла новая помеха, случай был упущен, и подобно многим другим, раз упущенный, он больше не представился. Неугомонная Долли снова явилась невинным орудием судьбы: она пришла с громадным портфелем в руках и положила его на стул.

– Я нигде не могла найти метроном, фрейлейн. Винсент, мне нужна ваша голова для альбома! Позвольте мне её снять.

– Мне она самому нужна, Долли, я никак не могу обойтись без неё в настоящую минуту.

– Я говорю не про вашу настоящую голову, а только про ваш силуэт, – объяснила Долли. – Неужели вы этого не поняли?

– Это не особенно страшная операция, Винсент, – вмешалась Мабель. – Долли мучит всех своих друзей последнее время, но она не причиняет им физической боли.

– Хорошо, Долли, я согласен, – сказал Винсент, – только пожалуйста будьте со мной помягче.

– Садитесь на стул возле стены, – приказывала Долли. – Мабель пожалуйста сними абажур с лампы и поставь её вот тут.

Она взяла карандаш и большой лист бумаги.

– Теперь, Винсент, сядьте так, чтобы ваша тень ложилась на бумагу и сидите смирно. Не двигайтесь и не говорите, иначе ваш профиль будет испорчен.

– Мне очень страшно, Долли, – объявил Винсент, послушно усаживаясь, как ему было велено.

– Какой вы трус! Подержи его голову, Мабель. Нет! – придержи лучше бумагу.

Винсент сидел тихо, в то время как Мабель опёрлась сзади на его стул, одной рукой слегка придерживая его за плечо и её мягкие волосы касались его щеки. Долго, долго, потом, в сущности всю свою жизнь, он не мог вспомнить об этих мгновениях без радостного трепета.

– Готово, Винсент! – с триумфом возвестила Долли, проводя несколько черт по бумаге. – У вас не очень правильный профиль, но силуэт будет похож, когда я его вырежу. Вот! – подала она голову в натуральную величину, вырезанную из чёрной бумаги. – Неправда ли, очень похоже на вас?

– Право не знаю, – отвечал Винсент, с сомнением поглядывая на бумагу, – но надеюсь, что похож.

– Я дам вам с него копию, – великодушно объявила Долли, вырезая другую чёрную голову своими проворными ручками. – Вот, возьмите, Винсент, и пожалуйста не потеряйте.

– Хотите, чтобы я всегда носил его у сердца, Долли?

Долли нашла нужным обдумать этот вопрос.

– Нет, полагаю, что этого не нужно, – ответила она. – Конечно, он бы вас грел, но, боюсь, что чёрная бумага марается. Вы должны наклеить его на картон и вставить в рамку.

В эту минуту вошла миссис Лангтон, и Винсент пошёл ей навстречу с отчаянной надеждой в душе, что авось его пригласят провести с ними последний вечер, – надеждой, которой не суждено было осуществиться.

– Любезный Винсент, – сказала она, протягивая ему обе руки, – итак вы всё-таки пришли. Право, я боюсь, что вы совсем про нас забыли. Почему ты не прислала мне сказать, что Винсент у нас, Мабель? Я бы поторопилась одеться. Мне так досадно, Винсент, что я должна проститься с вами второпях. Муж и я едем обедать в гости и он не вернётся домой, чтобы переодеться, а я должна буду за ним заехать. И теперь так уж поздно, а они так нелепо рано обедают там, куда мы едем, что мне нельзя больше терять ни минуты. Проводите меня до кареты, Винсент, пожалуйста. Что, Маршал не забыл положить плэд? Хорошо; так пойдёмте. Желаю вам всякого успеха там, куда вы едете, и берегите себя, и возвращайтесь домой с хорошенькой женой. Прикажите, пожалуйста, кучеру ехать в Линкольн-Инн. Прощайте, Винсент, прощайте.