В литературе на эту тему можно найти множество различных интерпретаций того, что такое сон с точки зрения психологической деятельности. От крайнего отрицания малейшей их ценности, с чем мы уже знакомы, к догадкам о том, что они могут содержать нечто важное, но это пока не удалось обнаружить, к точке зрения, в соответствии с которой сны представляют собой даже большую ценность, чем то, что происходит в состоянии бодрствования. Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875), который, насколько нам известно, предоставил полное изложение характеристик сновидения в трех антиномиях, упоминает о двух крайностях по поводу этого вопроса в третьем парадоксе, о котором он рассуждает: «…именно противоречие между повышением интенсивности мыслительной жизни, которое нередко приводит к ее виртуозности, а с другой стороны, ухудшение и ослабление, которое часто приводит к утрате всего человеческого. Что касается первого, то мало кому из нас не известно по собственному опыту, что временами в ткани и образах снов проявляется подлинная глубина эмоций, нежность чувств, ясность зрения, тонкие наблюдения и блеск разума, которые никогда не свойственны нам в состоянии бодрствования. Сновидение поэтично, аллегорично, пропитано непревзойденным юмором, редкостной иронией. В сновидении нам открывается идеализированный мир, и эффект от его восприятия усиливается оттого, что видна его подлинная, глубоко понятая сущность. Сновидение открывает нам земную красоту в райском сиянии, наделяет возвышенное еще большим величием, показывает нам наши повседневные страхи в самом ужасном их обличье, а то, что нам кажется смешным, предстает еще более комичным. Бывает так, что после пробуждения мы еще долго находимся под впечатлением от увиденного, и нам кажется, что в реальном мире не сможем испытать ничего подобного».

Тогда возникает вопрос, как к одному и тому же явлению могут относиться и самые уничижительные ремарки, и самые хвалебные слова? Неужели одни авторы проигнорировали абсурдные сновидения, а другие не заметили тех, в которых был заключен глубокий смысл и тонкие оттенки значения? А если бывают два разных вида снов, которые соответствуют и первому, и второму описанию, может быть, поиск психологических характеристик снов окажется не пустой тратой времени? Но может быть, достаточно будет просто констатировать, что в сновидении возможно все, что угодно, – от глубочайшей деградации мыслительной деятельности до ее самых невероятных высот, недоступных в состоянии бодрствования? Каким бы удобным ни казался подобный ответ на этот вопрос, принять его невозможно, поскольку, похоже, все попытки исследования проблемы сновидений исходили из того, что некоторые отличительные различия между снами все же существуют, их основные черты универсальны для всех сновидений и что с их помощью можно устранить все внешние противоречия.

Нет сомнения, что в ту эпоху, когда значительную роль играла философия, а не естественные науки, с большей готовностью признавались положительные результаты психической деятельности в состоянии сна. Так, например, считал и Шуберт (SchÜbert, 1814), полагая, что во сне душа освобождается от оков внешнего мира, и Фихте в молодости (1864)[29], а также все другие авторы, которые считают, что во сне душа воспаряет на новый уровень, но эти взгляды кажутся нам теперь не очень убедительными; в наши дни разделять их будут лишь мистики и люди верующие[30]. Когда большую роль стала играть естественно-научная парадигма научного мышления, она оказала влияние и на интерпретации сновидений. Врачи более, чем кто-либо другой, склонны считать психическую деятельность во сне тривиальной и бесполезной, но философы и наблюдатели без научной подготовки – психологи-любители, мнением которых именно в этой области нельзя пренебрегать, все еще (следуя народным поверьям) продолжают верить в ценность снов. Все, кто склонны недооценивать психологическую ценность того, что происходит в сновидениях, естественным образом склоняются к поддержке тезиса о соматической стимуляции сновидений; а те, кто верят, что во сне сохраняются многие способности из состояния бодрствования, не находят оснований отрицать, что стимулы, порождающие сновидения, могут возникнуть и во время сна.

Даже самое хладнокровное, лишенное всякой сентиментальности сравнение разных видов психической деятельности позволяет отдать особую роль одной из форм высшей нервной деятельности – памяти; и мы уже подробно обсуждали нетривиальные свидетельства в пользу такой точки зрения (раздел В выше). Другое достоинство сновидения, которое возводит его на пьедестал, которому отдавали дань авторы прежних лет – в силу того, что оно способно господствовать над временем и пространством, – можно без труда признать необоснованным. Как указывает Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875), это преимущество иллюзорно; поскольку во сне пространство и время воспринимаются точно так же, как в состоянии бодрствования, и причина в том, что и во сне, и наяву это всего лишь некая форма мышления. Существует мнение, что сны обладают еще одним преимуществом над состоянием бодрствования в том, что касается времени, – что они независимы от него. Такие сны, как тот, что привиделся Мори, в котором его отправили на гильотину (см. выше), похоже, доказывают, что во сне в короткий промежуток времени может поместиться целый ряд чувственных идей по сравнению с тем, что доступно нам в состоянии бодрствования. Но это мнение вызывает ряд различных возражений; со времен работ Ле Лоррена (Le Lorrain, 1894) и Эггера (Egger, 1895), посвященных внешним признакам продолжительности снов, развивается долгая и интересная дискуссия по этому вопросу, но представляется маловероятным, но ни за кем еще не осталось последнего слова ни по поводу этого вопроса, ни по поводу того, каковы его последствия[31].

Шабанэ (Chabaneix, 1897) собрал много примеров, которые убедительно доказывают, что во сне сознание продолжает домысливать то, с чем оно не справилось в состоянии бодрствования; что в нем могут быть разрешены сомнения и проблемы и что оно может стать источником вдохновения для поэтов и композиторов. Но хотя сам по себе этот факт не вызывает споров, его смысл и дальнейшие трактовки вызывают множество сомнений, которые затрагивают принципиальные вопросы[32].

И наконец, считается, что существуют вещие сны. Здесь мы встречаемся с конфликтом, в котором сталкиваются категорически выраженный скептицизм и упорное повторение одних и тех же утверждений. Без сомнения, с нашей стороны было бы правильным не настаивать на том, что эти позиции совершенно беспочвенны, поскольку существует вероятность того, что целому ряду случаев, которые здесь упоминаются, можно будет найти объяснения в области естественной психологии.

По причинам, которые станут понятными после того, как будут представлены мои собственные исследования сновидений, я уклонялся от обсуждения одного узкоспециального вопроса, а именно: как и в какой степени нравственные устои и чувства человека проникают в происходящее в сновидениях. Здесь мы также сталкиваемся с теми же противоречивыми взглядами, которые, как ни забавно, мы находим у множества авторов применительно к другим функциям сознания во сне. Некоторые утверждают, что во сне нет места диктату нравственности, в то время как другие авторы убеждены, что нравственные принципы человека сохраняются и когда он погружается в сон.

Призыв учитывать повседневные наблюдения за сновидениями, похоже, убедительно подтверждает правильность первого утверждения. Иессен (Jessen, 1855) указывает: «Во сне мы не становимся ни лучше, ни добродетельнее. Напротив, совесть словно умолкает в сновидениях, поскольку мы не испытываем ни жалости, ни сострадания и способны на совершение самых отвратительных преступлений – воровство, насилие или убийство – безразлично и без малейших угрызений совести».