Бегство нередко сопряжено с большой болью, телесной и душевной.

Мне вспоминается один старый человек, с длинными белыми волосами. Он родился и вырос в Афганистане. Я лечил его жену. Мы оба радовались улучшению ее состояния. Как-то раз я спросил афганца о его родине, и он рассказал мне одну из историй о Ходже Насреддине. Однажды Насреддин ночью потерял ключ от своего дома и попросил соседей помочь ему искать ключ. После безуспешных поисков Насреддин сказал, что ему, дескать, кажется, что ключ он оставил дома. Соседи пришли в замешательство: «Почему же ты попросил искать ключ здесь?» Насреддин не растерялся: «Потому что дома у меня нет света, а значит, там, в темноте, искать бессмысленно».

Нам обоим стало жаль, что история так скоро закончилась, и мы некоторое время молчали, каждый внимал ее отзвукам в своей душе.

Потом я все-таки снова спросил дружелюбного старого человека, где его родина. Он ответил: «Мне пришлось покинуть страну, в которой я родился. Там нельзя было жить, там моя жизнь подвергалась большой опасности. Я уже давно перестал искать место, которое я зову своей родиной. Моя родина там, где мои дети и внуки растут, не зная страха, и где мне самому предоставлено право решать, какую книгу я могу им почитать».

Люди многое оставляют во время бегства, им приходится многое покидать, некоторые навсегда отрываются от своих корней и не находят покоя в жизни, им никогда уже не почувствовать любимый, чарующий аромат своей потерянной родины.

Танжер, я зову тебя…

Люди отправляются в путь отчасти сознательно, отчасти – бессознательно. Бегство ли, паломничество ли по различным местам этого света – то и другое требует совершения бесчисленных шагов по земле, но еще больше – движений сердца и души. Возможность идти и пребывать наедине с собой является вознаграждением за бесчисленные, часто болезненные шаги. Лишь это движение в одиночестве позволяет нам достичь остановки и быть «в себе». Тело движется – дух и душа могут наконец успокоиться.

Слепое бегство куда-нибудь непременно заканчивается внутренней эмиграцией.

Американский писатель Трумэн Капоте писал, что, перед тем как отправиться в Танжер, надо предпринять следующее: сделать прививку от тифа, снять с банковского счета свои сбережения и попрощаться с друзьями. Дело в том, что никогда не знаешь, вернешься ли назад, потому что Танжер людей не отпускает.

Танжер, terra incognita.

Многие думают, что Танжер – город, где нечего ждать.

Чего человек может ждать от города?

Чего я жду от Танжера?

Может быть, Танжер поможет мне лучше понять мою радость, мою меланхолию, силу моей души и мне будет дано переживать все это еще интенсивнее. Может быть, Танжер поможет мне заново открыть мои мечты и фантазии, которые сегодня кажутся забытыми. Однако нет сомнений, что и сам Танжер – моя цель, символ моей сугубо личной исследовательской экспедиции.

Танжер, я никогда не жил в тебе, и я не беру на себя смелость судить о тебе, но я ощущаю глубокую связь с тобой. Танжер, я иду к тебе, чтобы прийти к самому себе. Я отправляюсь в путь. И надеюсь, что ты позволишь мне узнать тебя и дашь мне возможность лучше понять мои собственные чувства и желания.

Я гуляю в Берлине, городе, где я родился и живу. Поднимаюсь на Чертову гору, сооруженную на послевоенных развалинах.

Под моими ногами, на большой глубине находятся камни фундамента, заложенного для здания факультета военной техники, нацисты планировали построить его в своей «столице всего мира». Ныне эта начатая стройка вместе с обломками разбомбленных домов лежит в глубине живописного холма, на котором пышно зеленеют высокие лиственные деревья. Мало что напоминает здесь об истории – лишь там и сям из черной земли торчит кусочек кафельной плитки или кирпича, больше ничего. Смотрю сверху на город, он – мой, я – часть города. Я любуюсь воздушными змеями, парящими вдалеке, у горизонта, где уже алеет закат.

Вернувшись домой, я лежал на диване в своей комнате, в которой доминирует белый цвет, смотрел на картину, висящую здесь, – вид площади Джема эль-Фна, площади Повешенных в Марракеше. И я решил, что отправлюсь туда на поиски людей и их историй. Никогда ранее я не переживал такого сильного желания пуститься в путь, как в тот день.

Многие выходцы из Европы и Америки, люди, бежавшие или все еще бегущие, живут в Танжере. Многие уверены, что в Танжере все можно купить, даже счастье. Однако многие из этих людей напоминают убежавших собак, которые бегут, волоча за собой поводок, этот поводок – их собственное прошлое, которое они пытаются вытеснить. Но так как они не могут вытеснить прошлое и оно мешает их жизни в настоящем, они никогда не прибывают в Танжер, это лишь видимость, что они живут в Танжере.

Писатель из немецкого города Хемниц Хадай-ятулла Хюбш пишет: Танжер – это клиника для сумасшедших, которых заперли, потому что они слишком мало хотели знать о мире и слишком много – о самих себе.

Видимо, бегство – главная тема Танжера, бегство во все стороны света.

Люди нового мира стремятся в Танжер, люди старого мира – в Европу или куда-нибудь. Нет числа африканцам, которые рискуют жизнью, лишь бы бежать из этого крупнейшего города-порта. Раньше они голодали, но, приехав сюда, они стали обречены на бездеятельность. Мужчины и женщины из Конго, Камеруна, Либерии, из многих столь бедных стран столь богатого африканского континента, преисполненные сил и пережившие самые невероятные истории, надеются, что Танжер будет временной остановкой на их пути, однако лишь немногие добираются на европейский континент и лишь немногие, достигнув желанной цели, действительно счастливы. Танжер – это зал ожидания на пути в Европу.

В новой медине Танжера люди движутся во всех направлениях. Они снуют по улицам то в одну сторону, то в другую, а потом вдруг сворачивают в какой-нибудь переулок. Многие останавливаются на большой террасе, площади Де Фаро. Сегодня она известна под названием Сур аль Маагадзин, то есть площадь Ленивых, Terrsase de Paresseux. Это одно из любимых мест здешних жителей, и мое тоже.

Я спускаюсь вниз, к набережной, иду по великолепной пальмовой аллее, вдоль плайя де Танжер, ненадолго сажусь отдохнуть на старой скамейке, здесь я уже неподалеку от порта. Я прислушиваюсь к разговору двух парней с короткими курчавыми волосами. Они то ли не замечают меня, то ли игнорируют. Я ведь не опасен. У них особое чутье на опасность. Они беседуют по-французски, одному не больше двадцати лет, другому, пожалуй, уже за тридцать. Оба стройные, даже слишком худые, одеты бедно, на ногах сильно поношенная обувь. У младшего парня подметка туфель прохудилась, в дыре просвечивает темная кожа. Разговор идет о Европе, но оба подразумевают под Европой только Испанию, Францию и Германию. Обсуждают автомобили, свою родню, холодильники, рестораны.

Они хотят жить в Испании, поближе к богатству, чтобы, если повезет, выбраться из бедности. Сами они из Бамако, столицы Мали, прибыли с востока, через Уджду, от которой до границы Алжира и Марокко километров десять. Своим положением в Марокко они недовольны. В Марокко их не ждут, а в странах Европы тем более. «В своей жизни мужчина должен построить дом, есть такая африканская пословица», – говорит младший парень. Старший рассказывает, что мечта о Европе появилась у него еще в детстве. Люди, которые рано достигают поставленной цели, по-настоящему счастливы, говорит он.

Некоторое время, рассказывает старший, он проработал на цветочной плантации, откуда поставляют в Германию рассаду герани. И ему хочется посмотреть страну, где цветут эти герани. Понаслышке он знает, что в Европе существуют такие краски, каких африканцы в глаза не видели, и что в Европе даже собак водят к врачу и у собак есть паспорта. А у него вообще нет никаких официальных документов.