— Миха! — Я начал терять терпение. — Мы не жрать у тебя собираемся. И не чаи распивать!

— Да я уж понял, — вздохнул Мишка. — Но горло-то промочить захочется после физических нагрузок. Покурить тоже на кухне можете. И все-таки ты, Венька, того… — Друг замялся, подбирая слова, но я не дал ему договорить:

— Миха, поверь!.. Мне это надо. Правда. Очень надо! Это не дурь и не блажь. Потом все расскажу.

— Ну, тебе из погреба видней!.. — выдал одну из своих любимых присказок Мишка.

— Спасибо, — сказал я и отключил связь.

После обеда Матвей не находил себе места. Я сразу заметила это, но не подавала виду. Приходилось быть очень осторожной — по-моему, Вера стала что-то подозревать. И немудрено. Мы говорим только о работе, но интонации, жесты, взгляды… Невозможно постоянно контролировать себя во всем, все-таки в разведшколе мы не учились. Прямых доказательств у Веры не было, и она молчала. Даже наедине со мной ничего такого не выпытывала. Я видела, что ей очень хотелось спросить, но тема была уж очень щекотливой. Мало ли кто на кого как смотрит? А вот если случайно проговориться, тогда Вера не удержится и кому-нибудь разболтает. И я даже не стану ее в этом винить. Ведь новость бы того стоила.

К счастью, и Матвей понимал это. Поэтому для разговоров, не предназначенных для посторонних ушей, он всегда придумывал нечто правдоподобное, чтобы или отослать на время Веру, или самим нам вместе выйти из кабинета «по уважительной причине».

Вот и сейчас он собрал в тонкую папочку несколько бумаг и сказал:

— Майя, пойдем-ка в бухгалтерию. Я кое-что забыл тебе рассказать.

— Ну, если и забудешь чего, я-то есть, подскажу, — подала голос Вера.

— Только на это и надеюсь, — улыбнулся Матвей заместительнице. — Но на всякий случай я покажу Майе, что вспомню сам.

— Покажи, покажи, — расплылась в добродушной улыбке Вера. Но мне послышалось в ее голосе неприятное ехидство.

Выйдя в коридор, я двинулась было к заветному «переговорному» закутку, но Матвей помотал головой и направился к лестнице.

— Ты куда? — удивилась я.

— В бухгалтерию, — улыбнулся Матвей. — Я же сказал.

— Но я думала…

— Ты правильно думала, — сказал он, когда мы уже спускались по лестнице. — Но мне кажется, Вера Михална стала на нас косо поглядывать…

— Я тоже заметила.

— Лучше подстраховаться.

Я кивнула, но все же проговорила:

— А сказать ведь ты мне тоже что-то хотел? Не по работе.

— Хотел. Я договорился с Михаилом. На сегодня.

Я невольно замерла. Как долго я ждала этого! Так долго, что стала уже сомневаться, решится ли Матвей на это вообще. Меня охватила такая безумная радость, что я чуть не бросилась на шею любимому. Но он понял мое замешательство иначе:

— Что с тобой? Ты… не можешь сегодня?.. — Он вдруг покраснел, и я поняла, что имел в виду этот милый и глупый взрослый мальчишка. И решила его подразнить.

— Да, ты знаешь, — стыдливо потупила я взгляд. — У меня это… как тебе сказать…

— Я понял… — разочарованно выдохнул Матвей. И так он при этом обиженно выглядел, так стал похож на малыша, у которого отняли игрушку, что я не выдержала и расхохоталась:

— У меня это было неделю назад, успокойся.

— Как — неделю?! — покраснел он еще сильнее. — Но мы же…

— Глупыш!.. Уж во сне-то я могу обходиться…

— Так, значит, ты согласна? — расцвел мой большой любимый ребенок.

— А как ты думаешь? — стала серьезной я.

— А… Твой муж?..

— Ты предлагаешь спросить у него разрешения? — накатило на меня внезапное раздражение.

Матвей поморщился:

— Я ж не об этом!.. Только надо ведь ему что-то сказать…

— Слушай, оставь эти проблемы мне! — вспыхнула я.

Матвей вздрогнул и растерянно захлопал глазами. Мне стало его очень жалко и стыдно за свою непонятную вспышку. Я захотела обнять любимого, но делать это здесь все-таки не рискнула и лишь коснулась его ладони кончиками пальцев:

— Не сердись. Прости. Все будет хорошо. Пошли в бухгалтерию!

В пустой чужой квартире я сразу почувствовала себя скованно и неловко. По-моему, Матвей тоже ощущал нечто подобное. Но он старался вести себя по-хозяйски — повесил на вешалку мою шубу, нашел и подал мне тапочки. Махнул рукой в сторону кухни:

— Чаю? Кофе тоже есть, растворимый, правда…

— А котлеты? — улыбнулась я.

— Н-не знаю… — растерялся Матвей. — Вряд ли. Ты хочешь есть?

— Шутишь? — спросила я и притворно насупила брови. — Мы что, сюда чай пить пришли?

— Ну-у… А что в этом плохого?

— Да ничего, конечно. Только давай все-таки чаепитие оставим на потом. Если время останется. — Я многозначительно подмигнула.

Шутить-то я шутила, а на душе все равно почему-то было пасмурно и неуютно. И еще я себя ощущала виноватой. И словно… грязной какой-то. Правда. Почти физическое ощущение чего-то липкого на теле. Оно стало вдруг таким навязчиво сильным, что я не выдержала:

— Матвей, я душ приму, ладно? А ты пока… постели там… Ага?.. — Не знаю почему, но мне даже говорить о предстоящем было стыдно. Кошмар какой-то! Чего мы уже только с Матвеем не вытворяли — и вот на тебе!.. Правда, раньше все происходило во сне. Неужели в этом все дело? Или в чем-то еще? Или… в ком…

Я вдруг так основательно расклеилась, что почувствовала острое желание сорваться и немедленно убежать прочь. И, чтобы не натворить подобных глупостей, быстро прошла в ванную и заперлась на щеколду, чем в очередной раз удивила саму себя. Ведь Матвей изучил мое тело до последней родинки, до самой маленькой складочки!.. Как поется в той глупой песенке? «Я помню все твои трещинки…» И мне ведь так нравилось, когда Матвей смотрел на мое тело! Да что же со мной творится, в конце-то концов?!

Я резко, почти до упора, открыла воду, и звонкая струя ударила в дно ванны, обиженно окатив меня брызгами. Это немного привело меня в чувство, я быстро разделась, переключила рычаг на душ, сделала напор чуть слабее и встала под теплые струи, задернув желтую шторку.

Только сейчас я заметила, что стены в ванной были выложены зеркальной плиткой. А Михаил этот не лишен, оказывается, фантазии. Не на себя же он в эти зеркала любуется!

Впрочем, если есть на что любоваться… Я подмигнула и расправила плечи. С трех сторон смотрела на меня молодая, вполне привлекательная женщина. Ну и пусть ее волосы напоминают солому (кое-кому они даже напоминают солнечную корону!), пусть лицо, грудь и немного плечи — покрывают веснушки (кое-кому это тоже нравится, недаром он называет их обладательницу Солнышком!), пусть живот не идеально плоский и на талии нельзя сомкнуть пальцы, как ни старайся… Зато белая шея — высокая, гладкая, без единой морщинки; груди — не обвисшие бесформенные мешки, а упругие маленькие дыньки; да и живот, если приглядеться, разве нельзя его назвать сексуальным? Разве не тянется рука потрогать его мягкую белизну, разве не хочется провести по нему ладонью, погрузиться пальцами в манящую впадину пупка, запутаться в аккуратном рыжеватом треугольничке в самом низу?..

Я держала трубку душа одной рукой, а другою невольно вторила бессовестным мыслям… Ладонь моя погладила груди, пальцы ласково помяли соски, и те враз отвердели. Затем рука опустилась и легла на живот — действительно податливый и мягкий. Средний палец нырнул в выемку пупка, приподнялся, обвел его по краю несколько раз, и ладонь медленно заскользила по мокрому животу ниже, ниже, ниже… Пальцы зарылись в волоски, стали нежно расчесывать их, иногда, будто случайно, проскакивая еще чуточку ниже к выпуклым долькам… Непроизвольно раздвинуты бедра — и вот палец уже в горячей расщелине между ними. Он начинает двигаться вверх-вниз, вверх-вниз… Я уже не руковожу им сознательно, в голове сплошная розовая пелена. Рука с душем тоже опускается, упругие теплые струи воды направлены туда, где безостановочно трудится палец…