Всего этого Алексей сейчас не мог знать, равно как и то, чем Сашке это обернулось впоследствии. Узнав о его предательстве, его привязали к столбу и били палками по позвоночнику до тех пор, пока у него не отнялись ноги.

Алексей всё так же продолжал сидеть у пыльной дороги под неусыпными взглядами двух афганцев, когда увидел, как из того же барака под руки вывели Василия Новикова, его стрелка-оператора. Он был весь избит. Его лицо представляло сплошную опухшую маску из кровоподтёков. Но палками его били не только по лицу, он шёл, еле переставляя ноги.

– Вася, держись! – надрывно крикнул ему Алексей.

Василий даже не повернул головы, он был настолько невменяем, измождён и измучен, что всё вокруг слилось у него в сплошной шум и однообразную картину.

Когда вернулся Сашка, чтобы забрать бумаги, Алексей первым делом потребовал, чтобы он немедленно посодействовал освобождению Новикова. Арамцев тяжело вздохнул и сурово произнёс:

– А может, сразу освободить всех, кто неделями гниёт в зинданах?! А? Давай! Я же всевышний, что мне стоит, – он смачно сплюнул и зло выругался. – Тут с тобой-то не знаешь как раз… а он советы даёт.

Немного остыв, Сашка добавил:

– Знаешь, Лёха, будешь в Союзе, не спеши докладывать насчёт измены твоего стрелка. Скажу тебе по опыту: он обязательно что-нибудь выкинет этим сукам – не завтра, так через месяц. Здесь я понял, что побоями и издевательствами только вначале наших можно запугать, но не сломить. Потом… – Сашка надолго замолчал, затем, глянув на Алексея, тихо произнёс: – В общем, даст бог, когда-нибудь услышишь о своём Ваське, и не самое худшее. Кстати, на его месте вполне мог оказаться ты.

Неожиданно Сашка тихо проговорил:

– Как там Петька Дарьянов, наш Дартаньян? Что слышно о Портосе?

Алексей не сразу ответил, потому что последние проникновенные слова, сказанные Сашкой, вдруг отбросили его в далёкое детство. Они были как бы на одной волне, и Сашка не торопил Алексея с ответом.

– Портеля выперли из интендантского училища за какие-то махинации, и сейчас он работает в омском радиоинституте. Ты же знаешь, он без своего радио и шагу ступить не мог. Ещё не женился. Ну и всё, пожалуй, что я о нём знаю. Редко видимся.

Алексей раскашлялся, а потом замолк.

– Лёха, ты ничего не сказал про Петьку Дарьянова. Как там наш Дартаньян? Всё служит? Небось уже полковник? Вот уж кто любил всех защищать. Ведь это он нас всех в детстве военщиной заразил.

Резко перебив Сашку, Алексей быстро проговорил:

– Сашка, там, у подбитого вертолёта, погиб десантник, капитан. Ему оторвало ноги. Так вот, у меня к тебе просьба: найди у того места капитанский погон с приклеенной к нему семейной фотографией и передай его мне, – ухмыльнувшись, он добавил: – Надеюсь, это тебя не сильно затруднит?

– Артосов, ты что, идиот?! Ты думаешь, что говоришь?! Там, после того боя, «грачи» всё распахали, а потом ваши подчистую всё забрали и всех убитых вывезли. И потом, к чему вся эта сентиментальность? Я тебя не узнаю.

– Это Петькин погон! – с надрывом в голосе произнёс Алексей. – Нашего Петьки Дарьянова погон, Саня.

Сашка скорбно склонил голову, затем резко встал и отошёл в сторону. Немного постояв так, он в злобе что-то прокричал двум афганцам, которые, как сычи, сидели неподалёку и внимательно следили за всем происходящим. После этого окрика они резко вскочили и убежали, а Сашка вернулся к Алексею.

– Выходит, это он взорвал напоследок гранату. Я тогда рядом был, и меня взрывной волной немного задело.

Сашка искренне вздохнул.

– Уж лучше бы и меня тогда убило – лежал бы рядом с Петькой. Он мне был, как брат.

Сашка отвернулся, но чувствовалось, что он плакал.

Еще с неделю Алексей Артосов «прохлаждался» в лагере моджахедов, пока не наступил день обмена. С утра его представили местному начальству, видимо, напоказ – убедиться, соответствует ли товар обмену. Затем, перед тем как присоединиться к группе, которая должна была провести его через границу, он остался наедине с Сашкой Арамцевым.

Глядя на Сашку, Алексей ухмыльнулся про себя: от былого бриалинового красавчика не осталось и следа. «Эх, видели бы его сейчас девки и те многочисленные женщины, которых он обманывал и соблазнял! Наверняка бы не узнали – такого жалкого и постаревшего от частого употребления наркотиков. Вид у него сюрреалистический в этой нелепой афганской одежде».

– Ну, вот и всё, Лёха, прощай, – тихо, чтоб его не услышали, произнёс Арамцев и, улыбнувшись, добавил: – Прощай, Атос. Теперь у меня к тебе будет просьба. Поскольку мои родители умерли и поклониться некому, разве что их могилкам, поклонись, Лёха, моему дому и тому тополю, который я сам сажал. Ну, ты знаешь. И ещё, Лёха, – Сашка как-то даже зарделся. – Если, конечно, будет возможность и время, проведай в Омске Людочку Проценко и скажи, что в жизни у меня роднее и любимее её никого не было.

Всё это время Алексей стоял молча, опустив голову.

– Ладно, иди, Лёха, не поминай лихом, всё ж мы друзья детства. Так хочется обнять тебя на прощание, видать, не свидимся больше. Так ведь эти суки увидят и всё сразу поймут. Прощай, Лёха. Да, чуть совсем не забыл. Вот, возьми.

И Арамцев незаметно передал Алексею Петькин погон с наклеенной фотографией, который он разыскал на поле боя.

– Прощай, Саня. А за погон особое спасибо, – тихо ответил Алексей и, медленно развернувшись, хромая, пошёл в сторону ожидающей его группы.

Не успел он пройти несколько шагов, как его окликнул Сашка:

– Лёха, прости за Верочку!

Алексей ничего не ответил, лишь отвёл взгляд и склонил голову. Через несколько шагов Сашка вновь окликнул его:

– Лёха, обязательно поклонись моему дому и тополю, – произнёс он дрогнувшим голосом.

В глазах у него стояли слёзы, и впервые за всё это время Алексей увидел их добрыми, удивительно схожими с глазами его мамы, тёти Ани, тепло и доброту рук которой он запомнил на всю жизнь. Когда она их, сорванцов, укладывала вместе спать после того, как они, обессиленные от игры, валились на пол.

Алексей не смог ответить, потому что в горле стоял ком. И лишь медленно покачал головой. Таким последний раз Алексей видел Сашку, своего друга детства.

После лечения в госпитале, уже через два месяца, Алексей был в своей части. Проведённая военно-врачебная комиссия ничего хорошего ему не посулила, недвусмысленно объявив, что с лётной работой придётся расстаться в силу серьёзных ранений, полученных в Афганистане, поскольку тот взрыв у вертолёта даром для Алексея не прошёл. Правда, всё остальное, в том числе и повреждённые ноги, зажили. И чтобы хоть как-то успокоить Алексея, командование предложило ему штабную работу в части и предоставило долгосрочный отпуск.

Перед тем как поехать к себе на родину, в Омск, Алексей решил заскочить в Воронеж, к семье погибшего капитана Дарьянова, чтобы выполнить его последнюю просьбу. Отдать его семье святую реликвию в память о человеке, с которым довелось воевать и видеть его в последние минуты жизни.

После того как Пётр уехал из Омска и поступил в десантное училище, Алексей о нём ничего не слышал и не знал о его дальнейшей судьбе, и только год назад их вновь свёл Афганистан.

Улицу и дом в замечательном старинном городе Воронеже Алексей разыскал быстро. Позвонил в квартиру. Дверь открыла миловидная женщина, вся в чёрном. Алексей сразу догадался, что это и есть капитанская вдова. Хорошее настроение как рукой сняло.

– Вам кого? – грустно спросила женщина.

– Мне? Да… вот, – запинаясь, начал Алексей. – Я от Петра, – не подумавши, бухнул он.

– От Пети?! Но ведь он… – и женщина схватилась за сердце. – Значит, он жив?

– Простите, пожалуйста. Вы меня неправильно поняли, – извиняясь, промямлил Алексей.

Он быстро подскочил к женщине и, ухватив за локоть, провёл в комнату, по пути чертыхаясь за своё бестактное поведение. Ему пришлось пережить массу неловкостей, прежде чем женщина всё же поняла, с какой миссией он пришёл в их дом.