— Киран! — закричала она. — Я здесь!

И Киран поднялся со своего места у очага, и более его уже не было, не было и руки Бранвин, чей голос в отчаянии взвился ему вслед.

Он стоял во дворе, и камень горел, как огонь, у его сердца, и молнии трещали вокруг него… и сны становились явью.

Арафель соскользнула с коня, сияя серебряными доспехами, и обеими руками протянула ему такие же. Он взял и надел их, пристегнул эльфийский меч, но сердце его было холодно, и холод пронизал все его нутро, и молнии окружали их. Человеческий день был серым и облачным, но они стояли в ином миру, и эльфийская луна светила на них бледно-зеленым светом; ночь шла своим чередом — спутница бури, и из двух коней он узнал, что один принадлежит ему.

— Аодан, — назвал он его по имени. — Аодан. Аодан. — И конь подошел к нему и застыл в ожидании.

— Еще не пора, — промолвила Арафель, ибо вокруг них были и другие — люди, заслонявшиеся от ветра, — женщины, дети и раненые, на чьих испуганных лицах отражалось сияние. Они ей не сказали ни слова; и она не удостоила их речью. Рядом с Кираном она тронулась к воротам, и эльфийские кони шли за ними.

— Скага, — промолвил Киран, указывая рукой на стену.

— Скага, — повторила она, и старый воин взглянул вниз, и лицо его исказилось.

— Мы молим вас — сделайте все, что сможете, — сказал Скага.

— Помни, Скага, о чем ты сейчас попросил. У тебя есть всадники — приготовь их, чтобы они выехали вместе с нами, если смогут.

Отзвучало несколько ударов сердца, а старый воин все стоял. Он был умудрен и боялся их. Но затем он созвал своих воинов и спустился по лестнице, и принялся отдавать распоряжения мальчикам, и приказал седлать лошадей. Арафель стояла спокойно, потом задумчиво сняла с плеча лук и натянула его. Она могла бы подняться на стену и помочь им оттуда. Но железные стрелы летели стаями, и это она всегда успеет.

— Помни, — сказала она Кирану, — когда скачешь иными путями, ты неуязвим для железа, но и сам не можешь поразить человека. Перемещайся то туда, то сюда — это умнее всего.

— Мы можем погибнуть, не так ли? — ответил Киран.

— Нет, — сказала она. — Ты не погибнешь, пока на тебе камень. Ты можешь лишь растаять. У каждого своя судьба, Киран. Смерть здесь на поле. Шагни в иной мир, и ты увидишь ее. Предоставь людей мне — они сами хотят кровопролития. Во мне больше добра, чем ты даже можешь себе представить. Стрелы — оставь их — они слишком страшны для людей.

— Тогда что же мне делать?

— Езжай со мной, — тихо ответила она. — Мудрость должна управлять рукой, иначе верх возьмет безрассудство. Чу, они уж готовы.

Воины и мальчики выводили лошадей из замка — цокот стоял во дворе, защитники оставляли укрытия стен, направляясь к воротам. Аодан слабо заржал, и Финела приветствовала их также, и смертные скакуны, сбившись гурьбой, прядали ушами и втягивали воздух. Но Арафель пошла между ними и, прикасаясь по очереди к каждому, называла их истинными именами и успокаивала их.

— Это Белянка, а это Прыгун, — говорила она наездникам. — Зовите их верными именами, и они будут ваши.

Люди смотрели на нее, но никто не осмелился задать ей вопрос, даже Скага, владелец Белянки.

Она взглянула на ворота, сотрясавшиеся под напором тарана. Финела подошла к ней ближе, опустила голову и нетерпеливо потрясла ею.

— Не оставляй меня, — попросила она Кирана. — Ты заклинанием призвал мою помощь; я не заклинаю, я просто прошу.

— Я с тобой, — ответил он.

— Скага, — приказала она. — Вели открыть ворота. — И тихо добавила Кирану: — Обычно люди видят лишь то, что хотят, и не замечают нас. Даже эти нас видят превратно. Впрочем, им это на благо.

— А я? — спросил он. — Вижу ли я тебя такой, как ты есть?

— Я не могу знать, — откликнулась она. — Но я знаю тебя. И ты обладаешь властью призвать мое имя. На это способен лишь тот, кто обладает истинным видением.

Он ничего не ответил. Она схватила Финелу за гриву и вспрыгнула ей на спину. Он влез на Аодана, и конь вздрогнул и вскинулся, и ноздри его затрепетали, ибо это был не его наездник. Но Киран уже видел этот сон, и Аодан был его частью. Финела тряхнула головой, и поднялся ветер.

Ворота подались со стоном и треском щепок, когда отодвинули подпорки, удерживавшие их, и распахнулись створы. Киран почувствовал, как конь его метнулся в сторону, легкий, как пух чертополоха, и пряданул ушами в сторону неприятеля: ему не нужны были ни узда, ни удила. Аодан поднял ногу и двинулся с такой же легкостью, как ветер, обвевавший их, и копыта его опускались с грохотом грома. Молнии раскалывали небо, и волосы и гривы летели по ветру. Арафель ехала рядом с ним на белой кобылице в свете эльфийской луны, нога в ногу с Аоданом.

И враг, навалившийся на ворота, увидел их, и страх отразился на освещенных молниями лицах, и воздух сотряс протяжный жуткий вой. Они бросали оружие и поворачивали назад, но подступавшие сзади орды теснили их вперед и вперед.

— Следуй за мной! — сказала Арафель, и Финела растаяла, как только она вынула серебряный меч. Киран прильнул к Аодану, и тот метнулся в иной мир.

А затем наступили страх и ужас. Боль пронеслась мимо: то было железо, лезвие, пронзившее его, но безопасное для его иного облика. Арафель бросилась на этого человека: она явилась из иного мира и тут же исчезла обратно, но серебряное лезвие принесло смерть. Люди и смертные лошади двигались медленно, и движения их замедлялись с каждым мгновением, лишь эльфийские кони неслись своей ровной и устрашающей поступью, вскачь, не касаясь земли. Киран держал в руке меч обнаженным, но сноровка покинула его: он ударил и промахнулся и снова ударил. Камень пел в его душе, и холод сковывал его сердце; Аодан, чувствуя это, рванулся вперед, и гром загремел еще громче. Рядом неслись и другие создания — скачущие контуры псов, большое и черное облако лошади и абрис наездницы на ее спине. В страхе Киран потянулся к луку.

— Нет, — промолвила Арафель. — Не трогай их.

Смерть отстала, свернув по дороге, и Киран, оглянувшись, увидел Скагу и прочих воинов в их медленном и неуклонном продвижении вперед. Всполохи молний выхватывали раздувающиеся плащи и летящие волосы. Арафель окликнула его, и эльфийские кони замедлили шаг. Кругом мелькали люди, все быстрей и быстрей — тенями они проносились мимо, не задевая их. Железо рубило болью и ядом, но кони соскальзывали в иной мир и вновь возникали, чтобы не сбиться с пути,

«Мы лишь тени на этой земле, — думал Киран, — и не ведаем, для чего мы созданы», — ибо между вспышками иного мира стоял лишь серый день, и не было там войск, лишь незнакомый ровный пейзаж без ферм, без войн, без людей.

И все же не пустынный. Взвизгнув, взревел рог, и из-под копыт эльфийских скакунов брызнули мелкие твари — одни прелестные, другие злые, а облик третьих и вовсе был неразличим. Чье-то оружие скользнуло по кольчуге Кирана, и надо было принимать бой. Киран ударил мечом и увидел Арафель, окруженную сворой теней, слетавшихся из густеющего воздуха. Она исчезла, и он решил, что ей конец, но тени хлынули за ней в ее ничто.

— Вперед, — крикнул он Аодану, и конь скакнул за Арафелью в смертный день. Теней здесь не было — они попрятались или изменили вид. Арафель рубила людей — страшный сон, от которого стыло сердце Кирана… «Я один из них», — кричало все его нутро; но в нем уже пробуждалась иная душа, наполняя его тело и члены.

«Сдавайся, уступай», — пел камень в его сердце, твердя о его человеческой беспомощности перед таким оружием.

Он старался победить этот голос и вернуться, желая жить. Аодан перестал слушаться его и начал дико метаться в нарастающем ветре, и кошмары мелькали все быстрее с обеих сторон. И гнев поднялся в нем при виде безобразных тварей, что вились, искажаясь, вокруг него, то был зов древней вражды.

— Лиэслиа! — в ярости орали они; и гнев усилился в нем, наполнил его сердце и поднял его руки к борьбе. Он закричал, и сам не понял, что это был за крик. Аодан послушно подскочил и понес его вперед, пока Киран доставал стрелу и натягивал эльфийский лук. И воздух забурлил от урагана — то понеслась стрела, оперенная светом и с наконечником из льда. Твари с воплями бросились врассыпную, и ветер подхватывал их. Рядом вспыхнул свет, превратившийся в Финелу и ее наездницу, и он увидел, что лицо Арафель спокойно и жутко, когда она шлет стрелу за стрелой вслед за его. Они забыли о людях. Те стали для них ничем. Здесь шла война, и тут был враг, древний, как сама земля, и столь же старый, как они. Сменяющиеся образы бежали перед ними, то оборачиваясь и обороняясь, то падая и погибая от ран.