Тьфу! Тьфу! Тьфу!.. Ну и засранка ты, Майка! О чем думаешь-то? А Ваня? Любимый, единственный?.. Что единственный — да… Он же — первый. А вот любимый ли?
Я подумала так и сама вздрогнула от собственных мыслей. Даже озноб пробил. Разве я не люблю Ваню? А… разве люблю?..
Мне стало вдруг так непередаваемо страшно, почти жутко, что я остановилась, втянув голову в плечи. Боже мой, ведь я, похоже, и впрямь… не люблю своего мужа… Я даже вспомнила о нем не сразу, представив себя в объятиях Матвея Михайловича. И вообще… О Ваниных-то объятиях я давно мечтала? Ох давно!.. Да и мечтала ли? Мне ведь тогда больше другого хотелось — нежности, ласки, чтобы рядом был не просто мужчина, а друг — большой, добрый, настоящий, с которым можно и беззаботно подурачиться, и уткнуться в плечо в минуты тоски, и совета спросить, и горем-радостью поделиться… О сексе как таковом я особо и не думала никогда. А Ваня как раз о нем только, похоже, и думал.
Ворвался в мою жизнь — огромный, сильный, бесшабашный и веселый, заграбастал меня, завладел и душой, как говорится, и телом. Только вот нужна ли ему была моя душа? Тело — да, он от него оторваться не мог поначалу. А мне это совсем удовольствия не доставляло. Ну ничуточки! Только и приходилось, что притворяться. Ведь я Ванечке не хотела огорчений доставлять ни в чем… А потом… Было как-то пару раз, когда я что-то начала чувствовать, когда казалось, что вот еще чуть-чуть — и я полечу, оторвусь от земли, растворюсь в ночном небе!.. Но нет, не смогла взлететь.
Нет, вру… Один раз взлетела. Но не с Ваней. Нет-нет, я мужу не изменяла ни разу! Да и случилось это еще до знакомства с ним. Странно звучит, но «взлетела» я, когда падала… Я тогда на сессию в Питер отправилась. И самолет в грозу попал. В иллюминаторах — густая чернота, разрываемая молниями — такими близкими, что оглушительный треск не отставал от вспышек ни на секунду; самолет дрожит, словно замерзшая собака; пассажиры примолкли, вжались в кресла, многие глаза ладонями закрыли… А мне внезапно стало и жутко, и сладко, словно я вот-вот что-то невероятное, сверхъестественное должна была получить. И получила. Самолет попал в страшную турбулентность, началась такая болтанка, что попадали сумки с полок, пассажиры (и не только дамы) подняли визг… А потом двигатели вдруг жалобно всхлипнули, и самолет стал падать. Что называется, камнем. Сверху выпрыгнули кислородные маски, что не успокоило, а лишь добавило паники. Тут уже не только визг — невообразимая какофония воплей и причитаний началась. Разумеется, все прощались с жизнью. И я в том числе. Только мне стало отчего-то не страшно, а как-то… небывало волнительно, что ли… При свободном падении и так-то почти невесомость образовалась, а я и без того стала вдруг невесомой, словно тело мое полностью растворилось в черной жути неба. И только низ живота налился внезапно сладко-горячей тяжестью, которая запульсировала, собравшись в одну-единственную ослепительно-жгучую точку, в которую и превратилось в тот момент все мое естество. Я наполнялась блаженством столь быстро, в такт учащающейся пульсации, что понимала — еще чуть-чуть, и я не выдержу, лопну, взорвусь! Так и случилось. И без того ярчайшая точка моего «я» вспыхнула на мгновение еще ослепительней и разлетелась миллионами искрящихся брызг. Наверное, так в незапамятные времена образовалась Вселенная. А я умерла. И если смерть — действительно такое блаженство и счастье, то я готова умирать бесконечно!.. Когда — через десяток секунд, минуту, час, не могу знать, ведь там не было времени, — я открыла глаза и вновь смогла что-то видеть и слышать, самолет уже выравнивался, натужно ревя двигателями. Я очень удивилась, ведь в том, что смерть уже наступила, я тогда не сомневалась. Но я жила, и мне это тоже понравилось. По телу разлилась теплая усталость, а внизу живота, уже едва ощутимо, продолжало мягко пульсировать сладкое блаженство. Я откинулась в кресле и снова закрыла глаза. Теперь я знала, что умирать совсем не страшно.
А с Ваней… С ним не было ничего похожего. Ну вот кроме двух-трех раз, когда что-то чуть-чуть во мне шевельнулось. Хоть надежда появилась, обрадовалась я, что не фригидная какая-нибудь, неполноценная. Но Ванечка… Он стал желать меня все реже и реже. Правда, некстати подвернулась беременность с осложнениями, а потом — Сашка малюсенький, ночи бессонные, дни суматошные, когда ночью кроме как поспать хотя бы пару часиков уже ничего не хочется. Вот Ваня и… Или не поэтому? Просто перестала я быть для него привлекательной и желанной…
Нет, не хочу так думать! Все наладится! Вот свекровь согласилась с Сашкой посидеть годик, чтобы чуть-чуть подрос, хоть бы до трех годиков — там и в садик бы стали ходить… Зоя Сергеевна молодец, спасибо ей, — я всего год не работала. И даже умудрилась учебу не бросить… А чего мне это стоило? Самое обидное, что Ваня тех подвигов совсем не оценил. Он вообще на мою учебу косо смотрел. По-моему, ревновал даже. Как же, он — простой заводской электрик с ПТУ за плечами, а жена — высшее образование получает, в начальники метит! А потом скажет: катись-ка ты, Иванушка, колбаской, ищи дуру себе под стать, а я себе образованного и видного найду. Такого, как Матвей Михайлович, например.
Тьфу ты, опять меня занесло! Ну разве говорил хоть раз Ваня что-либо подобное?! Хотя… он вообще о чем-то серьезном со мной говорил? Да и о чем он стал бы говорить серьезном? Обсуждать, как он проводку менял или лампочки вкручивал? Ведь он, страшно подумать, кроме спортивных газет ничего не читает, по телику американскую развлекуху для дебилов смотрит, над шутками Петросяна хохочет, как придурок полный, ни одной «Смехопанорамы» и «Кривого зеркала», наверное, не пропустил…
Тьфу!.. При чем тут Петросян? У каждого свои вкусы и пристрастия. Матвей Михайлович тоже, быть может, от Степаненко балдеет!.. Я представила эту картину и прыснула, а потом не выдержала и заливисто рассмеялась, испугав проходившую мимо бабушку с авоськой. Нет уж, я уверена точно — Петросяна со Степаненко Матвей смотреть не будет!
Матвей? Уже так?! Я разозлилась на себя чрезвычайно и быстро зашагала к дому, стараясь вызвать в душе и сердце желание увидеть Ваню. Я решила обязательно устроить ему сегодня необычайную ночь! Сделать так, чтобы он снова страстно хотел меня, желал меня, любил меня!..
Ночи любви не получилось. Зоя Сергеевна сказала, что Ваня звонил, предупредил, что задержится. У какого-то Вовки или Славки дочка родилась, решили облегчить горе папаши, мечтавшего о сыне… Я незаметно для свекрови вздохнула. Что-то частенько у Ваниных друзей-приятелей стали дети рождаться, тещи умирать, прочие события происходить, которые без обязательной «обмывки» обойтись не могли. Не то чтобы Ваня спиваться начал, но редко какая неделя, а то и пара-тройка дней подряд проходили без того, чтобы Иван по таким вот причинам не «задерживался». Разумеется, я его не пилила. Терпеть не могу опускаться до выяснения отношений с людьми, а тем более — с самым родным и близким человеком. После Сашки и мамы, конечно… Но Сашка еще маленький, а мама далеко… Кстати, интересно, а когда любишь… по-настоящему любишь, — кто ближе и родней — любимый мужчина или мама?..
Ваня пришел поздно, уже за полночь. Но я все равно дождалась его, пялясь закрывающимися глазами в книгу, — мне очень хотелось, несмотря ни на что, осуществить задуманное — подарить мужу сказочную близость… Мне это было очень нужно, потому что я начинала уже бояться за себя. Я смотрела на страницу книги, но смысл прочитанного ускользал от меня, я все время возвращалась к мысли о возможном переходе на новую должность, а потом возникающие в голове образы как-то само собой перескакивали на того, кто сейчас занимал этот пост… Я чертыхалась, с остервенением впивалась глазами в печатные строчки и уговаривала себя, что кроме супруга мне никто-никто не нужен.
Разумеется, Ваня пришел изрядно навеселе. Но, справедливости ради должна сказать, что даже в таком состоянии муж мой вел себя очень порядочно — не нес оголтелой чуши, тем более не орал или, упаси боже, распускал руки, чего я вдоволь насмотрелась и наслушалась от собственного отца в детстве, царствие ему, как говорится, небесное… Ваня просто становился каким-то ужасно жалким и глупым — хлопал осоловело оловянными глазами и улыбался, словно клинический идиот. Только что слюни не пускал.
