— Берегись! — закричала Арафель.

И граница тут же подалась — трава почернела, умер еще один цветок и рассыпался в прах: Далъет сделал выпад, и Лиэслиа поднял руку, встречая острие — ведь он был без доспехов. Лезвие проникло внутрь, ледяное и отравленное. Но и его лунный меч нащупал брешь в доспехах и, войдя в плоть, повернулся в ране.

— Брат! — взвыло то, что было Донкадом.

И погибло. Дроу еще помедлил, тая — прекрасное холодное лицо, вой и последнее содроганье. Зазвучали рога — то были новые всадники; и дроу кинулся отступать, туда, в сторону Дун Гола.

Деревья померкли, но мгла еще сохранялась. Всадники окружили их; и у двоих, что ехали на фиатас, на двух жеребцах, черных и гладких, волосы горели, как солнечный восход. Загремел гром; эльфийские кони заржали, приплясывая на месте, и рощи осветились светом.

— Арафель! — вскричал Ниеракт, спрыгивая на землю. — Лиэслиа!

И тогда он увидел его рану, холод, пронзивший его руку, почувствовал, как вместе с темным потоком крови из него вытекают силы. Покачиваясь, Лиэслиа встал на ноги, и друзья окружили его; перед ним была Арафель — после стольких веков он видел ее перед собой.

«Стойте, — донесся из-под земли голос, ласкающий и соблазняющий шепот. — О, останьтесь, Вина Ши. Не уходите».

— Не слушай, — сказал Ниеракт. — Ладьи ждут нас, Аовель. Ему не убедить нас. Пойдем. Здесь больше нечего делать.

— Нечего делать, — повторил Лиэслиа. И он посмотрел на нее — за ней стояли века надежды и ожидания, но что-то в камне замутнило ее образ. Она словно померкла от печали, и кровь окрасила ее тьмой — в глазах ее стояла скорбь, а камень разрывался от боли.

— Вы поймете, — сказала она. — Вы бы поняли.

— Торопись! — вскричал Ниеракт.

— Нет, — ответила Арафель.

— Держаться за это? — спросил Лиэслиа. — О Аовель, довольно.

— Но здесь остались люди, — сказала она, — если мы бросим этот мир на произвол судьбы, мы оставим их на милость червяка. У нас есть оружие. Мы не обречены… О, братья, неужто мы ничему не научились? То, что происходит здесь, очень важно.

— Если мы возьмемся за это, — сказала Лиадран, — о Арафель, это опасно…

— Очень важно, — повторил Лиэслиа. Он все еще держал в руках сломанный меч, слышал дракона и чувствовал, как холод поднимается вверх. Он прикоснулся к камню — остальные были их лишены. — Я помню. Я помню Кер Ри, прежде чем он стал Дун Голом. Мы создали и то, и другое. Лично я… я с Арафелью.

— И не один, — сказала Лиадран, спрыгивая с лошади.

— Нет, не один, — промолвил Ниеракт — и остальные спешились, вставляя стрелы в свои луки.

И так заняв круговую оборону, они застыли в ожидании, пока до них не донеслась его поступь, пока они не ощутили трепетанье воздуха. Арафель стояла с ними, натягивая тетиву с последней своей стрелой.

— Не вмешивайся, — сказал Лиэслиа, стоявший рядом. — Ты — его главная цель.

Она ничего не ответила.

«Глупо, — сказал червяк. — К чему эта борьба? Вы же видели, мир стал иным по сравнению с тем, чем он был. Неужто вы хотите вернуть, что было прежде? Мы можем переделать его. Он может стать тем, чем мы захотим».

Затем наступил холод, и потекло немереное время, когда все застыло. И вот он был уже с ними — они даже не заметили — явился, сияя, как бронза и золото, словно солнце взошло во тьме, отражаясь от его чешуи. Его крылья разогнали мглу, и огонь пронизал их жилы. Но страшней всего были его глаза — глаза, лишенные цвета. Они стремились рассмотреть, какого они были цвета, но цвета там не было вовсе никакого.

«Ни к чему оружие, — сказал Найер Скейяк. — Ни к чему борьба. Листья вырастут снова, и озера станут чистыми — все будет так, как вы пожелаете».

И тетива расслабилась, и луки разогнулись. Застыли Ши потерянно и изумленно.

И последняя зелень исчезла.

Мев держала в руке свой дар — он горел, он хранил тепло даже тогда, когда все пропало, и эквиски замерли, задрожав, завороженные, как и эльфы. Он нависал, этот кошмарный зверь — он жаждал их, и то, что они имели с Келли теперь удерживало их.

— Нет! — промолвила она.

И еще громче воскликнул Келли:

— Нет!

И одна Ши шевельнулась. То была Арафель: она упала на колено, натянула свой лук — он изогнулся и дрогнул.

Дракон ринулся вперед, и стрела вонзилась в его леденящий глаз. Он взвыл, бросился назад, и крылья его подняли бурю и ураган.

А он все поднимался, теперь уже как тень, как струйка дыма; и, вертясь на месте, он скрылся куда-то за холмы. Вздрогнула земля, и наступила тишина.

А потом мир начал распадаться — и ветры разносили обрывки света и тьмы.

На берегах Эшберна, на песчаном холме царила тишина, тишина в разгар битвы — враг еще раз был отброшен назад.

Смерть снова была здесь. Бранвин видела ее. Ризи объяснил ей, кто это такая — темная союзница, то приходившая, то уходившая прочь: и Бранвин увидела привидения и прочие ужасы. Тут были твари рогатые, как олени, и с медвежьими клыками, и с волчьими глазами — пострашнее любого врага. Она укрылась за стеной щитов, за спинами людей, которых любила, в той крупице мира, что была еще оставлена ей. В воздухе летали стрелы, и щиты сотрясались от их ударов.

И вдруг настала тишина, словно мир затаил дыхание. Она встала и взглянула в неожиданно образовавшийся просвет, ибо щиты упали. Воздух был необычным и холодным, и сама земля словно заколебалась между светом и тенью, как бывает в предгрозовые мгновения.

— Где они? — кто-то спросил. — Куда они делись?

К ним приближался цокот копыт. Темная всадница приближалась к ним: и вдруг не осталось ничего — лишь холм, их маленький отряд, и умоляющая собеседница.

— Идемте, — сказала Смерть. — Ваше сражение закончено. Вы должны покинуть это место и как можно быстрее. Поверьте мне и идемте.

Бранвин замерла. Не то ее дыхание стало медленней, не то жизнь понеслась быстрее: она видела все, словно вокруг лишь занимался день, и мир лежал еще без красок. Наездница обратилась к ним снова.

— Предательница, — промолвил Барк. И щиты медленно сомкнулись; Донал поднял свой вверх, Ризи поднялся на ноги с древком Боглаха в боку, но и левой рукой он держал свой меч. — Мы заключили сделку, и ты не выполнила обещания.

— Весь мир рушится. И вам нет места в том, что будет. Госпожа Бранвин, иди ко мне. Иди скорее. Иди первой и приведи других.

— Нет, — ответила Бранвин, ответила тихо, но от всего сердца; и закричала, ибо, казалось, Смерть тянется к ним: — Нет! — мир дрогнул. — Уходи! Оставь моих людей!

— Вы мои. Эти люди принадлежат мне. — Смерть подошла ближе и обнажила меч — он заиграл зловещими огнями. — Ризи, Барк и Донал…

— Оставь их! — вскричала Бранвин. Она замерзла, сбегая с холма. Мужчины медленно шли за ней в бесцветном и страшном свете. Они пытались остановить ее, протягивали руки и таяли, как мир. — Оставь их, отпусти их, а я пойду с тобой.

— О боги, нет! — воскликнул Барк и, бросившись вперед с мечом, скрестил его с оружием Смерти. Железный клинок распался, оставив его безоружным. И мир завертелся вокруг них.

Цвет начал возвращаться — сначала бледный, как на большинстве лугов — оттенок зелени и прохлады. Мгла расступилась, пропуская солнце и деревья с серебристыми листьями, окружавшими их — а дальше складками расходились холмы.

— Барк! — воскликнул Донал. Но из всех только Барка не было рядом, и все духи покинули их. Все, что остались, потрясение взирали вокруг. Тишину нарушал только ветер.

— Милости просим, — пропел голосок. — Милости просим, о, золотая госпожа! О, проходите, проходите, проходите!

То был Граги, скорчившийся на камне. Рядом с ним стояли три пони и пегая кобыла.

— Граги, — промолвила Бранвин, — о, Граги, куда проходить?

— Вы уже здесь. Ступайте, ступайте за мной. Кто верхом, кто пешком — недалеко, недалеко, о мои люди, моя золотая госпожа, идите за мной, кто как может.