Ефим не зря считал себя профессионалом — в процессе создания портрета он смог отключить личные чувства и максимально сосредоточил всё свое внимание на творчестве. Тщательно прорисовывая каждую линию и изгиб, мужчина забыл о времени, пространстве и прочих земных тонкостях. Он остался наедине с собой. Был лишь он, его мольберт и муза. Которая, опустив невидимую ладонь на его плечо, шептала, какой цвет взять и что стоит изменить в портрете. Тот факт, что невидимая остальному миру девушка за спиной была удивительно похожа на его модель, Грозный успешно игнорировал.

Первый час был самым важным — Ефим набросал основные линии, и Лене пришлось сидеть максимально неподвижно. Она даже дышать боялась до тех пор, пока художник со смешком не разрешил ей периодически вдыхать кислород.

Закончив с основой, Грозный дал своей модели разрешение на шевеления, сосредоточившись на работе. Он, мазок за мазком, воссоздавал на холсте Елену — её тонкую фигурку, облаченную в самую простую одежду, густые волосы цвета зрелой пшеницы, серые глаза. Особое внимание он уделили именно им — её огромным омутам. Его всегда поражало и удивляло это — ему казалось, что таких больших глаз у человека быть просто не может. Только разве что в тех японских мультиках, в которых художники словно пытались избавиться от своих собственных комплексов и недостатков. Но нет — оказалось, что и в реальной жизни глаза-блюдца имеют место быть.

Также внимания художника удостоились запястья девушки. Тонкие — Ефим мог обхватить оба одной рукой, и еще бы осталось место — и изящные, словно у аристократки. Руками она держалась за согнутую в колене ногу, и мужчина на добрых двадцать минут завис на этой части работы, то и дело что-то стирая и меняя, не довольный результатом

Наконец, Ефим выдохнул, и, вытерев взмокший лоб, отложил палитру и кисти в сторону. Цепкий взгляд критика осмотрел работу, и в целом, остался более чем доволен увиденным. Лена была права — без живой модели работать было в разы сложнее. Картины получались неплохими, но они казались мужчине какими-то…неживыми. Словно какая-то искра постоянно ускользала от кисти художника, и он никак не мог её схватить.

Заполучив в свое распоряжение живую Лену, Ефим, наконец, смог воплотить в жизнь свою задумку, и его работа «ожила». Картина словно дышала, выдавая умиротворение и спокойствие Волковой, а её глаза словно светились, хотя никаких блесток и прочего в серую краску Грозный не мешал. Нет, просто присутствие Лены будто вдохнуло жизнь и в его руки и помогло ему открыть в себе новые грани творчества.

Желая как можно скорее показать работу Волковой, мужчина поднялся на ноги, но, бросив взгляд на подоконник, остановил себя. Лена, утомленная долгим позированием, уснула, опустив голову на одну из мягких декоративных подушек. А Ефим даже не заметил этого, слишком глубоко погрузившись внутрь своего творческого «я».

Вытерев о полотенце выпачканные в краске руки, и сдернув со стоящего неподалеку дивана плед, Грозный аккуратно укрыл им Лену, не желая нарушать её покой и сон. Но его плану не было суждено сбыться — стоило мягкой ткани коснуться её, как Волкова вздрогнула и проснулась. Моргнув пару раз, она сфокусировала взгляд на лице Ефима — и тут же села, потерянно озираясь.

— Я заснула, — пробормотала она негромко, — Прости.

— Ничего страшного, — улыбнулся художник, — Работа модели может утомить. Хотя, ты должна об этом знать больше меня.

Но блондинка, хмыкнув, покачала головой:

— Я позировала всего один раз. И, знаешь, фотографы более расторопны, нежели художники. Мне, наоборот, рекомендовали как можно больше шевелиться, а не замирать на одном месте.

Ефим развел руками:

— Ну извините. Кто на что учился.

— Ты покажешь мне, что вышло?

Мужчина кивнул:

— Конечно. Пойдем.

Он помог Лене выпутаться из плена пледа и подняться на ноги. После чего подвел девушку к мольберту и замер рядом, следя за её реакцией.

— Масло сохнет долго, — словно извиняясь за что-то, сказал Грозный, — Так что если тебе что-то не нравится — у меня будет время и возможность подправить все неточности.

Когда Лена на это ничего не ответила, мужчина занервничал. Чуть наклонившись, он заглянул ей в глаза, пытаясь понять, в чём дело. А девушка просто не могла оторвать взгляда от открывшейся ей картины. За пару часов Ефим с помощью холста, кистей и красок создал настоящий шедевр. Лена всегда знала, что была хороша собой — всё же дурой она не была, и могла трезво оценивать собственную внешность. Но то, что ей открылось, смогло действительно потрясти и поразить. Совершенно простая, одетая, как девчушка из деревни, она впервые казалась себе по-настоящему красивой. Портрет словно светился изнутри, хотя Волкова знала, что никакой подсветки снизу нет. И всё равно — холст словно источал мягкий свет. Или это просто аура художника, который так много сил вложил в работу, рвалась наружу.

Лена почувствовала, как по щеке стекает слеза, и поспешила вытереть её. Но не успела — Ефим заметил мокрый след и тут же развернул девушку к себе, с беспокойством глядя на её лицо.

— Ты чего? — растерянно спросил он.

Волкова помотала головой:

— Ничего. Просто это… прекрасная работа. Я никогда не видела себя такой. Не чувствовала себя настолько красивой.

Художник мягко улыбнулся и, проведя кончиками пахнущих хвоей, краской и растворителем пальцев, по её щеке, негромко признался:

— Я всегда тебя вижу именно такой. Для меня ты всегда прекрасна. В любое время суток, и в любом образе.

Елена подняла голову и посмотрела на Ефима. Молодого мужчину, который глядел на нее так, словно она была восьмым чудом света. Который держал ее так, словно она могла раствориться сквозь пальцы и исчезнуть, если хватка будет недостаточно сильной. На Ефима, во взгляде которого было столько слепой любви и обожания, что можно было утонуть. И который заслуживал кого-то такого же особенного и удивительного, но выбрал всё равно её — самую обычную девушку, погрязшую в своих семейных проблемах.

— Пожалуйста, поцелуй меня, — отчаянно выдохнула она, чувствуя, что еще немного — и она утонет в потоке собственных чувств.

Разве мог Ефим отказать? Тем более, что он сам признался, что сделает всё, что его муза попросит. Обхватив ее лицо ладонями, мужчина наклонился и осторожно и мягко коснулся её губ своими. Но Волковой этого было мало. Обняв его за шею, девушка прижалась к нему всем телом, отвечая более жадно и практически требуя, чтобы мужчина прекратил сдерживаться.

И, когда Грозный послушался, стискивая сильными руками её талию, она поняла, что выбор этот был единственно правильным. И сделала она его уже давным-давно. Просто боялась признать и принять это.

Следующие семь дней для нас всех выдались насыщенными. В первую очередь, из-за школы — мы вовсю готовились к летнему сезону, а также надвигающемуся мировому чемпионату. Но, честно говоря, меня это беспокоило меньше всего на свете. Потому что в нашей с Еленой жизни, наконец-то, наступил конфетно-букетный период.

Ни ее муж, ни родители нас не трогали. Из этого можно было сделать два вывода — либо нас оставили в покое, либо Константин Волков просто был не в курсе, что его, грубо говоря, бросили. В чудеса и милость бизнесменов я никогда не верил, так что склонялся ко второму варианту.

Однако, нас это вообще не трогало. Мы наслаждались обществом друг друга — постоянно гуляли, общались, целовались — уже совершенно не таясь. Лена словно расцвела — такой довольной я её никогда раньше не видел. Она будто отпустила все свои страхи и сомнения, и, наконец, начала просто жить. Вместе со мной.

Большую часть времени девушка проводила вместе со мной, в школе. И, казалось, бы — что ей там делать? Но Лена в очередной раз умудрилась удивить меня. Оказалось, что Волкова обладает весьма пытливым умом и неплохими организаторскими способностями. Будучи замужем за не самым открытым и добрым человеком, раскрыть свой потенциал она толком не могла. Однако, оказавшись от него в дали, Лена, что называется, дала себе волю. А точнее — подключилась к Мари, которая, как я уже упоминал раньше, работала над новым проектом.