— Можем. Однако, исходя из анкеты, полагаю, что наше время лучше потратить, скорее, на обсуждение некоторых проблем, которые у вас есть в целом. Эти тесты я могла бы назначить вам наследующей неделе.

— Да, я действительно не думаю, что меня неправильно диагностировали, — честно говорю. — Моя главная причина нахождения здесь... — я затихаю, пытаясь тщательно подобрать слова.

— И помните, Кристофер, я здесь, чтобы выслушать вас. У меня нет планов или предвзятых понятий. Я здесь, чтобы помочь вам в наиболее объективной форме разобраться во всём. Я хотела бы, чтобы вы говорили свободно и правдиво, — она наклоняется вперёд над своим столом, даря мне всё своё внимание и тёплую улыбку.

Я киваю.

— Как Вы узнали о своем состоянии? — спрашивает она, вытаскивая кожаный блокнот.

Это будет весело... Я глубоко вздыхаю и рассказываю ей, как Лорен появилась у моей двери и как весь ад вырвался на свободу. Сначала я немного колеблюсь, но по мере рассказа мне становится легче сбрасывать груз со своей груди, и я говорю всё более свободно. Рассказываю ей о воспоминаниях, которые у меня возникали, о том, как иногда у меня появляются мысли, которые на самом деле не кажутся моими, и о панической атаке. Она внимательно слушает, создавая частые зрительные контакты и в то же время строча в своём блокноте.

— ...Я чувствую себя потерянным и запутанным. Пока всё это не произошло, я думал, что знаю, чего хочу в жизни. Я знал, что хочу сделать, на ком хочу жениться, теперь я не знаю ничего, — бормочу.

— Ваши чувства абсолютно нормальны. Ваша жизнь значительно изменилась за очень короткий период времени. Эти изменения у любого вызвали бы стресс. Вы осознаёте, что вы родитель, и вы обручились, зная о своём расстройстве... Я удивлена, что давление, пережитое вами, не вызвало изменения вашего альтера, — она говорит последнюю часть впечатлённо. — Также удивителен тот факт, что Кэл сам обратился к вам – альтеры обычно предпочитают оставаться нераскрытыми, — говорит она, всё еще оставляя пометки в своей записной книжке. — Вы сказали, что вашим провалам в памяти предшествовали головные боли. И когда вы обнаружили, что ваши родители скрывали от вас ваше состояние, вы почувствовали, что это происходит? — она спрашивает, но это больше похоже на заявление.

— Да, — подтверждаю я.

— Однако в то время не было потерь времени или памяти?

— Нет.

— В последний раз, когда, как вы помните, у вас был провал, это случилось, по крайней мере, за день до приезда Лорен? — спрашивает она, и я киваю.

— И воспоминания начали появляться, как только она появилась? Лорен, я имею в виду, — спрашивает она, и я снова киваю.

— Это что-то значит? — спрашиваю я её, чувствуя себя немного озабоченно.

— Возможно. Как вы относитесь к Лорен? — это было немного тупо. Я не был готов к этому вопросу.

— Хм, — я чувствую, что начинаю ёрзать в своём кресле.

— Помните, Крис, что здесь вы можете говорить свободно. Нет необходимости нервничать. Наши сеансы будут полезны, только если с вашей стороны последует абсолютная честность, — говорит она, складывая руки.

— Я никогда не чувствовал себя так, как рядом с ней. Как будто между нами есть связь, но это было бы безумием, потому что я её не знаю. Не так, как Дженну. Я думаю, что не должен чувствовать себя так, и боюсь, что эти чувства не мои, — хорошо сказать это вслух.

— Думаю, одной из самых трудных вещей для пациентов с диссоциацей является осознание того, что вы альтеры…

— Альтер, — вставляю я. Боже, пусть будет только один.

— Альтер – это часть вас. Вы разделяете те же чувства, что и он. Кэл был создан не без причины. Моя работа будет заключаться в том, чтобы помочь вам её выяснить. Наша цель состоит в том, чтобы интегрировать ту часть вашей личности – часть, созданную, чтобы помочь вам справиться с чем-то – обратно, так сказать, снова сделав вас целым, — её голос гладкий и успокаивающий, но из-за слова «интеграция» по моей коже пробегают мурашки.

— Я не хочу интегрироваться с ним. Я хочу, чтобы он ушёл, — говорю тихо, как будто Лорен слышит меня. Когда слова покидают мой рот, я чувствую прилив облегчения. Затем в моём сознании возникает лицо Лорен, и меня накрывает огромное чувство вины.

— Это нормально, быть не согласным с вашим альтером. Однако он является частью вас. Я могу сравнить это с отсечением собственной ноги.

— Я бы поставил протез.

Она улыбается.

— Ну, вы, кажется, хорошо ладите с Лорен, и у вас есть маленькая девочка, с которой вы хорошо ладите, как вы заявляете. Он не может быть таким плохим, — говорит она, и я закатываю глаза. Ему повезло, что он не оплодотворил какого-то психопата.

— Один из моих знакомых, который знал меня как Кэла, говорит, что ему не понравится моя невеста. Если мы едины, как он может ненавидеть кого-то, кого я люблю?

— Это может означать, что Кэл, возможно, является той частью вашей личности, которая не подчиняется ограничениям, она неотредактирована, делает и говорит то, чего не можете вы. Он олицетворяет эмоции, которые вы блокируете. Если какая-то часть вас не любит вещи, связанные с ней, то совершенно нормально, что его чувства будут преувеличены, — поясняет доктор, закрывая свой кожаный блокнот и вытаскивая другой. Я бросаю взгляд на часы в офисе и вижу, что наш сеанс окончен.

Она записывает что-то на одной из страниц, отрывает её и передает мне.

— Лекарства? — спрашиваю я.

— Нет. Нет никакого лекарства, специально предназначенного для ДРИ, но некоторые лечат его симптомы: депрессию, бессонницу, иногда физические болезни – но кроме вашей панической атаки, кажется, вы не страдаете чем-либо ещё, касающимся моей области. Это всего лишь домашнее задание.

Я беру листок и читаю.

«Найдите три вещи, которые вам нравятся в Кэле».

«Она серьёзно?»

— Важно, чтобы вы согласились с тем фактом, что он является частью вас, и что вы принимаете эту часть себя. Он не ваш враг, — говорит она, вставая со своего места. Он не совсем друг. — У вас есть преимущество. Прямой источник связи с ним, — говорит она, когда мы идем к её двери. Это меня беспокоит, я не хочу связываться с ним или понимать его. Я хочу, чтобы он исчез. Чтобы его не было, словно он никогда и не существовал.

Крис сказал, что его сеанс с доктором прошёл хорошо, но я не могу не заметить, что его настроение изменилось. Ранее он нервничал, но теперь, похоже, раздражён. Не знаю, что сказала ему доктор, но, что бы то ни было, ему это не очень понравилось. Он точно пытается скрыть что-то, но впервые его довольно легко прочитать. На обратном пути к машине мужчина молчит. Я хочу спросить его, что произошло, и услышать больше, чем пустой ответ «всё прошло хорошо». Я бы заплатила за то, чтобы узнать, что там случилось, и, поскольку он, похоже, не собирается уточнять, я приняла решение больше не давить.

Здесь определённо красиво, не по сезону тепло для апрельского дня в Чикаго, и так много людей не используют это. Я начинаю вспоминать поздние ночи, когда мы с Кэлом гуляли по центру города, пока было тихо. Я как можно скорее отгоняю это воспоминание. Не могу думать о Кэле. Я стараюсь держать взаперти все мои воспоминания о нас с Кэлом, потому что тогда мысли о нём поглотят меня. Словно крутой склон, одно ведёт к другому. Сначала я вспоминаю то, что мы делали вместе, вскоре думаю о том, как он улыбался, смеялся, что я чувствовала, когда он обнимал меня. И, вспомнив о том, каково быть у него в руках, память преподносит воспоминания и о других прикосновениях, после этого моё тело оживает с памятью о нём. Иногда мне удаётся уснуть с помощью этих случаев и просыпаться, чувствуя себя немного удовлетворённой. В других случаях мне требуется холодный душ. Сейчас, когда я иду возле Криса, ни один из этих вариантов для меня не доступен.