Каждое утро Элеонора спешила к своему морознику, разговаривала с ним и осторожно поливала растение. Однажды она отсутствовала в течение трех дней, а садовник как раз в это время попал в аварию, растение никто не поливал, и оно завяло. Элеонора подумала, что вряд ли удастся его спасти. Но потрогав рукой засохшие стебель и листья, обещала им, что будет приходить теперь ежедневно и что они больше никогда не будут изнывать от жажды, если завтра они снова поднимутся. И морозник ожил.

После смерти мужа, который много лет был консулом в Танжере, Элеонора не уехала во Францию, осталась в Танжере и нашла утешение в своих цветах. Ее восхищал их страстный танец под порывами морского бриза, прилетавшими в ее сад. Она полюбила наблюдать изменения, рождение и смерть растений, цветение и увядание, и в конце концов она влюбилась в Карима, садовника, который каждое утро здоровался с цветами, называя каждое растение его марокканским и французским именем. Карим сам и дал им эти имена.

«Буса» – так назывался их общий любимец, цветущий красными цветами ракитник. «Буса» – по-арабски «поцелуй». Карим убежден, что лепестки ракитника изгоняют печаль из человеческого сердца.

Рассказчица, поведавшая эту историю, к отношениям Элеоноры и ее марокканского возлюбленного Карима относилась скептически и, по-видимому, завидовала Элеоноре. Однако она желала своей лучшей подруге счастья в новой любви и радовалась предстоящей встрече с ней в Марокко.

Если ты хочешь надолго сохранить живое воспоминание о прекрасных картинах и образах далекой поездки, запечатлеть их в своей душе, ты должен к этому подготовиться. Моменты, когда чужое, экзотическое перестает быть непривычным и странным, одаривают тебя особым счастливым чувством и никогда не забываются.

Так поет Миньона в романе Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера».

Гёте описывает чувства любви, тоски и печали. Люди, испытавшие их, умеющие отдаваться этим чувствам, вступают в союз друг с другом, и союз этот зачастую не нуждается в словах.

Человеку нужно какое-то место, где он может предаваться печали и любви.

Для многих людей таким совершенно особенным местом стал Танжер.

Абу Абдаллах Мухаммед ибн Баттута – известнейший путешественник, объехавший страны исламского мира. Его путешествие продолжалось целых двадцать семь лет и привело его в самые разные страны и города. Ибн Баттута родился в 1304 году в Танжере. Он совершил хадж в Мекку, побывал в Александрии, Константинополе, в Месопотамии, Алании, Момбасе, в иранском Ширазе, в Багдаде, в Эфиопии, дошел до Индии. Он встречался с очень многими людьми.

Путь его составил более 120 тысяч километров, то есть в три раза больше, чем путешествие Марко Поло. Ибн Баттута был любознательным, прямодушным, смелым. «Я покинул мою родину, как птица покидает гнездо», – пишет он в своей книге.

Людей снова и снова тянет к определенным магическим местам, и они отправляются в путь, они непременно должны снова побывать в городах или иных местах, которые одарили их особенным чувством – чувством защищенности, уверенности и свободы. Лишь там дух и тело человека ощущают, что они достигли своей цели.

«Я выехал в путь один, не имея попутчика, чье общество могло бы меня приободрить. Не случилось и каравана, к которому я мог бы присоединиться. Меня влекла в даль лишь владевшая мной сила и стремление, которое я давно лелеял в моей груди», – так пишет Ибн Баттута о своем отправлении из Танжера в странствия по свету, великому и неведомому. Из этого путешествия он вернулся спустя четверть века, и вернулся в Танжер, город, где он родился и провел детские годы, здесь же он встретил старость. Место последнего упокоения Ибн Баттуты сохранилось до наших дней – его могила находится в парке Аль Мандобия, на холме, под сенью прекрасных благородных деревьев. Знаменитые суфии, мистики ислама, любят это место, здесь они философствуют и молятся. Как было сказано одним из суфиев: «Когда мы умрем, ищи нашу могилу не в земле, а в сердцах людей».

Прошло несколько месяцев с тех пор, как мы последний раз были в Танжере. Я нахожусь в Берлине. На календаре весна, сегодня суббота. Адак вместе со мной идет на лекцию в моей клинике. Мы слушаем по радио новости из Берлина и со всего света, однако сегодня утром ни одно сообщение не интересует нас по-настоящему.

Звонит телефон – это мой зять Набиль. Очень странно, думаю я, Набиль никогда не звонит в такую рань. Я убавляю громкость радио, пока голос диктора не исчезает совсем. Подхожу к телефону.

Слушаю Набиля и не верю своим ушам. Переспросив несколько раз, я отвечаю с предельной убежденностью, на какую только способен, что сказанное Набилем не может быть правдой.

Какое-то время я ничего не вижу, хотя мои глаза открыты. Мои губы вздрагивают, однако не издают ни звука. Сердце отказывает, я почти теряю сознание.

Мое единственное желание в этот момент – чтобы время остановилось и мне не пришлось столкнуться с реальностью. Я звоню родным. Набиль уговаривает мою сестру Латифу взять трубку, но напрасно, я слышу ее плач, никогда еще я не слышал, чтобы она так горестно рыдала. Абдельхамид онемел от горя.

Мама умерла. Мамы больше нет.

Мы едем в больницу. Хамид не может встретить нас там, у него нет возможности приехать. Он с утра отправился на рынок, что возле ратуши района Веддинг, чтобы купить приправы для хариры[11], собирался сварить суп для мамы и вечером отнести в больницу. Он не может приехать в больницу сейчас, но скорбь приводит его к нам, в наш дом. Латифа уже в больнице, Морад скоро тоже будет там. Хамид поехал в мамину квартиру на Экзер-цирштрассе, где все мы провели детство, и я тоже еду туда. Хамид стоит на улице и ждет меня. Мы оба ничего не говорим, да и что тут можно сказать. Мы обнимаемся, впервые в жизни; нам обоим плохо без мамы. Мы поднимаемся на третий этаж, открываем дверь квартиры, мы оба хорошо знаем эту квартиру, и здесь мы чувствуем себя ближе к маме. Мы молчим, плачем, потом прощаемся: Хамид едет в свой обувной магазин, ему хочется забыться, занявшись повседневными делами, мне, напротив, нужно непосредственное переживание горя.

Я еду к маме. Латифа уже давно там. Мы смотрим друг на друга и словно видим себя беспомощными детьми, брошенными на произвол судьбы. Мы плачем, никогда раньше мы не плакали вместе. Приходят знакомые и друзья, горестное известие распространилось быстро, как огонь в сухой траве. Многие почти сразу уходят, слишком сильна боль и слишком мала больничная палата, в которой утром умерла моя дорогая мама. Но я не могу уйти из этой палаты, я еще не могу покинуть маму, не могу и не хочу. Я должен оставаться рядом с нею.

И вот мы с ней остаемся одни. Вокруг зловещая тишина, до сих пор я не знал ничего подобного этой тишине. Я смотрю в окно, но из-за слез кажется, что стекла мутны. Я плачу бурно, но тихо, не так, как тогда, когда я семилетним мальчиком попал в эту же больницу с переломом ноги и лежал как раз в этой палате. Я снова смотрю в окно и на противоположной стене больничного здания вижу окна помещения, в котором несколько месяцев назад делал медицинский доклад для иностранных коллег. Мы с мамой наедине, я разговариваю с нею. Она слушает меня, и я прошу у нее прощения. Прошу простить меня за то, что я не всегда прислушивался к ее словам, и благодарю ее за то, что она всегда меня выслушивала и всегда была рядом, когда мне было страшно или когда я в чем-то сомневался. И вот она умерла, она недвижна, а моя душа потрясена. Мама меня прощает, я это чувствую.