Продавец явно рад продолжению беседы. Он снова улыбается мне с видом превосходства:

– А инек мидзанек, – говорит он. То есть: «Твои глаза это твои весы».

Я иду дальше по переулкам касбы, где до меня проходили тысячи и тысячи людей. И неисчислимые тысячи пройдут после меня. Каждый из нас – своего рода первопроходец. Здесь шумно: слышны разговоры, смех, споры, мне кажется, в своих эмоциях они аутентичны. И, словно этим голосам необходим аккомпанемент, чуть ли не в каждом доме звучит музыка. Я слышу голос Умм Кульсум, этой Зары Леандер[7] Востока, и современную арабскую музыку Франции, с крыш мечетей доносятся голоса муэдзинов, созывающих на молитву, а временами в потоке звуков я различаю голос Боба Марли. Смесь эта чудесна, несмотря на хрип и свист старых транзисторных приемников.

Всюду разносится запах мяса, сырого или приготовленного на простом угольном гриле, еще я ощущаю запахи кожи и гниющих отбросов, долго пролежавших на жарком солнце.

Вдоль улицы сидят крестьянки, приехавшие из горных районов, у них большие конической формы соломенные шляпы с шерстяными помпонами, на плечах плотные красно-белые полосатые платки, которые называются «фута», на ногах гольфы с завязками крест-накрест. Лица у этих женщин симпатичные, хоть и изборожденные морщинами, и еще более морщинистые у них руки. Живые глаза выдают возраст – они, должно быть, гораздо моложе, чем кажется на первый взгляд. У некоторых на спине привязан ребятенок. Они продают свой урожай, разложив прямо на земле баклажаны, лук, морковь, зеленую фасоль и ярко-желтую айву.

Эти крепкие женщины выглядят крайне усталыми. Еще бы, думаю я, ведь позади у них долгая и трудная дорога. Но стоит проявить малейший интерес, они приветливо улыбаются. Предлагают овощи, но не расхваливают и не преувеличивают достоинства своего товара. Мне это нравится, я улыбаюсь в ответ и покупаю большую связку темно-красного репчатого лука.

Иду дальше в толпе бесчисленных людей, в потоке автомобилей и запряженных ослами тележек. Тротуар слишком узкий, стольким людям идти по нему невозможно. Я смотрю вокруг широко раскрытыми глазами, я снова в исследовательской экспедиции, стараюсь ничего не упустить. Замечаю глиняный сосуд с ладаном. Тут мои и так-то опьяненные пять чувств приходят в полнейший восторг. Ладан широко используется в Марокко, но есть он везде – в Индии, Иране, Эфиопии, многих странах Азии. Сотни лет тому назад его прозвали «аравийским золотом».

В древности торговцы ладаном приносили эту драгоценную смолу в самые богатые и прекрасные дворцы. Как бы ни различались между собой религии нашего земного мира, большие и малые, у них есть общее – любовь к ладану. Царица Савская, славившаяся своей мудростью, прибыв в Иерусалим к царю Соломону, привезла с собой из Савы семена ладанного дерева – так утверждают иудеи, христиане и мусульмане.

«У ладана много общего с любовью, ладан – благовоние любви», – сказала мне много лет назад одна закутанная в покрывало старая женщина, торговавшая в касбе Танжера ладаном, привезенным откуда-то в большой корзине.

Я никак не отреагировал и ни о чем не спросил, а женщина продолжала: «Ладан, как любовь, возбуждает и успокаивает, очищает и лечит, ладан священный, таинственный и вызывающий неистовую радость». Он дик, и приручить его невозможно, даже сегодня, при всех современных технологиях, не удается его культивировать.

«Ищи райский ладан из Мекки, очень крепкий, очень пряный. Я должна уйти легкой поступью», – так на смертном одре попросила мать прославленного в Танжере писателя Тахара бен Джеллуна.

Золото, ладан и мирру – эти драгоценные дары принесли младенцу Иисусу святые волхвы Каспар, Мельхиор и Балтазар.

Я вспоминаю, как Айша из риада «Альмулюк» в Марракеше раскуривала ладан в круглой серебряной курильнице. Дым из внутреннего двора потянулся во все помещения риада, поднялся выше третьего этажа и растворился в чистом небе. Айша рассказала, что она всегда возжигает ладан, когда чувствует, что люди, находящиеся в доме, нуждаются в положительной энергии, без притока которой гармонию может нарушить злой дух. Ладан привлекает добрых духов, таково убеждение Ашли.

Танжер, ты мне близок и становишься все ближе. Я не осмелюсь утверждать, что знаю тебя настолько хорошо, чтобы описать так, как это тебе подобает. Сознаю, что мои мысли – лишь попытка приблизиться к тебе. Но это сознание не огорчает, а лишь придает мне мужества в моих поисках.

Я иду к новому центру города, мимо роскошного отеля «Эль-Минзах», который в тридцатые годы XX века был построен одним шотландским лордом и с тех пор ублажает богатую публику, в то же время защищая своих, в основном иностранных, постояльцев от нищих туземцев.

Уже немного устав, я добираюсь до Сур аль Ма-агадзин, площади Ленивых, как ее называют.

Молодой парень, лет двадцати наверное, меланхолически глядит на неспокойное море. Я останавливаюсь передохнуть и наблюдаю за движением толпы. Эту площадь я знаю, здесь я чувствую себя уверенно. Ребенком я бывал здесь тысячу раз. Нередко эта площадь была стартом, а также, как правило, и конечной целью моих вечерних прогулок.

Пушки на площади стоят ровными рядами, это напоминает мне немецкую зебру на пешеходных переходах через улицу; пушки нацелены на лежащий внизу порт. Сейчас, ближе к вечеру, площадь наполняется людьми. Родители с детьми, которые на площади останавливаются, потом начинают скакать наперегонки по восточным каменным плитам. Танжерцы к вечеру оживают, как будто они весь день просидели взаперти. Вечером они снуют туда и сюда по улицам или приходят на площадь, которая сразу начинает напоминать огромную гостиную в мавританском стиле. Люди здесь чувствуют себя в безопасности, несмотря на множество проезжающих автомашин, несмотря на фотографов, торговцев и дилеров, предлагающих вам хорошие и нехорошие вещи. Такова эта площадь Ленивых.

Темнеет, люди покидают площадь, расходятся во все стороны света. Пушки с обиженным видом стоят на своем месте, хотя теперь они главные на площади.

Я был в клинике, принял одну пациентку, мы вместе порадовались ее выздоровлению. Более пяти лет назад ей был поставлен диагноз: рак яичников на поздней стадии. Операция и долгий курс химиотерапии стоили ей немалых сил, но теперь она сияла от радости. «Все, абсолютно все было не напрасно», – сказала она, прощаясь со мной. Раздался звонок моего рабочего телефона, звонила Мириам из марокканского посольства: «Тебя приглашает в Марокко король Мухаммед VI. Полетишь?» Заикаясь от неожиданности, я сразу согласился, даже не посмотрев в свой ежедневник. Поеду, конечно, я поеду к королю Марокко, хоть и не представляю, что меня там ждет.

Я радовался. Адак поедет со мной, сразу решил я. И попросил ее поехать со мной в Марокко. Адак еще никогда не была в Африке.

И только за несколько дней до отлета я узнал, что лететь предстоит в Рабат, столицу Марокко. В Рабате нам сообщат, в каком из городов страны нас, то есть группу самых разных людей марокканского происхождения, примет его величество король Мухаммед VI.

Я еще никогда не получал приглашения на годовщину коронации. И также никогда не получал приглашения от человека, который носит титул короля, барона или князя. Я не понимал, хорошо это или плохо, однако отбросил подобные мысли, так как выбора у меня все равно не было. В нашей большой семье еще никого не приглашали в университет или к королю.

Спустя несколько недель мы прилетели в Рабат. Марокканцы, мужчины и женщины со всего света, большинство в темных и слишком просторных костюмах, кое-кто в чересчур пестрых платьях. Нас направили в большой зал для инструктажа по вопросам безопасности. Я сгорал от любопытства, остальные, должно быть, тоже. Куда нас повезут завтра – в Марракеш, Фес или Касабланку? Об этом шел горячий спор, одни делали вид, будто точно знают, другие фантазировали, третьи молчали, загадочно усмехаясь. Мне вспомнился финальный этап музыкального конкурса «Евровидение». Кто победит: Дания? Германия? Франция? Украина?