Мы воспринимаем это впечатление и правильно его интерпретируем – то есть в нашей памяти оно соответствует какой-то группе воспоминаний, что продиктовано нашим предшествующим опытом, если это впечатление сильное, ясное и достаточно продолжительное и если нам хватает времени на его переосмысление. Но если эти условия не соблюдаются, то мы неправильно интерпретируем объект – источник впечатления и на основе этого впечатления конструируем иллюзию. «Когда гуляешь по лугу и вдали что-то виднеется, можно подумать, что это лошадь». Подойдя поближе, мы можем решить, что это лежит корова, а сделав еще несколько шагов, выясняем, что это – группа людей, сидящих на траве. Впечатления, которые формируются у нас в сознании во время сна под воздействием внешних стимулов, такие же нечеткие; из них вырастают иллюзии, потому что это впечатление пробуждает разное количество образов, хранящихся в памяти, и так приобретает смысл в качестве события из психической жизни человека. А что касается вопроса о том, в какой области наших воспоминаний проявляются эти образы и какие из возможных ассоциативных связей при этом проявятся, а также, как считает Штрюмпель, понять, как это происходит, невозможно, и это, так сказать, игры нашего разума.

Выбор за нами. Мы можем признать, что законы формирования снов сформулировать невозможно, и тогда не задаваться вопросом, зависит ли возникшая в силу воздействия внешнего сенсорного воздействия иллюзия от каких-то других условий или нет. Или можем предположить, что объективное воздействие на органы наших чувств, пока мы спим, лишь в незначительной степени обусловливает сновидение и что от других факторов зависит, что именно нам приснится. Безусловно, тщательно изучая опыт Мори, который вызывал сновидения искусственно во время своих экспериментов, о которых я не случайно рассказал здесь так подробно, захочется возразить, что в его исследованиях прослеживается источник лишь одного элемента сна, а все остальное в нем, кажется, не имеет с этим элементом никакой связи, и там столько деталей, которые невозможно объяснить с какой-то одной точки зрения. Например, нельзя утверждать, что они должны соответствовать тому элементу, который искусственно использовался во время эксперимента. Конечно, начинает казаться сомнительной даже теория иллюзий и способность объективного стимула порождать сновидения, когда становится понятно, что это впечатление временами причудливо и странно меняется в сновидении. Например, М. Симон (Simon, 1888) рассказывает, как ему приснились сидевшие за столом великаны и он отчетливо слышал их громкое жевание. Проснувшись, он услышал, как стучат копыта лошади, которая галопом промчалась под окнами его дома. Если в этом случае топот лошадиных копыт навеял образы из книги о путешествиях Гулливера к великанам Бробдингнегам и добродетельных разумных существ в облике лошадей-гуингмов[20], именно так я бы интерпретировал это сновидение, не опираясь на помощь автора этого примера, то разве нельзя утверждать, что такая связь между стимулом и сновидением настолько неестественна, что необходимо продолжить искать другие его источники?[21]

Несмотря на все возражения, мы вынуждены признать, что объективные чувственные стимулы во время сна играют важную роль в качестве источника сновидений, и, если такие стимулы, в силу своей природы и того, как они часто возникают, кажутся недостаточно серьезными в качестве объяснения возникающих во сне образов, то нам следует стремиться обнаружить и другие источники сновидений, которые функционируют похожим образом. Я не знаю, когда возникла мысль о том, что наряду с внешними стимулами нужно изучать и внутренние (субъективные) стимулы, возникающие в органах чувств; но эта тенденция проявилась более или менее явно во всех исследованиях этиологии сновидений в течение последних лет. «Я полагаю, – сообщает Вундт (Wundt, 1874), – что важную роль в формировании иллюзий в сновидениях играют субъективные зрительные и слуховые ощущения, которые мы испытываем в состоянии бодрствования, такие как как неясное восприятие света, когда наши глаза закрыты, шум и звон в ушах и т. д., особенно же субъективные раздражения сетчатки. Этим и объясняется изумительная склонность сновидения вызывать перед взглядом спящего множество аналогичных или вполне совпадающих между собою объектов. И тогда нам мерещатся стаи птиц, бабочек, рыбы, пестрые камни, цветы и т. п. Сияющие мелкие искры на темном фоне, которые мы при этом видим, принимают фантастические формы, а светящиеся точки, из которых они состоят, во сне превращаются в различные образы, которые воспринимаются как движущиеся объекты оттого, что этот светящийся хаотичный поток движется. Вот почему во сне мы видим разных животных, потому что субъективным образам, состоящим из светящихся точек, проще принять их разнообразный облик».

Преимущество субъективных чувственных стимулов, порождающих сновидения, заключается в том, что они, в отличие от объективных, не зависят от внешних факторов. С их помощью можно интерпретировать сновидение всякий раз, когда в этом возникает необходимость. Но по сравнению с объективными стимулами у них есть недостаток, который заключается в том, что весьма трудно установить, до какой степени они действительно спровоцировали сновидение, а в отношении внешних стимулов это можно проверить посредством наблюдений или организации эксперимента. Доказать, что субъективные чувственные стимулы могут породить сны – это так называемые гипнагогические галлюцинации, которые Иоганн Мюллер (Müller,1826) обозначил с помощью термина «фантастические зрительные явления». Чаще всего это живые и изменчивые картины, которые видят многие люди в тот момент, когда начинают засыпать и которые остаются у них перед глазами какое-то время после того, как они проснулись. Мори, который часто видел такие образы, провел их тщательное исследование и полагал, что они связаны с тем, что человеку снится, или полностью совпадают с его снами. Иоганн Мюллер утверждал то же самое. Мори уверен, что для того, чтобы у человека возникли такие образы, его психика должна до некоторой степени находиться в пассивном состоянии, его внимание не должно быть напряжено. Но человек может испытать гипнагогическую галлюцинацию при любом состоянии сознания, если оно на какой-то момент отключится, а потом снова вернется в состояние бодрствования, и затем, то входя в это состояние, то выходя из него, он наконец заснет. А если потом он вскоре проснется, то, как указывает Мори, в сновидении этого человека часто удается проследить гипнагогическне образы-галлюцинации, которые у него возникали до того, как он заснул. Мори (Maury, 1878) сообщает о том, как ему привиделись разные странные фигуры с искаженными лицами и странными прическами, пока он засыпал, а потом, после пробуждения, он вспомнил, что они ему явились во сне. А как-то раз, когда он соблюдал строгую диету и очень страдал от голода, ему привиделось, как кто-то с вилкой в руке брал еду с тарелки в одном из гипнагогических образов. Ему снился богато накрытый стол, он слышал, как стучат вилки и ножи. А в другой раз, когда у него устали глаза и он заснул, в форме гипнагогической галлюцинации ему привиделись крохотные значки, которые ему никак не удавалось разобрать; проснувшись через час, он вспомнил, как ему приснилась открытая книга с мелким шрифтом, которую он читал с большим трудом.

Не только образы, но и слуховые галлюцинации, в которых звучат слова, имена и т. д., могут появляться в качестве гипнагогических галлюцинаций, а затем повторяться в сновидении, как увертюра, в которой звучит основная мелодия оперы.

Новый исследователь гипнагогических галлюцинаций Г. Трембелль Лэдд (G. Trumbull Ladd, 1892) придерживается тех же принципов, что Иоганн Мюллер и Мори. После некоторой тренировки ему удалось спустя две-три минуты после постепенного засыпания сразу просыпаться, оставаясь с закрытыми глазами; так он мог сравнивать исчезающие образы, которые фиксировались на сетчатке, со сновидениями, которые он помнил. Он утверждает, что существует взаимосвязь между этими двумя видами образов и что светящиеся точки и линии на сетчатке, так сказать, повторяют общую схему только что закончившегося сновидения. Например, ему приснились печатные строки в виде параллельных линий, он их читал, изучал, следуя расположению световых точек на сетчатке. По мнению Лэдда, маловероятно, чтобы они могли возникнуть независимо от подобных раздражений в области сетчатки. Это в особенности касается сновидений, возникающих сразу вслед за тем, как человек заснул в темной комнате, а на утренние сновидения и те, что возникают накануне пробуждения, влияние оказывает свет, который пробивается в комнату, выступая в качестве внешнего объективного стимула. Изменчивый и подвижный характер зрительного возбуждения, возникающего от воздействия света на сетчатку, полностью соотносится с последовательностью зрительных образов во сне. Если мы признаем наблюдения Лэдда ценными, то этот субъективный источник стимулов тоже следует считать значимым; поскольку, как нам известно, именно из зрительных образов в основном и состоят наши сны.