— Дак ранили его, — отвечал тысяцкий. — Неопасно, правда. Однако я на Москву отпустил его, просьбу его уважил. То под самый конец похода и случилось.

   — А живёт-то где он?

   — В Китай-городе, в ремесленной слободе. Так сотники сказывали. Только он ведь государем отмечен за добрую весть, деревню даровал ему Иван Васильевич.

   — Ишь ты! — удивился Данило Дмитриевич. — А мне сие неизвестно было.

   — Под Клязьмою деревенька. Так что Тимофей, може, туда перебрался уже.

   — Что ж, добро, — кивнул Холмский. — А я службу хотел предложить ему выгодную. Наведаюсь, пожалуй, в Китай-город. Вдруг там ещё, не уехал. Я ведь должник его.

Мария Ярославна вышла на крыльцо и оглядела двор, где с самого раннего утра терпеливо ожидали просители. Она сама положила себе за правило раз или два в неделю выслушивать просьбы и жалобы, удовлетворять самые посильные из них и подавать милостыню тем, чьи просьбы она выполнить не в состоянии. Слух о сердобольности великой княгини быстро разлетелся по Москве и окрестным княжествам. К ней шли крестьяне с обидою на самоуправство и самодурство приказчика, монахи с жалобой на удельного князя, позарившегося на монастырские земли. Тем она всегда старалась помочь, обращаясь непосредственно к сыну, и Иван не спорил с матерью, зная, что проще выполнить просьбу матери, нежели выслушивать её бесконечные напоминания, раздражавшие его и отвлекающие от дел.

Иногда Мария Ярославна расспрашивала кого-нибудь из просителей о жизни его, о его семье, деревне, об урожае, о величине годового оброка и слушала внимательно, не перебивая, а затем одаривала деньгами. И хотя такое случалось не всегда, народ преисполнялся восторженного обожания по отношению к ней и благословлял Господа, давшего люду православному такую княгиню.

В тот день Мария Ярославна явилась перед народом позднее обычного. Обед, на который она позвала сына, затянулся. И поводом опять стали братья, жалующиеся матери на Ивана и обвиняющие того в скупости и нежелании по чести делить сумму новгородского откупа.

   — Ты, матушка, всё жалеешь их, будто все они дети малые, — покачал Иван головой. — А они коли и дети, так лишь умом своим недалёким. Ну подумай, ежели пойду на поводу у них, отдам каждому по доле равной? Надолго ль Юрию доли своей хватит? А то, что я с него семьсот рублей долгу не требую сей же час, он не говаривал?

   — Юрию-то что пенять тебе? — произнесла Мария Ярославна. — Ни детей у него, ни жены, сам хвор, дольше твоего не проживёт, а тогда ведь к тебе отойдёт всё.

   — Ко мне, — кивнул Иван. — А я кто? Не государь разве? Не мне ль государство держать волею Господа нашего? Да разве ж на свои нужды деньги нужны мне! Вон без меня Андрей Меньшой похозяйничал, казначей в себя прийти не может от урону казне. Это как? И ему, по-твоему, равную долю отрежь да отдай? Эдак всё разбазарим в два счёта, вновь себя обескровим, а кругом того и ждут враги наши.

Мария Ярославна понимала, что в словах сына есть и резон, и правда. Действительно, никто из сыновей не в силах был держать власть столь же решительно, как Иван, и смотреть в будущее с такой же осмотрительностью, как он. Но ей хотелось, подчиняясь своему материнскому сердцу, чтобы братья признали это не благодаря унижению своему. Неужели нельзя было с каждым из них переговорить Ивану, найти подобающие, ласковые слова и для Юрия, и для Андрея Меньшого, и для Андрея Большого. Да что они, не прислушались бы разве к брату, не одна разве кровь в них течёт?

Ивана этот разговор тяготил не меньше матери, но в отличие от неё он знал , что ничего уже нельзя изменить в отношениях с братьями, и беспокоился лишь о гневе своём, который не сможет вовремя сдержать. Тогда что ж — братоубийцей будут его звать? Ну а если удача повернётся к ним лицом, к Андрею или Борису?.. Андрей Меньшой чуть не хозяином великого князя Ивана встретил, когда вернулись из похода на Новгород. Сын Иван к нему привязался, тоже некстати это. Нужно, пожалуй, одарить братьев сколь-нибудь, не слишком щедро, но поровну, упредить грех, который может случиться.

Он решил переменить разговор:

   — Слышал, камни уже начали тесать для нового храма Богородицына.

   — Митрополит торопится, заждался, — улыбнулась Мария Ярославна. — К январю хочет храм заложить. Мастера московские готовы. За владимирскими и суздальскими послано. Андрюша Холмский за новгородскими мастерами отъезжает на Покрова. Сдвинулось дело, слава Господу нашему.

   — Навряд успеем к январю, — покачал с сомнением головой Иван. — Старая церковь не разобрана ещё. Да санный путь, чтобы камни возить, неизвестно когда в этот год проложится.

   — Зима ранняя должна быть в этот раз, — ответила Мария Ярославна. — Вон лето какое сухое было. По всем приметам скорых морозов жди.

   — Что ж, хорошо, коли так. Господь благоволит к нам ныне. А Холмскому Андрею я порученьице дал небольшое, благополучия нашего касающееся.

   — Он смышлён, — сказала Мария Ярославна, не расспрашивая, о каком именно поручении идёт речь. — Справится. Ты бы и к отцу поласковей был, он верный тебе человек, камня за пазухой никогда держать не станет.

   — Да разве я суров к нему? — удивился Иван. — Вроде не обижаю пока.

   — Мало не обижать, надо и поддержать воеводу своего лучшего. Фёдор Давыдович вон в боярах давно, а Данило Дмитриевич не меньше его заслуг имеет.

   — Неужто сам через тебя просил? — предположил недоверчиво Иван.

   — Что ты, Бог с тобой, — замахала рукой Мария Ярославна. — Сам он ни за что просить не станет, не посмеет, да и достоинство боится ронять.

   — Достоинство... — поморщился Иван. — Служи он не мне, а кому другому, поглядел бы тогда на достоинство его!

   — Однако же не другому, а тебе крест целовал, — произнесла Мария Ярославна с укоризной.

   — Ну ладно, я подумаю ещё о нём, — сказал Иван. — Ты бы, матушка, себе испросила хоть раз что-нибудь, а то всё о других радеешь.

   — Да что мне, сынок, для себя просить, — улыбнулась великая княгиня. — Одно у меня желание — сыновей в добром здравии да в душевном согласии перед собой зреть.

...Оглядев с высокого крыльца просителей, она, как обычно, выбрала нескольких, к кому следовало, по её мнению, подойти в первую очередь. Предпочтение всегда оказывалось монастырским людям. Высокий монах со скорбным выражением измождённого лица привлёк её внимание. Мария Ярославна, поддерживаемая слугами, спустилась с крыльца и подошла к старцу:

   — Откуда пришёл, святой отец?

   — С Холмогор, матушка. Игуменом Петровской обители послан с нижайшим поклоном тебе. — И он действительно согнулся чуть не пополам, поклонясь великой княгине.

   — Издалека. Что же за нужда у вас там?

   — Вой московские пограбили нас, и без того перебивающихся мздой малою, что православные давали. Ране новгородские купцы жаловали нас милостынею, а теперь нам то в упрёк. А вера-то на всех одна, и для тех, и для других, и для москвитян, и для новогородцев.

   — Что же ты хочешь? — нахмурилась Мария Ярославна.

   — Пусть в покое оставят обитель нашу, посевы не вытаптывают, землю не отымают. Не по-Божески сие.

   — Хорошо, будет о том сказано великому князю, — кивнула Мария Ярославна и подошла к следующему просителю. Им оказался довольно упитанный купец с реденькой бородкой, весьма странно выглядевшей на круглом и румяном лице.

   — Коломенские мы, — пробасил он. — Быков перегоняли на Торг. Встали на постой у Митрия на Полянке. У того дочь на выданье. Так почудилось ему, будто я до дочери евонной охоч. Мало, что оглоблей все рёбра мне пересчитал, дак и бородёнку не пощадил, подрал, окаянный. Вели, матушка великая княгиня, наказать злыдню.

   — Как же наказать его? — слегка улыбнулась Мария Ярославна.

   — Пущай Ксеньку свою за меня отдаст всё же да в приданое кузню.

   — Так значит, охоч ты всё-таки до дочки-то его? — прищурилась великая княгиня.

   — Да не то чтобы так, малость только.