99

Мысль. Христос был гносеологией с онтологией. Христианство – психическая терапия.

100

Плебс, добродетельный, благонравный, твёрдо держащийся догм и норм, то есть спёртый моральным грузом, думает о бессмертии? Вот те на! Законфузится он в бессмертии, покраснеет, как мак, со стыда сгорит, ведь за гробом жуть аморально. Все там раздетые, обнажённые до своих тайных мест. Там высшие моют пол низшим, пигалиц чтят как старцев; там убийц ценят; шлюхи там лучше девственных девственниц, а Иуда там в славе. Там нравы Бога, а не людские.

101

О, никакой народ не отзывчив на вышнее, не охотлив до грёзы внедрить миф в жизнь, не распахнут для бездн, как русские. В нас неразвитость в преимущество неких тайн (взять лейбницев, чистопробный их интеллект, вещающий о сверхумной абстракции, то итог – в буржуазном уюте), – если точнее, для постижения неких тайн и сквозь них испытания всеглобальных идей провождением странной жизни на грани, как бы не тут уже, чтоб энергия направлялась не к скучному дважды два будет столько-то или к штудиям Гегеля (сим «духовностям»), но к немыслимым сфинксовым откровениям, отчего племя русских как бы юродиво, изумляя себя и свет.

Мы враг западной деловитости и восточной недвижности. Мы являем им, что не это суть, что оно мало пользует, что не техникой и традицией делать жизнь, не Эйнштейном и Буддой, что это – к гибели и что жить без машин и карм лучше. Мы всё изведали: Вавилон громоздили, вырвались в космос, вызнали, из чего мы, атомы пользуем…

Но БОЛЬНЫ И УМРЁМ.

Нам, русским, ваше не нужно. Нам нужна жизнь. Жизнь Вечная.

Скуден разум наш, но велик дар инакости, вплоть до чужести миру. Мы в ожидании и, юродствуя, указуем путь. Мы в делах апатичны, ведь для нас истинно, лишь к чему мы назначены. И мы ждём, не издаст ли клич, чтó нас наняло в изначальные давности, чьи мы духом и плотью. Да, мы бездельны, а если дельны, то лишь во вред себе, ибо ведаем ложь деяния и что мелко и пагубно жить в делах.

Пусть работают, чтоб нажить капитал и чваниться; в этом Смысл Мировой… И хоть все юдо-англо-саксонского племени, наставляющие, для чего и как жить, холят Смысл Мировой – мы урок даём, чтó их принципы, воплощая их до конца, где видно, что – ничего в них нет. Нет даже жизни; есть лишь мираж её. И от тяготы жить на грани, то есть нигде, от пошлости Мирового их Смысла мы часто пьём, пьём дико, только б избыть тоску.

102

Отчего я зациклен на первородном грехе?.. Не модно? Вот понаучнее: отчего я зациклен на сломе разума, быть имевшем в райском континууме, когда Ева с Адамом, съев плод добра и зла, изменили тренд знаний (гносеологию с онтологией)?

Оттого что хочу жить лучше.

Я решил, что для этого надо двинутся вспять, в рай, к древу познания, дабы, бросив там первородный грех, повернуть к древу Жизни. Я хочу жить. Я верю: мы, съев плод знания зла с добром, умерли, как сказал Бог и повторил ап. Павел, что, мол, вошла в мир смерть и мы все согрешили в предке Адаме.

103

Что я? Зачем я? Чтоб, по Хайдеггеру, в наши дни профанации всеглобальных масштабов мыслить возвышенно – значит действовать самым подлинным, самым истинным образом, хотя с виду бесплодным.

104

«Умная», «креативная». Здраво мыслит, пишет про «нравственность», про «духовность», про «идеалы» и про «культуру», мол, в «половых отношениях»…

Слышу: «умная», «креативная», а тем паче «моральная», – рвёт меня! жду степного нашествия и стенания вульв под членом, брызжущим спермой и обдирающим с них «культурность»! Мне бы неумных и незашоренных, что живут собой и берут, что в их силах, не ожидая сниманий шляп, комплиментов, роз, уверений и романтической фальши, вовсе не нужной М, так и Ж в потаённой их сущности.

О, была одна! Я мог запросто подозвать её и молчать без турусов, рекомендуемых всеми своднями. Я мог просто сказать ей: ты не ахти, есть лучшие, – и она принимала всё без обид. Мог пить с ней, пить и ласкаться. С ней было вольно, и я общался без уверений, что, мол, люблю её. «Мы имели друг друга не останавливаясь, зверьём в норе…» Это женщина. А других, креативных, – я их всех раком. Я так – культурных, благопристойных. Раком их – лучше. Здесь одна тайна. Знайте, религии, что нам дали мораль, – мужские. Иудаизм от женского очищает декретами о «нечистом» и сегрегацией в синагогах. Сходно ислам с половой сегрегацией, как в Иране. Плюс христианство с сим: «муж глава жены» (Еф. 5, 23). Ибо женщины, что прельщают сознательно, понаслушавшись сводней, вроде Сягузи, суть псевдо-женщины, ведь мораль, как и разум, дело мужское. Клитор их больше, вульва сдвигается на второй план, к анусу, отчего их ловчей брать сзади. Думаю, перво-женщина простиралась от вульвы, что и была лицом. Перво-женщина была вульвой. Эти же – клиторы, что мутируют в фаллосы. Для чего видеть нечто, что, изощрившись в умственных ковах, сделалось фаллос? Их только раком.

105

Вот ведь как вдруг бывает и выясняется, почему мир таков.

В нём А-вы.

Взял бы и бросил всё в этой дерьмо-вселенной. Ан, пройдёт блонда да соловей споёт – и жить хочется. То бишь есть ещё формы, думаешь. Мир тоска, но раз формы в нём – значит быть должно светлое.

Сходно тексты от А-ва. Маешься в сводах глупых советов прытких актрисок, в зауми блогерш, лезущих в рейтинги, в адвертайзингах лифчиков… Вдруг мелькание: Достоевский, Спиноза… Может, серьёзное, – мыслит ум, – в мировом словоблуде? И будто веет блондовой девой, что украшает мир. И читаешь текст. Грамматично и гладко, стильно, занятно. Острые шутки: «духless» cо «срачем», «фейсбук-вконтакте для звездо-пёздных», «офис-планктоны»… Вдруг отчего-то «пень Достоевский с быдлоратурой». Точно клин в темя. И понимаешь: ларчик-то пуст совсем, лишь мемичность и гладкость, стильность и модность, а блондовитость в нём – тень от сгинувшей Сущности, апокалипсный «конь блед». И постигаешь: подлинно, мир – тоска беспредельная и гордиться в нём нечем, коль Достоевский, мнением А-вa, – «быдлоратура». Тот Достоевский, кто, как и Ницше, духотворил мир.

Равное ищет равное. А-в нашёл в Достоевском, сложном и трудном, равное А-ву. «Пёзды», «планктоны», – что клеймит автор, но главным образом занят сим, – нам свидетельство, что у быдла в кумирах тот же «планктон» и «пёзды»… может, и «Духless», главная книга «умного» быдла, духless которой – вождь верхоглядов уровня А-вa. «Пёзды», «планктоны», в том числе «духless», – это суть то, с чем А-в вправе вести борение. Достоевского – ни к чему сюда. Он чужой духless-пёздо-планктонной мысли. Сколько та в океан ни гадит – ей не засрать его.

106

Мой стиль – вопли забытых ценностей.

107

Страны, где мы живём. Есть страны, где неприлично быть почитаемым, значимым. Потому-то Исайя бегал обросший, голый по городу. Потому-то Христос и пропал в своих. Потому-то Антоний скрылся в пустыню, а Симеон, что Столпник, тридцать семь лет вис в небе… В общем, есть страны, где неприлично быть вообще.

108

С ума сошла моралистская сволочь вслед за хозяйкой – ханжеской властью. Вышли запреты на обнажённость. Пятна цензуры – на аморальной-де части мира. Свинским туманом «дум об устоях» крыты Скотт, Фидий и Достоевский плюс М. Булгаков как аморальные. Это принято взлётом «духа», «нравственных принципов» и «традиций высокого», вдруг достигнутых при великом вожде России.

Падшей ментальности врождено скрывать свои мерзости: властолюбие, страсть к наживе, чёрную зависть, злобу к свободному, безответственность, алчность, наглость, развратность, лживость с холуйством и ограниченность. Они строят мир, где фальшивое свято, Божие гадко. Властные нравственны, Достоевский и Фидий – жуть аморальны. А вместо Бога – Дума Святая с Роснравнадзором… Гон на гигантов пошлых пигмеев.