В Танжере я замечаю все больше сходства с Берлином, городом, где я родился в бывшем красном рабочем районе Веддинг.
Я все больше обнаруживаю сходства и все меньше замечаю различия. Причем сегодня вижу те общие черты, которые ускользали от меня, когда я был ребенком. Там – современное метро, тут – бурное море, там горделивый порядок на улицах, тут – пестрая суета базаров, там – расфасованные овощи на магазинных полках, тут знакомые и неизвестные фрукты и плоды, лежащие грудами прямо на земле.
Меня магически притягивают к себе оба эти города – Танжер и Берлин. Может быть, поэтому мое сердце ищет черты сходства, ведь со сходством освоиться легче, чем с различиями, при которых неизбежно выбираешь что-то одно.
* * *
Я нахожусь у Юсуфа, на Экзерцирштрассе, 17. Юсуф приехал в Берлин из Турции, он как бы наш семейный парикмахер. Он еще в детстве стриг меня и моего брата Абдельхамида, и мы до сих пор раз в месяц ходим к Юсуфу стричься – Абдельхамид в субботу, рано утром, перед открытием своего обувного магазина, который находится в районе Штеглиц, я – в воскресенье, до того как мы едем в Шпандау[6] на одну из еженедельных встреч всей нашей большой семьи. Среди клиентов Юсуфа много африканцев, у него можно также купить диски с записями известных африканских музыкантов. Комнаты в квартире Юсуфа с годами не изменились, а вот район Веддинг преобразился. Эти кварталы на берегу реки Панке не имеют почти ничего общего с Веддингом шестидесятых годов. Тогда на каждом углу была типичная берлинская пивная, сегодня же трудно отыскать хотя бы одну. Новые торговые центры, похожие словно клоны, поглотили уличную жизнь. Мне не хватает маленькой лавки на углу Бадштрассе, торговавшей картофелем, я любил холодноватый и пыльный запах этого помещения с большими горами картошки и радовался, когда продавщица, орудуя большим совком, наполняла картофелем мою сумку. Улицы сегодня называются так же, как раньше, но они уже не те. Их пестрый облик теперь определяют бесчисленные магазины, торгующие телефонами, рестораны тайской кухни, кафе-бары «Эвелин». Бесследно исчезли маленькие зоомагазинчики, которые я так любил в детстве, приходя в восторг от рыбок – гуппи, скалярий и меченосцев. Нежели в Веддинге не осталось фауны?
Когда я последний раз был в гостях у мамы на Экзерцирштрассе, я заметил на улице мужчину с большой хозяйственной сумкой – он рылся в урне, собирая пустые бутылки возле остановки автобуса, напротив магазина «Африка». Я вспомнил, что мне рассказывал Мухаммед Шукри, как в колониальную эпоху он, ребенок, рылся в мусоре, отыскивая что-нибудь съестное, и особенно старался проникнуть к мусорным бакам у домов богатых иностранцев, так как их мусор был ценнее, чем отбросы на помойках местных жителей – марокканцев. Я подумал, может быть, этому собирателю бутылок было бы выгоднее проверять помойки не в Веддинге, а в фешенебельных районах вроде Далема или Фронау.
Танжер не такой, как другие города страны, не такой, как другие города современного мира. У Танжера больше тысячи лиц. Танжер это не только совместное существование современности и традиции, которые сбалансированы здесь совершенно особенным образом. Словно в некоем параллельном мире, они живут вместе в центре города, однако всего в нескольких шагах от него, на Старом рынке и в прилегающих к нему кварталах, они разделяются и расходятся в разные стороны. С виду непринужденный и исполненный достоинства танец двоих – современности и традиции, против воли заключивших брак.
Я иду по рю де Португаль в старом центре города вдоль каменной стены, высотой почти сто метров, построенной португальцами в XVI веке. Некоторые камни очень древние, другими укрепили кладку лишь недавно. Я пытаюсь представить, что наполняло жизнь людей в те давние времена. Ответ нахожу сразу: любовь, обида, злоба, голод и страх. Человеческие чувства, ради которых стоит прожить жизнь и которые напоминают нам о том, что мы – всего лишь люди. Чувства, которые мы, будучи людьми, должны испытывать, чтобы потом иметь возможность и право сказать нашим детям, что мы действительно жили на этом свете.
* * *
Время в Танжере, кажется, проходит быстрее, когда ты движешься, а не стоишь, даже если находишься на самых прекрасных площадях этого города. Каждую секунду здесь можно сделать открытие, тебя то и дело подстерегают неожиданности. Безусловно, неожиданности – это самое постоянное свойство Танжера, так как многое появляется и затем исчезает, а что-то лишь один-единственный раз замечает внимательный наблюдатель.
Я выхожу на Старый рынок в медине, осматриваюсь вокруг. В детстве я бывал здесь десятки или сотни раз, однако лишь сейчас я обращаю внимание на старинные дома испанской и французской постройки. В детстве я их не замечал, хотя они построены, конечно, задолго до моего рождения. Захожу в лавку, где торгуют пряностями, мне нравится смотреть на маленькие пирамидки шафрана, черного перца, красного перца, корицы, куркумы, кориандра, майорана, кардамона, мускатного ореха и бесчисленных других пряностей. У моих глаз словно появляется обоняние и вкус.
Потому что эта волшебная картина – предвестница уже знакомого мне, совершенно умопомрачительного вкуса. Все пахнет сильнее, усиливаются как приятные, так и неприятные запахи. Лавка пряностей полна редкостных, изысканных ароматов.
В Танжере обоняние может воспринимать огромное количество как приятных, так и не очень приятных запахов; в Европе год от году все больше замечаешь, что запахи утрачивают яркие различия, это касается как запахов живых существ, так и неживых вещей. В богатых странах все меньше подлинных запахов.
Считается неприличным, если от тебя пахнет потом или приправами вроде чеснока и лука, зато шикарно распространять аромат дорогих духов итальянских или французских торговых марок. Я же люблю неожиданные и таинственные запахи, которые внезапно ударяют в нос. По-моему, Танжер подлинная Мекка запахов. Я закрываю глаза, на секунду чувствую себя неуверенно, но бесчисленные запахи дарят такую огромную радость, что даже не хочется сразу поднимать веки.
Розоватый чеснок, который в Марокко называют «тум» или «цумм», имеет невероятно крепкий, сильный запах, мгновенно заполняющий пространство, какое ему самому захочется, это просто чудо. Мои руки жадно тянутся к большой миске, полной головок чеснока. Они помельче, чем китайский чеснок, который лежит на прилавках супермаркетов в Германии, но на мой вкус он гораздо лучше и, несомненно, больше тонизирует.
Чеснок – король всех целебных растений. Я люблю чеснок, вкус чеснока великолепен, чеснок избавляет нас от проблем с кровообращением и придает бодрость духу.
Я рад – купил много чесноку, наверное сотню зубчиков.
Затем я спрашиваю, нет ли благородного карри, – один знакомый попросил привезти ему в Германию.
– Карри? Для чего тебе карри? – говорит торговец, глядя на меня скептически и удивленно.
– Попросил привезти друг, он живет в Германии.
– Тогда привези ему марокканской куркумы, она тоже полезна для здоровья, она очищает сосуды и выводит из организма вредные жиры. Ее получают из корней чудесного белого, желтого или сиреневого растения. А карри – это же смесь самых разных пряностей, в нее входят кориандр, перец, римский тмин (зира), имбирь и гвоздика. Целебные свойства этих составных частей при соединении друг с другом исчезают и даже могут стать вредными. А желтый цвет карри придает куркума, которую тоже добавляют в смесь.
Черные глаза торговца смотрят честно, ему явно доставляет удовольствие учить меня уму-разуму, однако, не дожидаясь, пока он начнет рассказывать еще что-нибудь о пряностях, которые я вроде и так знаю, я прошу взвесить мне килограмм лучшей марокканской куркумы, о цене не спрашиваю. Плачу названную цену, торговец, видимо, считает, что наш разговор окончен. Но у меня есть еще один вопрос:
– Сколько граммов твоей куркумы надо положить в таджин с ягненком и черносливом?