Выхожу в прохладный коридор, шесть утра дарит наслаждение. Мне нравится подниматься рано, но бессонные ночи чаще пугали, хорошо, что сегодня один из редких случаев, когда все звезды сошлись надо мной, позволив мне получить удовольствие от отсутствия сна. Порой кошмары настолько въедаются в мозг, что о дальнейшей работоспособности и речи идти не может, да и желание просто перевернуться на другой бок приводят в ужас. Не скажу уверенно, от чего ощущала спокойствие, пока вокруг главенствовала темнота. Может, осознание присутствия кого-то в доме расслабляло? Но как же отец? Когда он дома, мне всё равно не удается прийти в себя до момента появления в комнате первого луча.
Появляется аппетит. Хороший знак. Хочется йогурт, слава Богу, взрослых нет дома. Повторяю эту фразу неизвестное количество раз, ибо не нужно думать о том, что приготовить на завтрак, обед, ужин.
Я могу… Заняться собой. Сегодня определенно хороший день!
Стою у двери в комнату Дилана. День-то может и замечательный, и не хотелось бы его поганить, но мне подсознательно охота узнать, как он вообще? Нет, не стану открыто спрашивать, тем более сейчас. Зная его любовь ко сну… Думаю, он проспит до полудня. Я всего лишь загляну.
Приоткрываю дверь, с непривычки поморщившись от стоящего каменной стеной запаха никотина и алкоголя. Когда всю ночь дышишь свежим воздухом, такая какофония еле воспринимается и переносится организмом. Делаю шаг за порог, стараясь быть настолько тихой, насколько подобное вообще возможно. Шторы в комнате неаккуратно задвинуты, окна закрыты плотно. Полумрак, но без труда различаю все вещи, валяющиеся в беспорядке на полу. Столько старых бутылок. Скорее всего, он надеялся найти прозапас. Не слышала, чтобы парень покидал помещение, значит, он еще не в курсе, что больше не обнаружит алкоголь внизу?
По непонятной причине осторожно улыбаюсь, взгляд переводя на кровать. Дилан лежит на животе, голова повернута в мою сторону, глаза закрыты. Одна рука согнута в локте, лежит на подушке возле затылка, другая у самого края, и ее пальцы еле сжимают горлышко бутылки, внутри которой остается немного вина. На тумбочке искривленные бычки от выкуренных сигарет. Их пепел серым слоем покрывает ручку кружки.
Тихо, на цыпочках прохожу по комнате, минуя все препятствия под ногами. Встаю напротив кровати, не зная, что именно кажется мне забавным. Или же причина моей улыбки в ином?
В любом случае, не совсем понимаю свои ощущения. Наклоняюсь, медленно разжимая ненапряженные пальцы парня, и забираю бутылку, замечая возле ладони второй сигарету, кончик которой еще дымится. Это небезопасно.
Забираю и ее, опускаясь на одно колено, чтобы убедиться, что под кроватью нет полных бутылок. Нет, все пустые.
Вновь поднимаю глаза на напряженно спящего О’Брайена и рассматриваю на его лице и затылке скопление маленьких родинок. Ноги устают находиться в согнутом положении, но не встаю, изучая стадо небольших точек, осыпающих кожу. Свободную ладонь осторожно приподнимаю, еле-еле нависая пальцами в воздухе над щекой парня, который остается в неведении, продолжая отдаваться своему сознанию. Испытываю странное смятение, когда желание преобладает над сомнением, заставляя меня нежно, совсем уж кое-как ощутимо коснуться пальцем щеки Дилана, на которой хорошо различимы родинки. Провожу по ним, не боясь разбудить этого типа.
Сотни звёзд.
Воспоминания так и просятся всплыть в сознании, но не даю им полную волю, лишь с легкой хмуростью припомнив одну странную деталь.
В тот день, когда я сделала нечто подобное, он повел себя странно, будто стыдится своего усыпанного родинками тела.
«Не трогай», — он настолько неправильно хмур. Смотрит не на неё, куда-то в сторону, лишь бы скрыть свою неприязнь к данной особенности своей кожи. Девушка водит кончиками теплых пальцев по его холодной щеке, взглядом изучая родинки:
«Почему? По-моему, выглядит очень мило», - устало улыбается, ерзая на жесткой поверхности, и её губы растягиваются шире, когда он все-таки обращает свое внимание на неё. Да, хмурое, да, с ноткой раздражения, но парень заинтересован в её действиях, поэтому хранит молчание, пока она касается его кожи.
Отдергиваю руку, сохранив в груди сердитую напряженность, без которой теперь не могу смотреть на спящего Дилана.
Идиот ты, О’Брайен. Самый настоящий.
***
—… Я тоже переживаю, — ложь. Опять. Готовлю себе ужин, время уже позднее, а за весь день съела только йогурт с черникой. Диета — это хорошо, но кушать я люблю больше. Даже необычно. Приходится насильно разогревать голод во время готовки, чтобы появилось желание вкусить еды. Хотя бы немного. Но его до сих пор нет.
Говорю с Агнесс по телефону, уверяя, что меня заботит происходящее с нашей компанией. Понимаю её волнение: ни с того, ни с сего такие перемены в отношениях между мной и Остином ставят в тупик тех, кто знает не достаточно для составления выводов. Приходится лгать, что не имею понятия, в чем причина. Когда-нибудь, оставшись наедине с подругой, расскажу всю правду, но не сейчас.
«Нам нужно как-то встретиться, — Агнесс уже давно хочет заночевать в сугубо женской компании, думаю, у неё так же накопилось горы всего, что хочется выложить. — Когда ты свободна?»
Прижимаю к уху телефон, пока мешаю капусту на сковородке:
— Ну… — могла бы сегодня, но не хочется оставлять в своем доме человека, состояние которого мне пока неясно. — Может, на следующих выходных?
«Да, думаю, можно…», — слышу огорчение в её голосе. Хотела встретиться сегодня? Я тоже не против сбежать из этого дурдома.
Слышу шаги со стороны коридора, поэтому автоматически вскидываю взгляд на часы на стене. Восемь вечера. Этот тип проспал весь день. Практически не слушаю Агнесс, выключая плиту, и тихо шагаю к порогу, выглянув с кухни, но проследить за передвижением парня не выходит. Он сразу же пропадает за дверью гостиной. И я догадываюсь, за чем он туда направляется.
«… Я хотела тебе кое-что рассказать насчет О’Бр…»
— Я перезвоню, ладно? — перебиваю Агнесс, не дождавшись её ответа, и сбрасываю вызов, проходя через коридор к порогу гостиной. Встаю в дверях, сложив руки на груди, и изгибаю брови, следя за тем, как парень открывает ящики и створки шкафа. Ищет алкоголь. Господи, совсем никакой силы воли.
Дилан не подозревает о моем наблюдении за ним, поэтому наверное так спокойно двигается к двери в погреб, но, дернув за ручку, обнаруживает её запертой. А что? Я умнее, чем кажется. Ключ только у меня и отца.
Такое ощущение, что Дилан сейчас в неком вакууме, не пропускающем никакие звуки, отчего парень не слышит мои шаги во время приближения к нему. И именно поэтому, догадываюсь, он оборачивается, оставаясь в полной неготовности к встрече со мной. И вздрагивает, ругнувшись:
— Мать твою, — шепчет на выдохе, шагнув к стене, от меня. Торможу, всё так же держу руки сложенными на груди, недовольно смотрю на него в упор. Дилан выглядит… Ну, как по вашему может выглядеть парень, не просыхающий на протяжении нескольких дней? Серьезно, это надо прекращать. Смотреть противно. А запах? Тянет перегаром, разве подобное может нравиться?
— Хватит пить, — грубо и жестко. В таких случаях нужно именно так давить на людей. О’Брайен закатывает глаза, но этот жест вызывает головную боль, и парень прижимает холодную ладонь ко лбу, дергается в сторону, дабы обойти меня, но делаю неосторожный шаг в том же направлении, перекрыв ему дорогу:
— Я серьезно, — твердо стою на своем, не страшась зрительного контакта. — Прекращай, иначе мне придется сообщить твоей маме.
Было лишним упоминание Лиллиан, оно даже вызывает легкую жалкую усмешку на бледном лице того, кто прекрасно знаком с женщиной. Да, если бы Лиллиан хотела, она бы давно обратила внимание на «зависимость» сына и приняла бы меры помощи. А что мы видим? Я, лично, ни черта не замечаю.
Даже мой отец проявляет большую заботу, чем она. Хотя, у женщины самой проблемы с перепадами настроения, может, когда ей станет легче и спокойнее, она усерднее займется Диланом? Не мне гадать, не мне морочить голову.