И ветер подул с востока, и грянул гром.

— Арафель! — закричал он.

И она была здесь. Он метнулся в иной мир и увидел свет, забрезживший в тумане над блеклой землей, и тени прятались меж его клочьями и пятились, оседая, в отчаянии. И он удерживал от них ворота, хоть рука его устала, и Аодан начал дрожать под ним. Но и земля содрогнулась от грома, и новые воины пришли на помощь неприятелю. Но крик ужаса пронзил эту живую волну — гортанные вопли и военные кличи.

«Лиэслиа!» — долетело к нему с ветром, и он увидел, как промелькнула белая кобылица и сверкнул меч Арафели. И Аодан, собравшись с силами, пришел в движение, все ускоряя и ускоряя шаг.

И рядом метнулась тень — сумрак в форме лошади и наездницы и свора преследующих их псов. А за ними последовали другие, столь же черные фигуры, как и Смерть — и кто-то из них бежал, напоминая обликом людей, другие же походили на рогатых оленей.

Финела мелькнула во мгле, и ее седок был не меньше Смерти — бледным и страшным огнем струились ее волосы на ветру.

— Лиэслиа! — приветствовала его Арафель. И он протянул такую же светозарную руку, как у нее, и пожал ей ладонь — вспыхнувшая и угасшая радость, ибо рядом кипела резня.

Войска сошлись в буре и мраке, но шум долетал до их ушей приглушенным. Темные твари скакали и набрасывались, убивали и погибали, и искалеченные тени уносились с порывами ветра. Госпожа Смерть протрубила в рог, и сгустились тучи, когда рванулся вперед ее черный жеребец; Аодан кинулся вслед за черной всадницей, и Финела последовала за ним. Бок о бок ехали они со Смертью, и псы заливались лаем, преследуя свои жертвы. Они неслись над землей, попирая ветры. Аодан вскинул голову и встряхнулся, и Арафель повернула назад Финелу, подгоняя отставших и раненых тварей к собакам. Кони рвали копытами облака и высекали молнии. Рог зазвучал еще раз, и к ним примкнули новые всадники с черными, как тучи, знаменами. Воины в полном вооружении с темными ввалившимися глазами преследовали добычу, и пики сверкали в их руках, и кони под ними были такими же черными, как сама Смерть. Умершие собрались преследовать живых. Киран взглянул, и человек в нем вздрогнул, ибо немало из этих лиц было ему знакомо и столько же любимо. Там он увидел двоюродного брата, там — друга детства, а вот еще один на лошади с белыми ушами. «Скага!» — крикнул он, но всадник, не откликаясь, проехал мимо, и многие из людей Кер Велла последовали за ним. Последний обернулся и поманил его за собой.

— Лиэслиа! — с укором промолвила Арафель и протянула ему руку. Киран обернулся и снова отдался эльфийскому князю, и Аодан своим широким шагом понес его в облака вслед за бежавшими тенями.

И тогда они развернулись вдвоем и поехали через поле в мир людей, ибо битва была закончена. И черные тени шарахались от них, когда они проезжали мимо, и искали укрытий, и исчезали.

Люди собрались у ворот Кер Велла на вершине холма. И Арафель с Кираном поехали тише, держась земли, и оружие убрали в ножны.

А потом Арафель остановилась и, не сходя с Финелы, взглянула на ворота.

— Я свободна, — проговорила она. — Кончено дело.

— Подъедем поближе, — попросил он ее, ибо с королевским войском подъезжал Донн и господин Эвальд и оставались люди за стенами Кер Велла. И ему не терпелось узнать, как обстояли дела у тех, кого он любил.

— Ты хочешь видеть их? — спросила его Арафель. — Да, мне понятны узы родства. Ступай.

Она не последовала за ним к замку. Ему была известна ее гордость, и боязнь обидеть ее мучила его не меньше. Но Аодан почувствовал его желание и двинулся вперед.

Люди в испуге расступались перед ним. А когда он подъехал к воротам, то увидел знамя Эвальда и его самого, раздававшего приказы своим людям. Эвальд замер, уставившись на него. А у ног Эвальда, склонившись, стоял на коленях Барк, сын Скаги, держа на руках изуродованное, грязное тело отца и оплакивая его.

— Он сражался лучше лучших, — промолвил Киран. Барк поднял голову, и горе в его глазах уступило место ужасу. Взгляд его ранил Кирана не меньше, чем железо, и боль эта все разрасталась, ибо воздух густел вокруг от страха, затрудняя дыхание. Аодан рванулся прочь, но Киран двинулся дальше под створ разбитых ворот в поисках своего отца и Донкада, и лунного знамени родного Кер Донна. Эльфийское зрение быстро отыскало их, и Киран остановил Аодана рядом с ними в людской круговерти в центре двора.

Они взглянули на странного всадника и не узнали его, иначе почему же так исказились их лица при виде его? Он тронулся прочь, и люди шарахались от него в переполненном дворе.

— Стой, — попросил он Аодана и соскользнул с его спины, и пошел среди людей, своих родных, мимо двоюродных братьев, на всех лицах видя один и тот же страх.

Он прошел дальше и по велению сердца вдруг оказался в каменном зале Кер Велла, где у очага стояли госпожа Мередифь и Бранвин. И в их глазах было не меньше страха, чем у других.

— Все хорошо, — промолвил он, сжимая камень, чтобы уменьшить боль, терзавшую его. — Ваш господин дома. Вы спасены. Но Скага погиб.

Невольно он зарыдал, промолвив это, и начал таять. Но Бранвин назвала его по имени и удержала этим и попыталась подойти — о, смертное желание. Он протянул ей руку, чтоб помочь, но она не могла идти путями, известными ему. Он поцеловал ей руку, склонился к ее лбу и еще остался с ними.

Вошел господин Эвальд и с ним король. Киран склонил колена при виде короля, но юные глаза Лаоклана взирали на него с тем же ужасом.

— Приятно мне твое явление, — сказал король, но лишь губами, сердце его молчало. И Эвальд, господин Эвальд, ближайший сосед Элда, кинул на него косой и неприязненный взгляд и лишь затем подошел и обнял его.

На это не решился ни один — ни отец его, ни брат, когда вошли по лестнице в зал, звеня оружием.

— Киран, — сказал его отец и посмотрел на него робко и испуганно. Донкад сделал шаг ему навстречу, но отец протянул руку и удержал его. И лицо Донкада стало ему как чужое, ибо оно исказилось от горя и скорби.

«Они всегда знали, — подумал Киран, — оба знали всегда, что течет в нашей крови». Он вспомнил эльфийскую луну, сиявшую на знамени Кер Донна с незапамятных времен, и сердце его заболело от взгляда, брошенного на него Донкадом.

— Мы уходим, — сказал его отец королю, не глядя на Кирана, словно того и не было. — Нас ждут свои заботы, которыми так долго мы пренебрегали.

— Идите, — отпустил король; и его отец с братом пошли прочь из зала, не желая задерживаться рядом с Элдом и ни разу не оглянувшись назад.

Горько уязвленный стоял Киран, потом взглянул на Бранвин, не спускавшую с него глаз, и в муке своей пожелал быть подальше отсюда — на свежем воздухе, в тумане, на пустынных тенистых тропах.

Спустя время он вернулся в смертную ночь во двор, где стало гораздо тише.

Он вышел за вывернутые ворота, где кошмар поля боя лежал во всей своей неприкрытой безысходности.

— Аодан, — тихо позвал он, и дунул ветер, когда конь двинулся к нему, и медленно зарокотал гром, и вспыхнули зарницы, как эльфийское солнце в полдень. Он погладил его белую шею и подумал о доме в холмах, о Кер Донне. Он мог помчаться туда сейчас, помчаться сразу — обнять мать и всю родню, увидеть знакомое и близкое, рассказать им обо всем задолго до того, как подойдут отец, Донкад и войско, задолго до того, как произойдут другие, неизвестные события. Аодан мог отнести его туда.

Он прикоснулся к камню на своей шее.

— Арафель, — промолвил он.

Но вместо нее к нему пришел кто-то другой, он ощутил, как что-то прикоснулось к его сердцу с эльфийским блеском, но нежнее, чем когда-либо прежде.

— Человек, — различил он шепот, а затем рев волн и крики чаек. — Человек.

Лишь это промолвил он, эльфийский князь, и этого было довольно.

Он пришел, но не один, и это удивило ее — в простых добротных одеждах и с Бранвин, следовавшей за ним, продиравшейся сквозь заросли. И колючки вплелись в ее золотистые волосы. Он нес меч и лук, и узел, который был не легкой ношей. Она глядела на них и хотела помочь, но она ощущала страх Бранвин и не могла, не больше, чем он: Бранвин была обречена на тернии.