Кроме предложений были еще запросы. Каждый имел право обратиться к министрам с запросом по делам школы, и ответы на эти запросы были обычно самой интересной частью заседаний. Правда, часто бывало трудно определить, какому министерству адресовать тот или иной запрос, но обычай и традиции установили некоторые правила. Министру внутренних дел, например, направлялись запросы о действиях классных капитанов, морскому министру – о школьной флотилии, военному – о ссорах и драках. С сомнительными же делами обращались к премьер-министру, который, если находил для себя неудобным отвечать на такой запрос, отсылал его какому-нибудь другому министру.

Надо признать, что заседания палаты бывали подчас несколько шумными. Впрочем, до крупных ссор дело не доходило – отчасти из страха перед директором, который допускал собрания только с тем условием, чтобы они проходили чинно и не нарушали школьных правил, но главным образом потому, что палата имела право исключать из числа своих членов каждого нарушителя парламентской благочинности.

Сессия открывалась обычно в первую субботу после начала майских спортивных игр, и в этом году члены парламента были своевременно извещены, что заседания начнутся в обычный день и что первым вопросом будет избрание председателя (спикера) и министров.

Читатель легко поймет, что в существующих обстоятельствах открытие парламента сопровождалось особым оживлением. В назначенный час большая столовая, несмотря на теплый летний вечер, была битком набита школьниками. Входя в комнату, мальчики останавливались и читали «Книгу предложений», которая лежала открытой на специальном столике у двери. Ее страницы были испещрены заявлениями, из которых первые три обещали собравшимся очень оживленный вечер.

Нелепость последнего предложения, рассчитанная на то, чтобы рассмешить публику, совершенно утонула в серьезном содержании двух первых. До сих пор всегда бывало так, что в спикеры палаты выбирался школьный капитан, и состязание при выборах на эту должность было событием беспримерным, нарушающим старинное правило.

Расхаживая по столовой в ожидании, когда часы пробьют шесть – час, назначенный для открытия заседания, – мальчики обсуждали между собой предстоящие выборы с торжественностью, достойной членов настоящего парламента.

Наконец раздался бой часов. В ту же минуту все члены парламента были на местах. Старшие заняли передние скамьи вокруг стола, остальные разместились на задних – кто сидя, кто стоя.

Согласно обычаю, Риддель, как главный капитан школы, встал и предложил «просить мистера Исаакса, старшего из второклассников, председательствовать в собрании до момента избрания спикера».

Появление капитана с этим предложением всегда бывало сигналом для начала шумных чествований со стороны палаты. Но в этот раз лишь из небольшой кучки директорских раздалось несколько слабых рукоплесканий, которые быстро замерли среди гробового молчания остальной толпы.

Предложение Ридделя было принято. К креслу, обычно занимаемому председателем, подошел бледный долговязый юноша. Стукнув три раза молотком по столу, он провозгласил: «Мистер Ферберн!» и сел. Надо заметить, что во время заседаний все называли друг друга «мистер такой-то».

Речь Ферберна была коротка и деловита.

– Я предлагаю, – начал он, – чтобы в спикеры парламента был выбран капитан школы. Не знаю, нужно ли говорить что-либо в подкрепление моего предложения.

– Конечно, нужно! – раздался голос из зала.

– Школьный капитан всегда был и председателем парламента, – невозмутимо продолжал выступающий. – Мистер Риддель принимал деятельное участие в наших прошлогодних прениях и знает, в чем заключаются обязанности спикера. Разумеется, с уходом мистера Виндгама все мы много потеряли…

Тут раздались сочувственные крики всего собрания.

– …но я уверен, что мистер Риддель будет его достойным преемником, – завершил свою речь Ферберн.

– Я поддерживаю это предложение, – заявил Котс. Исаакс спросил, не имеет ли кто-нибудь возражений. В ответ на это встал Гейм – под громкие рукоплескания своей партии.

Гейм, как мы уже говорили, был честным юношей. Он думал то, что говорил, и говорил то, что думал. Он был убежден, что при новом капитане в школе все должно пойти вверх дном, и потому, будь Риддель хоть его родным братом, он протестовал бы против его избрания.

– Я имею возразить следующее, – сказал он. – Я полагаю, что в спикеры парламента должен быть избран не мистер Риддель, а мистер Блумфильд, потому что, по моему мнению, капитаном школы следовало бы быть мистеру Блумфильду, а не мистеру Ридделю.

Из отделения Паррета раздались сочувственные выкрики.

– Я ничего не имею против мистера Ридделя… – продолжал Гейм, вызвав радостные крики из отделения директора, – кроме того, что, как мне кажется, в качестве капитана он будет не на своем месте. Риддель был назначен против нашего желания. Мы не можем этому препятствовать, но не обязаны иметь его главным и здесь, в парламенте.

Неистовые рукоплескания «мартышек» чуть не заглушили его слова.

– Нам нужен такой человек, как мистер Блумфильд. Не далее как сегодня он за две минуты прекратил драку в четвертом классе, что не удалось бы мистеру Ридделю, оставайся он там хоть до завтра, – пояснил оратор свою мысль, вызвав общий смех. – Мистера Блумфильда все уважают. На последних бегах он был вторым и посрамил лондонца. Хотел бы я знать, что сделал для школы мистер Риддель? Нам нужен именно мистер Блумфильд, и я надеюсь, что ваш выбор остановится на нем!

Гейм сел, провожаемый бурной овацией, вызвавшей краску удовольствия даже на его серьезном лице.

На Ридделя обратились любопытные взгляды. Всем хотелось знать, какое действие произвела на него речь Гейма.

А тому еще в самом начале обвинительной речи сделалось до того неловко, что он даже шепнул сидевшему возле него Ферберну:

– Не уйти ли мне?

– Конечно, нет, – уверенно ответил тот.

Не столько слова, сколько тон Ферберна подействовал на Ридделя. Главный капитан сразу приободрился и выслушал все нелестные замечания Гейма с таким спокойствием, что привел в недоумение противников.

Речь Эшли, который поддерживал предложение Гейма, была не совсем удачной:

– Джентльмены, я согласен с предложением мистера Гейма. Пора прекратить существующий порядок!

– Какой? Какой такой порядок? – раздались голоса.

– Как какой? С какой стати нам сажают на голову человека, которого мы мало знаем, только потому, что он принадлежит к отделению директора? С какой стати всеми любимого мистера Блумфильда оскорбляют перед лицом всей школы только потому, что он из отделения Паррета? Пора признать, что во главе школы стоит отделение Паррета…

– Неправда! Неправда! – донеслось из отделения Вельча.

– В этом отделении все лучшие люди. Оно первенствует на реке…

– Пока еще нет! – подал голос Ферберн.

– Ну, так будет первенствовать! – выкрикнул оратор. – Оно во всем первое…

– Кроме ума! – съязвил Кроссфильд.

– Я не исключаю даже ума и в доказательство присутствия ума в нашем отделении поддерживаю предложение мистера Гейма!

Такое неожиданное и несколько туманное заключение речи Эшли не умалило ни восторженного приема, оказанного ей парретитами, ни негодования против нее директорских.

Не успел Эшли сесть, как встал Кроссфильд. Это было сигналом для шумных изъявлений восторга со стороны директорских и для общего внимания, потому что все члены парламента находили, что Кроссфильда стоит послушать.

– Милостивые джентльмены! Почему мистер Эшли поддерживает предложение мистера Гейма? Потому что он парретит, и мистер Блумфильд парретит. А все парретиты, естественно, считают, что капитаном должен быть парретит. Попугаям[6] нельзя верить даже тогда, когда они выказывают признаки ума…