Иногда родители обвиняют себя. «Это все из-за меня! Что я сделала не так? Ну конечно, это все потому, что я развелась с его отцом. Может, я с ним слишком строга? Или, наоборот, слишком много ему позволяю?» Мама мучится этими вопросами – потому что подобный тип защиты чаще всего избирают мамы. Уязвленное самолюбие может переживаться так болезненно, что родитель начинает чувствовать недовольство ребенком, которому вынужден демонстрировать столь жалкий пример для подражания. Он видит выход в самоуничижении: чтобы избежать грубости по отношению к ребенку, родитель спешит обвинить во всех грехах себя. Но снять с ребенка всякую ответственность означает лишить его части его личности.
Есть и такие родители, которые ведут себя крайне жестоко. «Кто-то же виноват в том, что случилось, – говорят они себе. – Это или он, или я». Себя обвинять не хочется, вот они и обрушивают гнев на голову ребенка. Многие поддаются искушению и переходят к физическому насилию. Ребенка бьют или наказывают иным суровым образом, надеясь вернуть себе власть над ним. И чем отчетливее они сознают, что ребенок поставил их в трудное положение, «вынуждая» применять к нему грубую силу, тем безжалостнее его наказывают. «Он невыносим! В него как будто дьявол вселился!» Как бы мы ни любили своих детей – а мы любим своих детей, – они часто ввергают нас в отчаяние и действительно кажутся неисправимыми, и мы с легкостью наклеиваем на них самые отвратительные ярлыки.
Эти ярлыки – «он копуша», «у него шило в заднице» – свидетельствуют о том, что мы пытаемся защитить от уколов собственное самолюбие. Мы перекладываем на ребенка ответственность за то, что с ним происходит, тем самым отстраняясь от решения его проблем. К сожалению, поступая подобным образом, взрослые способствуют отчуждению между собой и ребенком. Кроме того, дети стремятся к тому, чтобы соответствовать ярлыкам, которые навешивают на них родители. Они не хотят обманывать наши ожидания! Их мозг воспринимает наши оценки и комментарии как приказы. С одной стороны, ребенок испытывает стресс при мысли, что может не понравиться маме или папе, и действительно становится копушей. С другой стороны, слова родителя – человека взрослого, то есть априори более опытного и лучше разбирающегося во всем на свете, – служат ему сигналом для самоопределения. Раз папа говорит, что я такой, значит, так я и должен себя вести. Запертый в рамки предвзятого суждения, ребенок лишается возможности найти решение своей проблемы. Чем дальше, тем заметнее будет эта тенденция, видоизменяя характер ребенка далеко не в лучшую сторону, и его действительно станет все труднее любить.
Ответственность родителей огромна, и они нуждаются в помощи, которой, увы, не получают. Как мы уже показали, иногда они пытаются переложить эту ответственность на ребенка – он неспособный, медлительный, злой, неуклюжий, тупой – или опускают руки, поддавшись чувству вины. Как ни парадоксально, родители очень часто обвиняют себя в недостойном поведении своих детей, даже если ни в чем не виноваты. Да, родители отвечают за многое из того, что делает их ребенок, – за многое, но не за все.
Мальчик растет гиперактивным, у мальчика находят лейкемию – и мать уверена, что виновата в этом именно она. Напротив, она не чувствует своей вины, когда говорит сыну, что он «плохой», или наказывает его. Между тем мать не может повлиять на гиперактивность ребенка или избавить его от лейкемии (все, что в ее силах, – это вовремя обратиться за врачебной помощью), зато вполне может удержаться от наклеивания на сына унизительных ярлыков.
Все дети разные. Очевидно, что гораздо приятнее иметь дело с милым ребенком, который рано пошел и рано начал говорить, хорошо учится в школе и всегда окружен друзьями, чем с ребенком, которого природа не наделила привлекательной внешностью и выдающимися способностями. Сегодня про таких детей деликатно говорят: «Он не такой, как все». Вскоре после рождения сына с болезнью Дауна Патриция осталась одна: Пьер предпочел исчезнуть с горизонта, заявив, что не желает быть «отцом дебила». Разумеется, так поступают далеко не все родители – мы знаем примеры самоотверженной любви и нежности отцов и матерей к детям, страдающим тяжкими заболеваниями. Тем не менее нельзя отрицать, что любить ребенка-инвалида или ребенка с отклонениями физического и психического характера труднее, так же как ребенка с энурезом, дислексией или гиперактивностью. Впрочем, не исключено, что нарушения должны быть очень серьезными, чтобы ослабить естественную родительскую любовь. Одна мама мальчика с тяжелыми нарушениями опорно-двигательного аппарата признавалась мне: «Не скажу, что я кому-нибудь пожелала бы такого же, но, глядя на другие семьи, я, честно говоря, часто думаю, что мы живем счастливее, чем большинство наших знакомых. Мы постоянно смеемся и очень любим друг друга. Мы понимаем, что в жизни важно, а что – нет». Прекрасные слова! Эта мама совершенно права. Мы порой склонны забывать, что нам следовало бы радоваться каждому мигу общения с нашим ребенком, если он здоров физически и психически, и что своими непомерными требованиями к нему мы сами себя лишаем счастья.
Но почему родители детей, про которых говорят, что они «не такие, как все», чувствуют себя виноватыми? Мы как будто подсознательно злимся на детей за то, что они воспроизводят наш собственный искаженный образ, как будто они должны быть нашим продолжением и частью нашей личности. Мы принимаем их поведение и их достижения за свои собственные.
Ребенок принес из школы дневник со сплошными двойками? Мы огорчаемся, как будто эти двойки поставили нам. Конечно, бывают случаи, когда так оно и есть – если уроки за сына или дочь делали мама или папа, – но все же такое происходит редко. Нас пугает другое. Нас гложет неприятная мысль: если ребенок плохо учится, значит, мы плохие родители. Его двойка по математике в нашем представлении превращается в двойку за «родительство», выставленную нам. Кто-то же должен быть виноват! Некоторые родители торопятся возложить ответственность на себя. Они корят себя: «Если бы мы не развелись…», «Если бы мы чаще с ним разговаривали…». Другие, напротив, не желая нести никакой ответственности за происходящее, обвиняют ребенка и порой прямо ему заявляют: «Ты меня позоришь! Что обо мне люди подумают?»
Вот мать ругает дочку: «Как тебе не стыдно плакать, на тебя же люди смотрят!» На самом деле стыдно именно ей, ведь она убеждена, что окружающие ее осуждают: еще бы, ее ребенок плачет! Разумеется, это далеко не так, но мать помнит, что ее собственные родители постоянно внушали ей, что она не должна давать повода посторонним плохо о ней подумать, и теперь воспроизводит ту же модель поведения со своей дочерью.
Отцу трудно вынести снисходительный или осуждающий взгляд школьного учителя. А каково матери, встречаясь с подругами, выслушивать восторженные рассказы о потрясающих успехах их детей? Да, посторонние люди иногда могут ранить нас очень больно.
Если ребенок плохо учится, плохо себя ведет и дерется, он волей-неволей наносит удар по самолюбию родителей. Если родители эмоционально устойчивы, они не только перенесут этот удар, но и обратят особое внимание на ребенка: какие неудовлетворенные потребности кроются за его «девиантным» поведением? Если же родители эмоционально уязвимы, они могут либо избрать тактику отрицания проблемы, либо наказать и унизить ребенка в отместку за причиненные огорчения, либо обернуть свое недовольство против себя и предаться чувству вины. Но все эти механизмы защиты приводят к одному и тому же результату: дистанция между ребенком и родителями увеличивается.
Страх прослыть плохой матерью или плохим отцом порождает стремление идти на жертвы, которое лишь усиливает недовольство – сознательное или неосознанное – своим ребенком. Если родитель стремится к идеалу, он будет часто испытывать разочарование и, возможно, начнет перекладывать на ребенка вину за то, что не достиг своих целей. Каждая мать – одновременно и плохая, и хорошая. На самом деле она стала бы еще лучше, если бы избавилась от навязчивого желания стать прекрасной матерью.
