Отводит взгляд, когда из кабинета выходит директриса, хмурым взглядом окинув сидящих в коридоре ожидания:

— Остин, — на лице мелькает улыбка. — Возвращайся в класс.

Русый хмыкает, с гордым видом поднимается, расслабленно зашагав к двери, за которой основной коридор школы.

— Вы — в кабинет, — грубый тон, полный холода, обращен к упырям.

Вдох. Выдох.

Ничего нового. Остину всё сходит с рук. Получает всё и всех.

Нейтан встает, протягивая ладонь Дилану, и тот морщится, пожав ее. Поднимается.

Откуда взялись «упыри»? Что способствовало образованию компании парней, любящих задирать и унижать других? Вдруг они отыгрываются? Вдруг мстят за похожее отношение к себе? Вдруг их объединяет именно слабость, но вместе они чувствуют себя сильнее?

Что если Остин — один из факторов их появления?

Постоянная попытка Агнесс коснуться краснеющего участка кожи на лице подруги. Райли отворачивает голову, не скрывая своей хмурости. Робб задает вопрос, приводящий рыжую в ужас. «Тебя ударил Остин?» — почти правда, но русый не хотел этого, поэтому Райли качает головой, на этом заканчивая обсуждение.

Остин возвращается. И теперь поток вопросов окидывает именно его, позволив Янг-Финчер остаться наедине с собой в такой шумной компании. Русый парень несет какую-то чушь о том, что «опять упыри», на что Робб обещает устроить им развал. Райли не смотрит на Остина. Остин смотрит на Райли.

О’Брайен так и не возвращается в класс.

***

Они ругались. Весь понедельник Лиллиан и Дилан сводили меня с ума. Кажется, стенки моего черепа раскалывались и трещали от крика, которым женщина одаривала сына, а тот в свою очередь хранил молчание. На протяжении нескольких часов. Лиллиан выходила и возвращалась в комнату, раз за разом, у неё находилось всё больше и больше слов, которые необходимо было озвучить прямо в лицо парня.

Я отвлекалась на готовку и домашнюю работу, обдумывая варианты решения проблемы. Мне виделось одно — Лиллиан вернет себе гармонию тогда, когда Дилан покажет, что не плюет на учебу, но он именно этим и занимается, вот в чем проблема.

К ужину парень не спускается, да и женщина не выходит, так что приготовленная мною еда к черту никому не сдается. В пустую потраченные часы. Оставляю тарелки в холодильнике, направившись на второй этаж. Нужно окончить пару предметов, после чего приму душ и лягу спать.

В принципе, пока они не ругаются, дома властвует приятная тишина. Словно кроме меня здесь никого нет.

Так и проходит остаток вечера: ни криков, ни говора, ничего. Абсолютно. Я в тишине заканчиваю с домашним заданием, принимаю душ. И именно в момент изучения своего лица в зеркале принимаю наверное самое глупое решение — надо посоветовать Дилану взяться за ум, тогда он угодит маме, и их ссоры прекратятся. От мира между ними всем жителям дома будет гораздо проще существовать друг с другом. К тому же… Я ищу повод поговорить с ним, поняв, насколько ему досталось от Остина, и как сильно теперь его ненависть ко мне возросла, хотя, повторюсь, я не была причастна к происходящему.

Но тяжести в груди от этого факта меньше не становится. Всё так же с трудом выношу груз на плечах, пока шаркаю с опаской к двери комнаты парня. Там темно и тихо. Глубоко дышу, остановившись напротив порога, и поднимаю ладонь, нервно перебрав пальцами воздух. Стою в таком несобранном положении минуты две, прежде чем стучу костяшками по дереву, ожидая ответ.

И ответ находится для меня.

Успеваю сделать шаг назад, чтобы поддержать безопасное расстояние между мной и хорошо так подвыпившим, если судить по виду, парнем, держащем в руке бутылку вина, неизвестно какую по счету. Красные глаза. Уставший, изнемогающий от бессилия вид. Не хмур, но его безразличие давит куда сильнее, вынудив меня замямлить:

— Я-я… — а что говорить? Дилан щурит веки, без интереса смотрит на меня, как на цирковую обезьянку, и подносит бутылку к губам, делая глоток.

Все мысли путаются, творя хаос в моей голове, отчего так теряюсь, начав пальцами мять ноющий висок:

— Э-то… — тяну, прокашливаясь. — Я думаю, тебе стоит…

Ледяное касание, приносящее неоднозначную боль в щеке. Поднимаю сбитый с толку взгляд на парня, а тот прижимает горлышко бутылки к моему синяку на лице, при этом слишком внимательно, но без эмоций изучая его. Моргаю. Всё. Слова закончились. В моей глотке неприятно сдавливают стенки. Хочется скрыть свою несобранность, но вместо этого демонстрирую полную растерянность от происходящего.

Молчание затягивается. Мои пальцы нервно теребят ткань большой белой футболки. Взгляд то опускается на уровень пола, то вновь поднимается, в попытке найти зрительный ответ со стороны Дилана, который начинает легонько надавливать на больную кожу, заставив меня морщиться:

— Эй… — наконец что-то, да вырывается с губ, но шепотом. Выражение лица парня обретает то самое напряжение и даже злость. С этой его стороной мне уже повезло познакомиться, так что желаю скорее отойти назад, но О’Брайен быстро и больно сжимает пальцами мой подбородок, резко притянув обратно. Дергает высоко, вынудив подняться и качаться на носках, балансируя. Пытаюсь разжать его пальцы:

— Мне больно, — шепчу, сглатывая, а он продолжает давить на мой синяк бутылкой. — Дилан, мне больно, — не знаю, сколько раз мне придется это повторить, чтобы его опьяненное сознание обработало и приняло к сведению поступающую информацию.

— Дилан, — глотаю нервно, одной ладонью осторожно надавливая на его грудь. — Больно.

Нет, это вряд ли сработает. Нужно сменить тему, причем полностью. Отвлечь его, заставить думать в ином ключе.

— Я… — корчусь, кашляя. — Там еду сделала, — еле выговариваю, сохраняя невозмутимость. — Может тебе стоит перестать пить и поесть? — моргаю. Без лжи не обойтись. — Твоя мама переживает… — замолкаю. Парень медленно фокусирует свой взгляд на мне, немного наклонив голову, и поднимает брови, а выражение его лица остается холодным:

— Она не спрашивает, верно? — шепчет хрипло. Глубоко и тяжко вдыхаю, но сил для вранья нет, так что остаюсь молчаливой, виновато опустив взгляд. Грубым движением Дилан отпускает мой подбородок, шагнув спиной назад за порог, и отпивает вина, собираясь закрыть дверь, поэтому успеваю протараторить наспех:

— Я думаю, тебе стоит взяться за ум и…

— Хер клал на то, что ты думаешь, кусок дерьма, — знаете, это только звучит грубо и неприятно, но внешне ничего подобного не вижу. О’Брайен остается таким же морально истощенным, когда хлопает дверью у моего носа, оставив терпеть тишину, повисшую в коридоре.

Выдыхаю, разочарованно качнув головой. Что-то мне подсказывает, тепло в наш дом никогда не придет. С такими-то неуравновешенными жителями. Был один мой отец, мирное состояние которого приходилось поддерживать всеми психологическими силами, а теперь их трое. Плохо им — попадает и мне.

Чертова зависимость от настроения других. Гребаное выживание.

***

В таком отвратительном омуте проносится очередная неделя. Я не разговариваю с Остином, он не пытается наладить отношения со мной. Нет, мы по-прежнему ходим компанией, просто все ощущают эту неприятную перемену. Робб и Агнесс кое-как вытягивают меня посмеяться хотя бы раз за весь день, но внутренне не чувствую, что мне лучше и легче. Дилан не появляется на уроках. Это злит Лиллиан. А из подобного вытекают следующие крики женщины, от которых вянут уши. Плюс ко всему, О’Брайен пьет, не просыхая. Он не выходит из комнаты, только в ванную или за очередной бутылкой вина. Такое ощущение, что Лиллиан не понимает. Её ругань не поможет, не исправит положение. Парень будто только сильнее уходит в себя после очередной давки на мозги со стороны матери.

На протяжении недели мне не посчастливилось попасть в комнату Дилана, пока он сидит в ванной, чтобы проветрить помещение. Но этим субботним вечером я всё хорошо просчитываю, поэтому, когда все ложатся спать, а О’Брайен выходит из заперти, покидаю свою комнату, прислушиваясь к гулу воды.