Мы уже упоминали о том, что само по себе погружение в сон предполагает сбой одной из способностей нашего сознания – а именно целенаправленного управления потоком наших мыслей. И теперь мы можем предположить, что сон оказывает воздействие и на область всех психических функций. Похоже, что функции некоторых из них на время перестают действовать; но изменяются ли при этом все остальные функции, могут ли они нормально работать в этих условиях? И здесь правомерен вопрос, можно ли объяснить отличительные характеристики сна снижением психической активности спящего человека, что подтверждается нашим восприятием сновидений после того, как мы проснулись. Сны бессвязны, их самое противоречивое содержание не вызывает у спящего ни малейших возражений, в них возможно невозможное, наши знания, на которые мы полагаемся в состоянии бодрствования, здесь теряют всякую ценность, и мы ведем себя, как этически и интеллектуально неполноценные люди. Всякого, кто наяву стал бы вести себя так как он это делает в своих сновидениях, окружающие сочли бы ненормальным. Если бы этот человек стал наяву рассуждать так, как во сне, то его сочли бы глупым или слабоумным. Приходится признать, когда мы низко оцениваем мыслительную деятельность человека в состоянии сна и утверждаем, что во сне высшая нервная деятельность существенно заторможена или, в большинстве случаев, не проявляется в должной мере.
Исследователи единодушно высказывают свое мнение на этот счет, – а исключения мы будем затем обсуждать далее, – именно на основе этих суждений можно сформулировать теорию или толкование происходящего с человеком во сне. Но настал момент от общих рассуждений перейти к обзору мнений различных авторов – философов и врачей – по поводу того, в чем заключаются психологические особенности сновидений.
Лемуан (Lemoine, 1855) считает, что «бессвязность» образов в сновидениях – это единственная их отличительная черта.
Мори (Maury, 1878) разделяет его мнение: «Не существует абсолютно разумных и логичных сновидений, в которых хотя бы отчасти не наблюдались бы некоторые логические несоответствия, некоторая доля абсурда».
Спитта, цитируя Гегеля (Spitta, 1878), выражает свое согласие с ним в том, что снам совершенно не присущи объективность и логическая связность.
Дюга (Dugas, 1897a) утверждает: «Во сне господствует психическая, эмоциональная и умственная анархия, в нем предоставленные самим себе функции ведут бесконтрольную и бесцельную игру. Сознание во сне становится одушевленным автоматом».
Даже Фолькельт (Volkelt, 1875), в теории которого физическая активность во сне отнюдь не рассматривается как совершенно бесцельная, рассуждает об «ослаблении, разъединении и путанице, которые теперь царят в мире идей, которые в состоянии бодрствования представляют собой единое целое, благодаря логике центрального эго».
Цицерон подверг самой жесткой критике абсурдные связи между идеями в сновидении (De divinatione II [XXI, 146]): «Какие только глупости, невероятные небылицы, бред и чушь не приснятся нам!»
Фехнер (Fechner, 1889) считает, что «создается впечатление, что психическая деятельность из мозга разумного человека перекочевала в мозг глупца».
По мнению Радштока (Radestock, 1879), «в сущности представляется сформулировать стройные законы на основании этих безумных поступков. Когда ослабевают разум и внимание, контролирующие блуждающие идеи в состоянии бодрствования, сон кружит их в бешеном вихре, и все они беспорядочно перемешиваются друг с другом, как в калейдоскопе».
Гильдебрандт (Hidebrandt, 1875) восклицает: «Что за удивительные нелогичности совершает спящий человек, когда он, например, строит выводы! С какой хладнокровностью опровергает он самые крепко выученные уроки жизни и ставит все с ног на голову! Какие только смехотворные противоречия законам природы и общества он ни готов безоговорочно принять, прежде чем наступит полная неразбериха и заставит его проснуться! Во сне мы искренне убеждены, что трижды три – двадцать; нас не удивит, если собака прочтет нам стихи, покойник сам уляжется в могилу или увидим, как скала будет плыть по воде, мы торжественно нанесем визит в герцогство Бернбург или главе государства Лихтенштейн, чтобы проинспектировать их флот; или мы добровольцами отправимся на службу в армию Карла XII незадолго до Полтавской битвы».
Бинц (Binz, 1878) на основе теории сновидений, построенной на таких представлениях, указывает следующее: «Из десяти сновидений как минимум девять абсурдны. Мы воссоединяем в них людей и вещи, которые совершенно друг с другом не связаны. Одно мгновение – и вот, словно в калейдоскопе, одна бессмысленная и безумная комбинация образов сменяет другую, и все становится все более и более запутанным. Мозг, который отчасти погружен в сон, продолжает свою изменчивую игру, но вот мы наконец проснулись, и, хлопнув себя ладонью по лбу, задаемся вопросом, в состоянии ли мы еще мыслить и воспринимать мир рационально».
Мори в своей работе «Le sommeil» («Сон») (1878) проводит такую параллель между образами из снов и мыслями в состоянии бодрствования (что будет особенно интересно врачам): «Создание этих образов во сне, которые у человека в состоянии бодрствования управляются волевым усилием, напоминает, в области сознания, примерно такое явление, которое в сфере двигательных функций наблюдается у страдающих хореей и параличом…» Далее он рассматривает сновидение как целый ряд проявлений, которые свидетельствуют о деградации мыслительных способностей и возможности строить умозаключения (там же).
Я не считаю здесь необходимым цитировать мнения авторов, которые разделяют утверждение Мори по поводу высших форм психической деятельности. Например, Штрюмпель (Strümpell, 1877) отмечает, что в сновидениях – даже тех, которые не кажутся такими абсурдными, наблюдается снижение способности человека строить логические действия, которые основаны на связности и взаимоотношениях между объектами. Спитта (Spitta, 1882) полагает, что идеи в сновидениях абсолютно не подчиняются причинно-следственным отношениям. Радшток (Radestock, 1879) и другие авторы подчеркивают, что в сновидениях ослабевает способность индивида выносить суждения и строить умозаключения. По мнению Иодля (Jodl, 1896), во сне человек не способен критически мыслить, а сознание не участвует в процессе переосмысливания того, что им воспринимается. Тот же автор указывает, что «во сне любая осознанная деятельность проявляется в неполном виде, подавляется и существует изолированно». Штрикер (Stricker, 1879) и многие другие авторы объясняют, что те противоречия, которые возникают между нашим сознанием в состоянии бодрствования и тем, что нам снится, обусловлены тем, что во сне какие-то факты забыты, или тем, что исчезают логические связи между различными идеями. И так далее и тому подобное.
Тем не менее те, кто скептически отзывается о психической деятельности в состоянии сна, согласны, что в сновидениях отпечатки психической деятельности сохраняются. Такую позицию ясно высказывает Вундт, чьи теории оказали существенное влияния на исследования в этой области. Но что же сохраняется от нормальной деятельности сознания, когда человек погружается в сон? Существует единодушное мнение на счет того, что способность воспроизводить события в памяти, похоже, страдает при этом в наименьшей степени (см. раздел В выше), хотя некоторые несообразности в сновидениях можно списать на забывчивость. По мнению Спитты (Spitta, 1882), есть часть сознания, на которую не воздействует сон, – это мир чувств, именно он и управляет сновидениями. Под «чувствами» («Gemut») он понимает «стабильный комплекс чувств, на которых строится субъективная сущность любого человека».
Шольц (Scholz, 1893) убежден, что один из видов мыслительной деятельности, который функционирует во сне, – это тенденция материала сновидений представать в аллегорическом виде. Зибек (Siebeck, 1877) также полагает, что во сне сознание получает возможность более «широкой интерпретации» чувств и того, что воспринимается человеком. Особенно сложно оценить, как именно функционирует во сне высшая форма психических функций – сознание. Поскольку все наши знания о снах доступны нам только благодаря сознанию, нет сомнения, что его роль во сне велика; однако Спитта (Spitta, 1882) полагает, что во сне активна лишь какая-то часть сознания, а не самосознание.
