© Игорь Олен, 2020

ISBN 978-5-4493-0312-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Понял надуманность бытия вокруг, потому что, кроме как разумом, мир мог статься иным путём: грёзой, памятью и любовью. Коротко, счастьем.

2

Уильям Оккам (1285—1349). Этот логик, монах-францисканец, говаривал, что Господь всемогущее и свободное существо и над Ним нет законов. Поэтому мир мог статься иным. Что есть вокруг – есть случайно, необязательно; значит, волею Бога может смениться.

3

Истин не знаю. Мыслю о первых и о последних вопросах, веруя, что для этого я не хуже, чем кто вообще никаких проблем знать не хочет либо считает, что знает их назубок.

4

«Устроил Бог рай в Эдеме, что на востоке; и поместил Он там человека, коего создал.

Произрастил Бог всякое древо, красное с виду, годное в пищу, и древо жизни посреди рая с древом познания зла-добра.

Из Эдема река струит орошения рая, и разделяется на четыре.

Та, что Фисон, обтекает Хавилу, в коей есть золото;

золото славное; там бдолах с камнем оникс.

Та, что Гихон, обтекает всю Куш;

а река Хиддекель протекает в Ассирии. А четвёртую звать Евфрат.

Человека Бог поселил в саду при Эдеме, чтобы возделывать и хранить его.

Заповедал Бог: ты от всякого древа ешь;

но от древа познания зла-добра, ты не ешь с него; ибо, как с него вкусишь, смертью умрёшь» (Быт. 2, 8—17).

5

В прежней России всем не хватало, и всю нехватку дали ста лицам, дабы хватало.

6

Видел раз дамочку, прожила долго в Вене, дочка министра. Только что с Нила, хвастает селфи. Ликом смазлива, вся в бриллиантах, дышит парфюмами. Строчит вирши про «родину», про «добро» и «духовное». Любит якобы Бога.

«Бога какого? – кто-то ей. – Декалога? Нагорного?»

«Я?.. Я Бога любви!» – пищит. И запела акафист.

Как же ей не любить Его, Кто дал сытость, золото, виллы?

Но, вопрос: Бог, что, держится вот такою «любовью» пустопорожних?

7

Мёртвые. Христианам и иудеям: много ли правды в библии? Стоит библии верить? Коль она вымысел – тщетны веры и упования и нас минет жизнь вечная. Или библии верить частью? мерить рассудком, чтобы понять, где истины, а где вздор косных предков, грезивших глупости? Лейбниц думал: вера от разума, – да ведь он столь капризный, этот вот разум, много чего найдёт недостойного самого себя. И получится, что, коль в библии враки, лжива культура, коей тщеславимся. Ведь культура от врак – двусмысленна. Или всё, что в ней скверного, – от врак библии? что хорошего – то от истинных непреложных зёрен?

С этих позиций разум не примет факт, что рай был. Изучен район Евфрата, скажет нам разум, рая не найдено. Трою, скажет, нашли, Шумер нашли, рая нет. Религии вознесли рай в небо, так как постигли, что он отсутствует. Вздорна мысль, что, когда человек съел с древа познания зла с добром, – умер, разум добавит. Так что библейское: а «от древа познания зла с добром не вкушай, умрёшь», – байка, скажет нам разум. Верьте, мы живы, скажет нам разум. Глупо оспаривать, что у смерти есть признаки: неподвижность с распадом. Мы, скажет разум, с виду румяные, ходим, всячески мыслим. То есть мы больше, чем просто живы, скажет нам разум: наша жизнь, по сравнению с жизнью флоры и фауны, обладает сознанием. О, недаром изрёк Декарт: «мыслю – значит я есмь», – фундируя, что мышление в пользу качеству жизни. Мы, сознавая жизнь, есмь реальней, как бы в квадрате.

Вот в чём твёрд разум, и не собьёшь его. Он брат логики, а её не обманешь. Коль сердце бьётся – логика выведет, что скорее ты жив, чем мёртв… Подчеркнём, что «скорее», как знак сомнения, появилось в глоссарии разума относительно только что, от открытий науки. Стало быть, разум будет твердить: мы живы, – вплоть что откажется рассуждать на тему.

Но он забывчив. Кажется, века три назад Р. Декарт писал, что наличествуют, кто мыслит, – так судит логика. Вывод значил, что у природы отняли атрибутику жизни, вздумав, что она мёртвая. Чтó не мыслит, решил Декарт, то не есть. Он хотел сказать, что наличествует, лишь чтó мыслит. Дуб не наличествует (как птица, сходно и камень). Яркий мыслитель и гений разума заключил, что деревья и кошки и остальное – мёртво. Он решил, что природное лишено субъективности и в нём действуют лишь механика, что оно «протяжённость», а не живое. Мёртвое. Оттого, мол, природу можно драть люто. Звери не чувствуют. Так что если эмпирик сболтнёт спьяна, что природа жива-де, – всё это глупости. Эмпирический человек, – врач, слесарь или бетонщик, – просто невежда и не сравниться с мудрым философом, познающим мир. И действительно, философия ищет ключ всего. Я поверю Декарту, но не бетонщику. А Декарт вдруг обрёк мир на казнь, исключив человечество и, конечно же, Бога (Кой, по Декарту, верный коллега наш по разделке природного).

Из концепции следует, что не все люди живы, ибо не каждый в принципе мыслит. Люд философию мнит собранием вздора и бежит мысли, точно инфекции. Взять провинцию современной России, где вместо книжного лишь развалы с раскрасками, жёлтой прессой и фэнтези, чтоб не мыслили.

Знать, библейское, что отведавший плод познания станет мёртвым, вовсе не выдумка и имеет посылки, коль гений разума отказал в свойствах жизни целой природе и человечеству, кроме мыслящих.

Р. Декарт даже тем, кои мыслят, дал статус жизни лишь от отчаянья. Он и сам мыслить начал с отчаянья, в состоянии сверхсомнений, детищ отчаянья. Вот второй постулат: «сомневаться во всём». Он во всём – усомнился. Он всё отверг, вникаете? Бытие роз и женщин, неба и жизни и остального. В том, что имеешь, трудно извериться. Нигилизм уместен, коль обладание смутно, призрачно.

Откровеннее, он признал, что ничто в мире не существует; если и есть – в испорченном виде, ложном. Он не считал за жизнь ту бессмыслую жизнь, что ведут сосны, зяблики и филистеры. Оттого что, наверное, помнил миф об иной жизни, истинной. Раб не будет звать жизнью свой жалкий жребий. А наш философ даже и вольный мир счёл могилой, ведь обнаруживший, что вокруг мало жизни, мнит, что всё кладбище. У философа был один просвет из-под этой над ним гробовой доски – разум. Разум Декарта, всё. И в него, в этот разум, он прокричал вдруг: «Мыслю – значит я есмь-таки!» И Платон считал, что мы словно под спудом. Все мы в пещере, мыслил он, маясь в мире не меньше, чем Р. Декарт…

Прикрикнуть бы на обоих, как одна девушка на Фалéса в древнее время: дескать, домудрствовал, что не видит реального под ногами и спотыкается, дурень. Я бы поверил ей, столь рассудочной девушке, но она с её смёткой сгинула без следа, жаль… Девушки, может, вовсе и не было, раз не мыслила, как сказал Декарт; хохотала, невестилась, ела каши и – сгинула.

А проблема осталась.

Что же, не лгал Бог? После падения от познания зла с добром мы все умерли? Наше здешнее бытие иное, чем в раю было? Ибо зачем в нас, рай потерявших, столькая боль по нём, что мы все – весь наш век – рвёмся к роскоши и обилию, увлечённые странной грёзой о крае, где было всё?

8

Spring